Мы проехали указатели на поворот на Толедо, и тут сразу оба наших телефона начали вибрировать. Рейчел была за рулем, поэтому я открыла сообщения.
«Рейч, надеюсь, ты очень-очень далеко, — писала Брайони. — Потому что этот стремный чувак выписался из больницы».
«Привет, это твой телефон? Надеюсь, это твой телефон, — писал кто-то с незнакомого калифорнийского номера. — То есть ты звонила с этого номера, но может, это домашний, но все равно, Орландо только что написали в Котаун, что твой психованный батя опять на свободе. Ико».
— Что? — спросила Рейчел, пока я молчала. — Что такое?
Я с трудом сглотнула, руки у меня тряслись. Я старалась успокоиться, чтобы не было заметно, что едва держусь.
— Мой отец. Он снова нас ищет.
Что-то поломалось в Котаунах, и я только с третьей или четвертой попытки попала на свой. В будний день все должны были быть в школе, но почти все сидели в сети. И все переживали, вдруг я еще не знаю про отца.
— Кто-нибудь знает, куда он отправился после больницы? — спросила я. Никто не знал.
Мне очень не хватало всезнающего компьютерного интеллекта; все было бы куда проще.
Мы решили, что он никак не мог знать о нашем путешествии в Массачусетс. Но в то же время не было уверенности, что нет способа нас отследить. Пока мы движемся, ему будет трудно понять, куда мы едем, но в какой-то момент нам придется остановиться на ночевку.
— Сегодня нам, наверное, стоит найти место, где дверь запирается на замок, — сказала Рейчел.
Гермиона предложила найти музей, спрятаться в туалете после закрытия и провести в музее ночь. Как дети в книжке «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире». Но мы с Рейчел боялись, что это работает только в книге. Причем написанной в 1960 году, до появления камер наблюдения и детекторов движения.
Марвин пытался найти в интернете сомнительные мотели, но никто же не пишет в рекламе «Мы сдаем за наличные, и на паспорта мы плевали, всем будем рады». К тому же если бы они позарились на взятку, чтобы дать номер без паспортов, то взяли бы деньги и у моего отца, чтобы отпереть дверь.
Мы остановились на заправке, чтобы пописать, купить воды и поменяться местами.
— Уверена, что хочешь ехать дальше? — спросила я, пока мы разминали ноги. — Может, ты просто меня где-нибудь высадишь, а я найду попутный автобус? Ты же почти не знаешь ЧеширКэт.
— А мне и не надо их знать. Я знаю тебя, и я знаю, что ЧеширКэт тебя спасли.
— А что, если мы ничего не можем сделать? — Не хотелось об этом думать, но все-таки надо. — Надеюсь, что ЧеширКэт просто… отсоединились. Выпали. Не умерли.
— Что их не стерли?
— Да, в смысле… если ты искусственный интеллект и живешь в компьютере, а твой код стирают, ты умираешь, так ведь? Убить человека — это и значит стереть наш код.
— Скорее это как уничтожить наш жесткий диск, но не уверена, что хочу дальше развивать эту метафору. — Рейчел прикончила соду, смяла банку, бросила ее в мусорку и обхватила себя руками. Сегодня было солнечно, но и ветер был сильный. — А ты думаешь, ЧеширКэт живые? То есть по-настоящему живые?
— У них нет тела, так что это, наверное, зависит от того, что ты понимаешь под жизнью. В смысле есть техническое научное определение жизни, которое включает обмен веществ, дыхание и все такое, а у ЧеширКэт точно ничего этого нет. Но я все-таки считаю, что они — отдельная личность. Они человек, а не просто набор кодов, выдающих реакции. По крайней мере, не в большей степени, чем мы сами — набор кодов, выдающих реакции. Ведь это в каком-то смысле и про нас. Мы все запрограммированы спать, есть и отдергивать руку от горячего.
— Странно так думать про людей, — сказала она.
— Наверно.
— Но, пожалуй, я с тобой согласна. ЧеширКэт действительно человек, потому что они рискнули всем, чтобы защитить тебя. Такое ведь сделаешь, только если кого-то любишь. А если можешь кого-то любить, это довольно явный признак, что ты человек.
Вернувшись в машину, мы увидели, что Котаун завалил нас сообщениями на телефон Рейчел.
— Вы уже проехали Баффало? — спросила Гермиона.
Мы даже близко к Баффало не подъехали. Даже не выехали из Огайо.
— А вы нашли нам ночлег в Баффало? С дверью и замком?
— Со мной!!! — сказала Гринберри. — Я живу в Баффало! В огромном доме, с жилым подвалом, но родители туда никогда не спускаются.
Если спросить навигатор, сколько ехать из Вальпараисо до Баффало, он скажет — семь с половиной часов.
Вот только он не учитывает:
Уроки вождения.
Остановки, чтобы пописать.
Объезд трасс в те моменты, когда мы особенно переживаем.
Желание как можно чаще меняться за рулем.
Из-за этого всего получалось гораздо дольше. Что в общем-то не проблема, потому что Гринберри хотела впустить нас после того, как родители уйдут спать. С десяти вечера, по ее словам, можно было спокойно приезжать. Мы оставили машину на улице, собрали в кучу одеяла, мой ноутбук и все остальное и на цыпочках прошли через боковую дверь.
