Если подумать, надо было просто дать кому-нибудь в нос в этой наффной школе. Следующая школа все равно оказалась куда лучше.
Я теперь, конечно, стала старовата для драк, но можно напроситься на неприятности и здесь, чтобы переехать. Как знать, вдруг в следующей школе будет испанский и литература без «Алой буквы».
Трудновато, правда, вот так взять и избавиться от привычки держаться незаметно. Подыскать возможность будет не слишком просто.
На уроке истории было маловато простора для плохого поведения; учитель запускал слайды, с которых надо было кучу всего списывать, закидывал ноги на парту, откидывался с книжкой, и — почти наверняка — засыпал. Я переписала конспект и достала почитать свою книжку. Большинство учеников торчали в телефонах, не считая нескольких особо прилежных на первом ряду. Они, судя по всему, делали домашку по другим предметам.
На уроке изучения животных рассказывали про жуткие болезни. Показывали фотографии чего-то под названием «легочная нематода». И хотя зрелище было абсолютно отвратительным, я отвлеклась и перестала думать, как бы устроить себе проблемы. Но вот началась литература.
Наша учительница, мисс Кэмпбелл, — молодая симпатичная блондинка, но со скучающим и усталым голосом, как у брюзгливой древней училки, считающей дни до пенсии. Она вполсилы пыталась увлечь учеников обсуждением книги. Никто не клюнул. Она стала читать лекцию и все больше раздражалась. Мне показалось, ей тоже не нравилась эта книжка.
Рейчел снова рисовала. Сегодня дракона с распростертыми крыльями и выгнутой шеей. Она сделала несколько набросков, попробовала по-разному нарисовать крылья и шею. Потом дорисовала хитроватую морду, как будто дракон не прочь поболтать, прежде чем тебя съесть.
Мисс Кэмпбелл говорила о темах «Алой буквы». На этот раз я сама могла бы прочитать лекцию о чувстве вины, мести, возмездии, об алой букве, обо всем. Вместо этого я смотрела, как Рейчел рисует. К сожалению, это, видимо, и привлекло внимание мисс Кэмпбелл, потому что она подошла и схватила тетрадку Рейчел с парты. Потом с презрением ее рассмотрела.
— Что-то не похоже на способы конспектирования, которым вас учили в девятом классе.
Рейчел молчала. Учительница вырвала страницу с рисунком и бросила тетрадку обратно на парту.
— Мисс Адамс, вам что, примерещилось, будто в «Алой букве» есть драконы?
— Нет, — пробормотала Рейчел.
— Когда на прошлом уроке мы обсуждали идею, что американская литература воспринимает дикую природу и как источник чистоты, и как обитель дьявола, вы, может быть, решили, что в следующую свою прогулку по лесу наткнетесь на дракона?
Это такой приемчик у злобных учителей — поизмываться над одним человеком, чтобы остальные посмеялись над жертвой, вот только у мисс Кэмпбелл не очень выходило. Никто не смеялся. Рейчел подняла голову и бросила мисс Кэмпбелл взгляд, полный жгучей ярости. Та сжала губы, сделала движение руками, и тут я поняла, что она сейчас разорвет рисунок пополам.
Я вскочила и вырвала листок у нее из рук.
— Нетушки! — заорала я и запихнула рисунок в свою тетрадь, чтоб она не смогла его выхватить. — Не ваше!
Вот тут уже все засмеялись. Я скрестила руки, ожидая, когда учительница отправит меня к директору. Интересно, получится ли вернуть Рейчел рисунок до того, как меня отчислят и мама увезет в следующий город.
Но мисс Кэмпбелл крикнула «Тихо все!» моим одноклассникам и «Садись!» мне — и продолжила лекцию как ни в чем не бывало.
После урока, когда мы выходили в коридор, я отдала Рейчел ее рисунок.
— Спасибо, — сказала она и аккуратно положила его в папку, полную рисунков. Потом повернулась к подошедшей девочке с сильно подведенными глазами. — Сядешь с нами на обеде?
Все подвинулись, когда я подошла с подносом, и Рейчел меня представила. Девочку с подводкой звали Брайони. Мне показалось, она была отчасти черная, но я могу ошибаться. Рейчел и все остальные были белые. Думаю, Брайони была единственной небелой девочкой в этой школе.
— И почему ты в Нью-Кобурге? — спросила она. — Серьезно, я бы сюда по доброй воле не переехала.
— Аренда дешевая, — ответила я, потому что мама велела мне так отвечать на подобные вопросы. Во-первых, это правда, а во-вторых — скучно.
Я заметила, что у всех за столом кроме обеда были злаковые батончики, например «батончик с киноа и асаи от Солнечной фермы» и «с новым улучшенным вкусом», если верить обертке. Солнечная ферма — это бренд местной фабрики. Наверное, у всех родители там работали и приносили батончики домой бесплатно.
Они спросили, откуда я. Я сказала, что из Фиф-Ривер-Фоллз, штат Миннесота, потому что оттуда приехала. Кто-то, у кого там жил дядя, спросил, ходила ли я кататься на ватрушках (нет) или в деревню первых поселенцев (тоже нет) и не занимают ли там все рабочие места роботы.
— Там вообще-то целая компания, которая производит компоненты для роботов, так что на самом деле даже наоборот, — ответила я.
