— Пиво и травка?
— Нет, у нас была огромная бутылка водки и лимонад собственной марки магазина. Да и водка была магазинной марки, если такая бывает.
Я никогда в жизни не напивалась, но когда пробовала алкоголь, мне он показался жуткой гадостью.
— А еда была? Или только выпивка?
— Была, но вся оранжевая. Сырные палочки, сырные крекеры — не знаю, о чем думал Колин — это тогдашний бойфренд Брайони, — когда закупался.
— Может, питание у нас и здоровое, но ты весь день провела в погоне, — заметила я.
— Да-а. Давай посмотрим, пишут ли в новостях про аварию, раз на Кэтнет никто ничего не знает.
Мы нашли одну-единственную статью на сайте новостей Маршфилда. Там говорилось, что неизвестный мужчина врезался на машине в дерево и попал в больницу. Внизу свидетель аварии оставил гневный комментарий капслоком. Довольно невнятное описание произошедшего без упоминаний обо мне — только как человек стоял на улице, выстрелил из пистолета в машину, которая ехала на него, и не он въехал на машине в дерево, а машина въехала в него.
Мой отец не умер. Трудно сказать, что я чувствовала. В статье говорилось «тяжелое состояние», но что это значит — что он точно не умирает или, вероятно, умрет? Он пролежит там много месяцев или через двое суток уже снова приступит к розыскам? Хорошо хоть он в больнице в Маршфилде, а не в Нью-Кобурге.
В статье было только одно имя — человека, на которого зарегистрирована машина. Из статьи следовало, что в больнице лежит не он, но вдобавок внизу красовалась пара чьих-то комментариев: «Брайан не в больнице, с ним все хорошо», на случай, если кто-то не понял.
Ни я, ни Рейчел, ни ее машина не упоминались. Уже что-то.
Мы сообщили все новости на Кэтнет. Все были рады слышать, что отец в больнице, но в то же время все согласились, что лучше бы он был в тюрьме.
«Из больницы можно выписаться», — заметила Гермиона.
«Из тюрьмы можно выйти под залог», — ответили Орландо / Брайони.
ЧеширКэт не появлялись.
Стало темнее и холоднее. Я отправила маме сообщение, вдруг она их получает. Написала, что со мной все хорошо и я скрываюсь с подругой. А потом мы с Рейчел устроились поудобнее, насколько это тут было возможно.
Брайони назвала меня девушкой Рейчел. Рейчел хотела, чтобы я стала ее девушкой? Я сама не знала, что я думаю на этот счет. Я никогда особо не влюблялась ни в мальчиков, ни в девочек, отчасти, наверное, потому, что мама вечно меня перевозила, а каждый раз разбивать себе сердце — чересчур накладно. И еще мне очень нравилось дружить с Рейчел, и не хотелось все испортить.
Пока я думала, она приобняла меня и прижалась. Меня накрыло волной беспокойства — я еще не решила, хочу ли я девушку, а тут вдруг решай сию секунду? Но потом я почувствовала боком ее тепло и поняла — она просто хочет согреться в этом холодном доме, и вообще-то это очень приятно.
Под шум ветра в деревьях я провалилась в сон.
Я резко проснулась. Было еще темно. Рейчел спала, уткнувшись лицом мне в плечо и положив на меня руку. Одна нога у меня затекла, наверное из-за позы, в которой я лежала на жестком полу. Было слишком неудобно, чтобы так спать, а если перевернуться, я могла разбудить Рейчел. Я решила хоть сколько-то потерпеть.
Ощущение спящего рядом друга навеяло воспоминания о Джули. Однажды мама разрешила мне переночевать у нее, потому что это было прямо наверху. Я помнила, как нас обеих уложили на раскладном диване в гостиной. Диван был очень старый и продавленный, пропахший уже умершей собакой, а на подушки под наволочками почему-то были надеты пластиковые чехлы. Солнце заглянуло в окно гостиной в 6:30 утра и разбудило обеих. Джули не стала будить маму и сама сделала тосты. Мы ели их с сиропом и смотрели видео про летучих мышей, сидя скрестив ноги на незастеленном диване.
Я помнила это все так ясно, что тут же попыталась вспомнить, куда мы пошли на мой восьмой день рождения, и от этого возникло чувство, будто я вошла из солнечной комнаты в подвал. Я как будто помнила торт. Или капкейк? А что было на капкейке?
Уф.
Рейчел вообще-то была не так уж похожа на Джули. Джули обожала летучих мышей и почти не умела рисовать, хотя я помню, как мы вместе рисовали за кухонным столом с рассыпанными по нему старыми мелками. В одном только они были похожи: обе решили, что хотят со мной общаться.
И хотят меня защищать.
Я старалась не думать, что происходит за пределами этого дома, но снова вспомнила про отца. А если он вышел из больницы? Машина вроде как довольно сильно его ударила, но он растянулся на капоте, и мог отделаться просто парой синяков. Вдруг его уже ничто не держит в больнице?
Он должен где-то числиться как преступник, но никакого досье на него не существует. Если расскажу полиции, что он мне угрожал, кто мне поверит? Когда его подобрали, у него был пистолет, но смогу ли я вспомнить хоть одну деталь и доказать, что он наставлял на меня дуло? Пистолет был черный или темно-серый, и огромный — все, что я помню.
