до тебя добраться, а краситель уже закончится.
— У меня есть время, — сказала я.
В этом городе был старомодный торговый центр с внутренним двориком, что было очень кстати, потому что на улице дул ледяной ветер. Мы нашли скамейку рядом с пустой витриной.
— Что бы ты хотела? — спросила Рейчел.
— Ты решай, — сказала я.
— Я хочу, чтобы тебе понравилось по-настоящему.
— Что бы ты ни нарисовала, мне понравится.
Я не врала. Рейчел рисовала прекрасно. При мысли, что она из ничего создаст на моем теле птиц, цветы или что-то еще, у меня в животе затрепетали бабочки, но это было приятное ощущение. Она может все мое тело использовать как холст, если хочет. Каждый сантиметр.
— Ладно, — сказала она. — Я кое-что придумала. Давай на левом предплечье?
Я сняла худи и закатала рукав, чтобы она могла рисовать на левом предплечье, а она положила мою руку на спинку скамьи, чтобы я не устала, и приступила.
Сняв колпачок с ручки, она встала на коленки на скамье, чтобы быть чуть выше меня для начала, и нарисовала сетку ромбиков на плече, похожих на шахматную доску под углом. Она низко склонила голову над моей рукой, и я вдруг вспомнила, что забыла сегодня утром помазаться дезодорантом. Но она не сморщила нос, и через пару минут я перестала волноваться. Ручка чуть жглась, но не слишком сильно, и я сидела неподвижно.
Через некоторое время она откинулась и посмотрела на меня.
— Если бы это была татуировка, я бы ее закрутила вокруг твоей руки. Но будь у меня настоящий тату-салон, у меня был бы специальный стул, на котором комфортно сидеть.
— А еще ты бы тыкала в меня иголками. Это уже не так комфортно.
— Ну хорошо, может быть, не комфортно, но тебе было бы проще сидеть неподвижно.
— А как тебе нужно? — Я перевернула руку ладонью вверх, держа ее на спинке скамьи.
— А в другую сторону можешь повернуть?
Я чуть пересела.
— Думаю, да. Сколько надо будет так сидеть? Несколько минут?
— Если понадобится, сделаем перерыв, — сказала она решительно и взяла мою руку, чтобы снова перевернуть вверх ладонью.
Она начала с ромбов у меня на бицепсе; теперь она закручивала узор вокруг руки, а потом вернула его с внутренней стороны локтя, и тут ромбы уже превращались во что-то с крыльями.
— Этой ручке, похоже, конец, — сказала она, закрывая колпачок.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую. Я много ими рисовала. — Она открыла новую упаковку. — Для этого рисунка мне понадобится две с половиной.
Она снова перевернула мою руку ладонью вниз, когда дошла до локтя, и крылатые ромбики превратились в летучих мышей, а потом разлетелись по всей руке. Некоторые летели прямо к запястью, некоторые вправо и влево.
— Мне очень нравится, — сказала я. — Ты потрясающе рисуешь.
— Это называется тесселяция, — ответила она. — Я это подглядела на рисунке Эшера «Освобождение».
Она закрыла ручку и нашла картинку в телефоне. На «Освобождении» треугольники перерастали в полупризрачные фигуры, которые превращались в птиц и улетали.
— Твоя мне больше нравится, — сказала я.
— Это потому, что она с летучими мышами, — ответила она улыбаясь.
Она действительно потратила две ручки и еще одну на треть.
— До завтрашнего утра не трогай рисунок. Никакого душа, вообще постарайся не мочить. Часа через два лучше протереть ее вот этим. — Она протянула мне маленький запечатанный пакетик, какие давали в ресторанах к чему-нибудь особенно жирному, только на этом написано «Фиксатор хны».
— А худи можно надеть, пока мы не вернулись в машину?
— А, да. Это можно.
Мне очень захотелось сделать что-то для Рейчел. Когда Firestar сняли для меня фруктовую летучую мышь, я нашла для них фотографию паука, но как отплатить за такое произведение искусства, я не знаю. Фотография — это слишком быстро и просто, но мне больше нечего было предложить.
— Можно я тебя поснимаю?
— Ага, — говорит Рейчел. — Где?
Понятия не имею. Я тут пока ничего не знаю.
— У тебя есть любимое место? — спросила я.
Рейчел привезла меня на заброшенную разваливающуюся ферму в пяти милях от Нью-Кобурга. К ней вела дорожка, а по сторонам росли огромные кусты и кукурузные поля. Мы припарковались за полуобвалившимся сараем. Дом сохранился чуть лучше. Дверь была заперта на замок, окна заколочены, но под одной из досок задней двери можно было пролезть. Дом вонял мышиным пометом.
— В июле Брайони устраивала тут вечеринку, — сказала Рейчел.
— Не могу поверить, что она возникала по поводу птиц, а потом пригласила тебя сюда.
Рейчел чуть ухмыльнулась.
— Это было после облавы. Мы тут за границей округа, а значит, сюда не только не ездят копы Нью-Кобурга, так еще и шериф тут другой. К тому же наверху прикольно.
Меня волновало, насколько устойчива эта постройка, но лестница показалась крепкой, дыр в полу не было. Наверху окна заколотили не очень плотно, и сквозь щели пробивалось достаточно света. Я положила в рюкзак штатив, а значит, с помощью этого волшебного инструмента что-то могло получиться и при таком свете.