— Роботы еще не захватили Солнечную ферму, но, наверное, через пару лет захватят, — сказала Брайони, и все закивали.
— Как тебе Нью-Кобург? — спросил кто-то.
— Тут все очень дружелюбные, — ответила я. Во-первых, это действительно было так, раз я сидела тут за обедом и со мной разговаривали, а во-вторых — понятно, что именно это люди хотят слышать про свой городок.
Другая девочка хотела посплетничать про вечеринку в каком-то заброшенном доме на бывшей ферме, на которую они все ходили летом. Я попыталась изобразить интерес, хотя мне вообще не было интересно. Но старшую школу легче вынести, если есть с кем сесть на обеде.
На Брайони была рубашка без рукавов, на плече красовалась чернильная виноградная лоза, обвивавшая левую руку. Наверняка сделано было маркером, а не хной, которая дольше держится. Рисунок был куда лучше, чем боди-арт, который я видела у многих в Фиф-Ривер-Фоллз. Я тут же подумала, уж не Рейчел ли это нарисовала. У другой девочки за столом оказалась целая связка тонких маркеров. Она передала их Рейчел, пока все болтали, и та очень точно нарисовала бабочку на руке другой девочки.
Даже когда у меня были друзья, никто из них никогда не предлагал сделать мне боди-арт. А единственный раз, когда предложили, был в школе, где правила запрещали ходить с рисунками на коже на видных местах. Пришлось бы носить длинные рукава, пока чернила не сойдут. Довольно бессмысленно. Я всегда завидовала, если видела непринужденную близость между друзьями, и сегодняшний случай не был исключением.
Раздался звонок; Рейчел дорисовала пару деталей и закрыла колпачок.
— Пошли, — сказала она мне.
На МХК мы опять рисовали. Сегодня нам предложили пробовать разные материалы, и учитель расставил на нескольких столиках стаканчики с углем, сухой и масляной пастелью и цветными карандашами. Разложил везде маленькие листочки хорошей бумаги для рисования размером с открытку, чтобы мы двигались от стола к столу. Я как хвост ходила за Рейчел, а она сразу направилась к пастели и поставила перед собой открытку с колибри, чтобы рисовать с натуры.
Я была почти уверена, что кроме меня и Рейчел на этом уроке все укуренные.
— Где ты научилась так хорошо рисовать? — спросила я.
Она прошлась критическим взглядом по моему бездарному рисунку с ирисом. Я выбрала что-то простое на вид для рисования. Как же, простое.
— Ты рисовала, когда была маленькая? — спросила она.
— Да. — Я в основном рисовала людей. Получалось плохо. Какое-то время я рисовала человекоподобных кроликов. Они тоже были так себе. Мама держала для меня мелки и бумагу, когда мы переезжали из города в город, но не думаю, что мои рисунки добирались до машины при переезде.
— Сколько тебе было, когда ты перестала рисовать ради удовольствия?
— Не помню. Когда-то в началке, наверное.
— Большинство людей перестают рисовать, когда они маленькие, поэтому их рисунки так и остаются детскими. А если не бросать, начинаешь рисовать лучше.
К нам подошла одна из укуренных с фломастером. В надежде, что Рейчел сделает ей боди-арт.
— Одну только бабочку? — умоляла она.
— Подходи на обеде, — ответила Рейчел, возвращаясь к рисунку и смазывая крылья птицы пальцем.
— Ты прямо мастер, — сказала я. — Судя по всему. — Я показала на расстроенную девочку, вернувшуюся к своей парте.
— Ну, я действительно много рисую. — Рейчел потянулась убрать волосы с лица, посмотрела на запачканные пальцы и передумала. Я протянула руку и убрала ей волосы за ухо, а она косо мне улыбнулась.
— Значит, ты не рисуешь. А что ты делаешь?
— Иногда фотографирую.
— Я думала, у тебя нет телефона.
— У меня есть цифровая камера, просто без телефона. На этом уроке разрешают заниматься фотографией?
— Нет, но тебе не нужно рисовать хорошо, чтобы получить пятерку. Достаточно ходить на уроки и показывать, что стараешься.
Я оглянулась и понизила голос:
— Похоже, сюда пихают всех, кто на грани отчисления.
— Да, так и есть. Но еще и тех, кто любит искусство. Ты из каких?
— О, меня точно считают на грани отчисления. Это же моя пятая старшая школа.
— Погоди, пятая? В каком ты классе?
— В одиннадцатом.
— Тебя выгнали из предыдущих четырех?
— Нет, просто мы с мамой много переезжаем.
Рейчел посмотрела на меня с интересом, потом вновь занялась рисунком.
— Это ей из-за работы приходится все время переезжать?
— Нет.
— Вы скрываетесь от закона?
Это был довольно необычный вопрос, и, подняв глаза, я не могла понять, шутит Рейчел или нет.
— Если бы и бежали, я бы вряд ли тебе сказала.
— Может быть, — ответила Рейчел. — Когда я училась в шестом, тут проездом была девочка, которая так и сказала — ее родители скрываются от закона. Но оказалось, они просто были психически больные.
— Правда? — Я была заинтригована. Я редко слышала о других хронических путешественниках. — Мы убегаем от моего отца, а не от закона. Он опасен. Не знаю, почему мама не поговорит с полицией или еще с кем, вместо того чтобы переезжать.