Рейчел зашевелилась, хотя я ее не будила. Я немного отодвинулась, чтобы не потревожить ее, пока поднимаюсь. Она снова заснула, а я медленно встала, подоткнув под нее одеяла.
Было уже утро или почти утро — нелегко сказать, потому что все окна заколочены. Но за сломанной дверью царили сумерки. Я взяла немного еды из кулера и выглянула на улицу. Людей не было видно, и кажется, нас никто не ищет.
Вдруг я подумала, что можно просто уйти. Уйти потихоньку, пока Рейчел спит, оставить ей записку, что меня не похитили, — самой найти укрытие, чтобы не втягивать Рейчел. Если отец нас найдет и Рейчел будет со мной, она окажется в такой же опасности. Маму похитили и пытали; потом погиб коллега, которого во всем обвинили. Раджив. А если он не покончил с собой, а на самом деле Майкл его убил и подстроил, чтобы все выглядело как самоубийство?
Но у Майкла наверняка есть адрес Рейчел, так что он в любом случае мог бы ее достать.
Но я не хотела уходить не только поэтому. С Рейчел я чувствовала себя в безопасности, даже если это неразумно. И мне казалось, что и она со мной в безопасности, хотя это уж совсем неразумно. Мы друг друга храним. Мы защитим друг друга. Я ее вчера оставила, а она сразу вернулась.
— Стеф? — Рейчел осветила фонариком комнату. — Уже утро?
— Ага, — ответила я.
Она достала телефон и включила его.
— Посмотрим, нет ли новостей про твоего отца.
Новостей про отца было уже полно. Точнее, про машину: стало известно, что его сбил автомобиль на самоуправлении. Оказалось, один сосед видел, как все было, и теперь давал интервью всем большим каналам. Судя по всему, меня он не заметил. Видел только, как отец стреляет в родстер, а потом его сбивают.
Настоящий владелец машины был на тот момент на занятиях в университете. Различные эксперты утверждали, что, вероятнее всего, кто-то угнал машину, сбил неизвестного, а потом сбежал до появления полиции.
Производитель машины выпустил заявление, в котором говорилось об их безопасности, а кто-то добавил, что, если владелец машины как-либо вмешивался во встроенную систему безопасности, ее возможно и сломать, пусть это и трудно.
Во всех этих статьях о моем отце были только приписки: «отправлен в больницу», «стабильное состояние», «отправлен в больницу с ранениями», «врачи оценивают его состояние». В одной сомнительной на вид газете нашелся его расплывчатый портрет с чьей-то камеры безопасности, а неназванный свидетель говорит, что видел, как из головы у него хлестала кровь. Это казалось хорошим знаком — хорошим для меня, потому что я бы предпочла, чтобы он был серьезно ранен и пролежал бы в больнице как можно дольше. Но Рейчел только хмыкнула и сказала, что из любой раны на голове будет хлестать кровь.
У ЧеширКэт, наверное, было больше информации. Они бы подслушали, что говорят в больнице, через телефоны сотрудников. Но ЧеширКэт не появлялись в Котауне и не отвечали на мои личные сообщения.
Онлайн появились Орландо:
«ДЖОРДЖИЯ, ТЫ ТУТ? Твой папа уже теряет терпение. Он вчера заходил, и я уже думала, что подерется с моим папой. Кажется, он думает, что ты как-то замешана в этой автокатастрофе. Ты ему что, написала и сказала, что ты жива?»
Рейчел перегнулась через мое плечо и напечатала:
«Я ЕМУ ПИСАЛА. Я сказала ему, что все в порядке и пусть он не волнуется».
«Может, позвонишь ему?» — сказали Орландо.
«Он только разорется», — написала Рейчел.
Я забрала клавиатуру.
«Кто-нибудь видел ЧеширКэт со вчерашнего дня?» — спросила я.
Никто не видел.
«А еще кто-нибудь пропадал необъяснимым образом?» — спросила я вновь.
«Никто из админов не подключался, — ответила Гермиона. — Я сегодня утром заметила, потому что главный канал весь завален спамом, чего вообще никогда не бывает. Я пыталась узнать у Элис, что случилось. Она не выходила в сеть, как и все остальные.
Может, они сбежали после этой истории с машиной? Может, у них теперь из-за этого неприятности?»
«Ты беспокоишься за ЧеширКэт? — спросили Firestar. — Я все никак не вспомню, что они говорили про своих родителей и могут ли те просто взять и вырубить им весь интернет».
«Я как-то спрашивала их про родителей, и они только сказали: "В целом мне разрешают делать что хочу”», — ответила Гермиона.
В каком-то смысле родители ЧеширКэт — это программисты, которые их создали. Они упоминали создателя — сказали, что не уверены, знает ли их создатель об их сознании. Значит, их родители действительно могли отключить им интернет. Может быть, их создатель понял, что случилось, и выследил их.
«Кто помнит, ЧеширКэт говорили когда-нибудь, откуда они?» — спросила я.
«Думаешь, у них неприятности?» — спросили Firestar.
«Да», — ответила я.
Я проверила почту, надеясь найти там что-нибудь — что угодно — от ЧеширКэт, хоть какую-нибудь подсказку.
И нашла. Письмо с неизвестного мне адреса.
Ты нужна ЧеширКэт.