Фотографии ведь создаются с помощью света — вернее, точно выверенного количества света. «Фотография» буквально это и значит: «фото» — это свет. Когда во всех фотоаппаратах была пленка и ее надо было вынимать в темной комнате и проявлять негативы, фотография создавалась светом. С цифровой фотографией все работает так же. Если фотографировать ночью или в пыльном темном здании, свет все равно есть, просто его мало.
Вечерний свет проникал сюда сквозь окна косыми лучами, выхватывая слои паутины, пыль и лоскуток красной прозрачной занавески.
— Где мне встать? — спросила Рейчел.
— Чтобы свет падал на тебя, — ответила я. — Только под пол не провались.
Рейчел подошла к окну. Я присмотрелась к лучам, падавшим ей на лицо, и тщательно настроила фотоаппарат. Сделала снимок. Потом еще. У нее за спиной виднелась паутина, и вдруг я поняла, что могу сфотографировать с правильного ракурса и лицо, и тонкие паутинки. Когда я двинулась, из-под ног поднялись облачка пыли. В солнечном свете они казались такими плотными, словно их можно было потрогать.
— Можно посмотреть? — спросила она, когда я закончила.
Экран на камере был довольно маленький, но Рейчел внимательно разглядывала снимки, и я услышала, как она вздыхает от удовольствия.
— Я возьму вот эту в школьный альбом? — спросила она.
— А тебе не влетит за то, что ты здесь сфотографировалась?
— Мне все равно. Это мой лучший портрет.
Когда мы вернулись к Рейчел, ее мама была в мастерской, а папа снова работал допоздна. Пока Рейчел готовила макароны с сыром, я переписывала снимки на мой компьютер, чтобы посмотреть на большом экране. Наверняка я воняла мышиными какашками, но старалась не думать об этом, потому что у Рейчел дома был свой застоявшийся запах из-за птиц.
Я достала вырезку, которую забрала из маминой машины утром, и открыла сайт «Лос-Анджелес таймс».
— Что это? — спросила Рейчел.
— Это вырезка из газеты. Про моего папу с поддельным именем. Я просто хочу проверить, есть ли в ней хоть сколько-то правды.
Она кивнула и заглянула мне через плечо, пока я залезла в архив. Я вбила в «поиск по тексту» одно из предложений: «страсть, а не угроза». По крайней мере, в нем не было фамилии Тейлор. Прежде чем увидеть результат поиска, пришлось посмотреть четыре рекламы, и, пока они проигрывались, я сходила в ванную.
Когда я вернулась, мне пришло сообщение от ЧеширКэт:
«Кажется, твой отец нашелся. Он живет в Милпитас, штат Калифорния. Он просматривал рейсы в Бостон, Миннеаполис, Дарэм и Портленд, штат Мэн».
Бостон — рядом с Firestar; Портленд — рядом с Гермионой; Дарэм — рядом с Марвином, а в Миннеаполисе — самый большой аэропорт рядом с Нью-Кобургом.
«Он что, сидит в Котауне?» — написала я.
«Нет, точно нет. Нет. Думаю, его сайт отслеживает IP-адреса, и, когда все зашли на страницу, он примерно вычислил их местоположение. Кроме твоего — твое расположение скрыто, потому что твоя мама всегда пользуется VPN. В отличие от мамы Рейчел».
«Но что, если он не плохой? — написала я. — Что, если мама меня похитила, а жертва на самом деле отец?»
«К сожалению, это очень маловероятно».
Но в газетной вырезке было сплошное вранье. Или по крайней мере вымышленные имена. Я открываю другое окно и смотрю, что же нашлось в архиве «Лос-Анджелес таймс», когда закончилась реклама.
Защитное предписание выдано бывшей жертве похищения.
Тридцатичетырехлетняя Лора Пэкет запросила защитное предписание против ее мужа Майкла Квинна, которого некоторое время подозревали в ее пятидневном похищении, за которым в прошлом году следила вся Кремниевая долина. Их бывший бизнес-партнер Раджив Патил покончил с собой, пока ждал суда за это преступление. На момент похищения Пэкет из их общего дома Квинн был на конференции по информационной безопасности. Его многократно допрашивали в полиции, но Патила признали организатором похищения, а на его компьютере нашли свидетельства заговора.
Пэкет отказалась разговаривать с прессой. Адвокат Квинна выступил с заявлением и сказал, что Пэкет очень травмирована после похищения и в том числе после вынужденной ампутации одного пальца, и предположил, что она винит Квинна в том, что тот не смог ее защитить. Пэкет предоставила суду улики сталкинга; адвокат Квинна заявил, что в посланных ей сообщениях была «страсть, а не угроза» и их «не стоит читать буквально».
Патил, которому грозил пожизненный срок, оставил посмертную записку, в которой объявил, что невиновен, и обвинил в похищении Квинна.
Я не могла оторваться от статьи. Сердце у меня ушло в пятки. Все мои фантазии о нормальной жизни с нормальным отцом развеялись, как листья на ноябрьском ветру.
Мама рассказывала, когда я давным-давно спрашивала про палец, что она потеряла его в несчастном случае с газонокосилкой, и велела никогда не пытаться самой снимать защитные детали. А недавно, может в прошлом году, я спросила, почему его не попытались пришить обратно. Она сказала, что он слишком сильно пострадал, но сперва чуть помедлила, как будто обдумывая, что сказать. Сейчас я понимаю, что она думала сказать мне правду. Но снова решила соврать.