Гринберри оказалась пухленькой белой девочкой, младше, чем я ожидала. Наверное, училась в средней школе. Она носила выцветшую футболку с «Агентством детективок» вместо пижамы и пижамные штаны из пушистого розового флиса в горошек. Она ждала нас у окна и теперь распахнула дверь, расплылась в улыбке, едва ли не скача от возбуждения.
— Пошли вниз, — сказала она. — Родители вряд ли запретят мне пригласить друзей, но если узнают, что вы приехали на машине из самого Висконсина, они незнамо что подумают и будут беспокоиться.
Мы спустились за ней. Я представляла себе темный подвал, весь в паутине, но это оказалась уютная комната с коврами и телевизором. Гринберри разложила на полу надувные матрасы, спальные мешки и подушки.
— Вы тоже привезли одеяла? — спросила она, а потом сморщила нос: — Что это так воняет?
— Наверное, одеяла.
— Ой. Давайте я их вам постираю? И машина, и сушилка тут внизу.
Рядом со стиральной машиной стоял высокий ухмыляющийся мужчина, и я сперва испугалась. Потом поняла, что это стоячий картонный манекен в полный рост.
— Это мой брат, — объяснила Гринберри. — Он уехал учиться в другой штат, и мама сделала это… чтобы вроде как было ощущение, будто он еще тут.
— В подвале?
— Папа сказал, что это глупо, и я унесла его сюда, чтобы они больше не ссорились.
Она запихнула одеяла, простыни и плед в машину, залила средство и включила на высокую температуру.
— Так отстирается.
— Сколько она стирает в этом режиме? — спросила Рейчел.
— Час. — Гринберри отвела нас обратно к телевизору и устроилась на краешке кресла. — Вам что-нибудь еще нужно? Перекусить? Могу сделать попкорн.
— Можно где-нибудь все зарядить?
— Да, конечно! — Она отодвинула с дороги стол и показала розетку. — Точно не хотите попкорна?
— А почему попкорн?
— Потому что его я умею делать.
— А твои родители не удивятся, что ты в десять вечера его делаешь?
— Они просто решат, что я проголодалась.
— Ладно, — ответила Рейчел. — Спасибо.
— Супер! — Гринберри вскочила и побежала наверх.
Рейчел сделала мне глаза.
— Мне показалось, что она расстроится, если мы откажемся.
— Да уж, — ответила я.
Пять минут спустя Гринберри вернулась с большой миской попкорна. Он был воздушный, с маслом и солью и… на самом деле, стоило мне почуять запах, я поняла, как проголодалась. Хорошо, что Рейчел ее попросила. Мы сидели на спальных мешках и хрустели попкорном. Гринберри открыла специальную серию «Агентства детективок» на моем ноутбуке, и мы смотрели и обсуждали, кто у кого был любимым персонажем в детстве. У меня возникло ощущение, что для Гринберри детство — это совсем недавно.
— У нас как будто пижамная вечеринка, — радостно сказала она. — У меня с восьми лет не было пижамных вечеринок.
А у меня их вообще никогда не было.
— Рейчел, а у тебя когда-нибудь бывали пижамные вечеринки?
— Нет, — ответила Рейчел, — слишком много птиц. А вот Брайони их постоянно устраивала.
— Так странно видеть вас вживую, — сказала Гринберри. — Я тебя всегда по-другому представляла, БЛМ.
— Думала, я действительно летучая мышь?
— Нет, но из-за твоей фишки с летучими мышами я представляла тебя как Госпожу Медею из этих видео… — Она начала хихикать.
Госпожа Медея носила черные платья с очень низким вырезом, у нее были лохматые черные волосы и ярко-лиловые глаза.
— Всегда хотела попробовать такой прикид, но мне бы пришлось носить линзы и каждое утро тыкать себе пальцем в глаз, — ответила я.
— Правда? — Гринберри смотрела на меня во все глаза. — А, нет, ты шутишь. — И она снова захихикала.
— Когда встают твои родители? — спросила Рейчел.
— В шесть, но это не важно. Они не будут сюда заходить.
— Ты уверена? — спросила я.
— О да, — ответила она. — Ну то есть вы, конечно, старайтесь не шуметь. Если они что-то услышат, могут и спуститься. Но у них обоих болят коленки, так что они спускаются, только если очень надо. Поэтому стирать — моя обязанность. — Она почесала нос. — Но если они спустятся, скажите, что вы мои друзья. И лучше зовите меня Кари. Это мое настоящее имя.
— Если они встают в шесть, то во сколько уходят?
— В семь. В семь пятнадцать их уже нет. Мой автобус приходит в полвосьмого. Так что у вас будет пятнадцать минут, чтобы собраться и выйти, а я смогла запереть за нами дверь.
— Спасибо тебе большое, — сказала Рейчел.
Гринберри переложила белье в сушку. Запах мышиного помета пропал.
— К утру высохнет, правда, будет все мятое, — сказала она.
— У меня на заднем сиденье и так все будет мятое, — ответила Рейчел.
— А, да, — сказала Гринберри, опять хихикая. Она включила сушку. — Последний шанс, пока я не пошла спать. Вам что-нибудь нужно? Если что-то срочное, вы поднимитесь, конечно, только постарайтесь все-таки этого не делать. Все будет куда проще, если вы не попадетесь моим родителям.