— Ваша честь, я ценю вашу откровенность в свой адрес. — Пока я болтал, Моэко что-то прикинула и пришла к какому-то решению. — Поскольку вы не стали разводить формализм, я тоже не буду. Мой прямой ответ на ваш прямой вопрос: вы неверно оцениваете ситуацию изначально и мою роль в ней.
— Поясните, пожалуйста?
— Вы сразу оговорились на тему некоего личного противостояния со мной. В перспективе. Если я буду возмущена произволом и начну исправлять ситуацию доступными лично мне инструментами.
Сейчас моя спутница большим пальцем по горлу в качестве иллюстрации не проводит, как давече разработчику Мацуситы на этаже Уты-тян. Но что-то такое в воздухе подвисает — судья напрягается.
— Вы неверно расставляете приоритеты в том плане, — продолжает младшая Миёси, — что рассматриваете меня отдельно от моих братьев.
—??? — вслед за судьёй стремительно напрягается и прокурор, который до последнего момента рассеянно страдал от скуки.
— Причём тут братья? — его честь всё же задаёт вопрос вслух.
Мысленно к нему присоединяюсь — о сестре Моэко знаю от неё самой, но о братьях ничего не слышал. Потому что детей мужского пола у её отца нет, насколько мне известно.
— Я не сама по себе. Я — часть Эдогава-кай, от которой себя методически не отделяю, — многозначительная мимика.
— А-а-а, — хлопаю по лбу, недосып даёт знать. — Ты об этих братьях. Не о кровных родственниках.
— У Эдогава-кай на вопиющую несправедливость есть собственная позиция, — спокойно говорит дочь оябуна. — Она не всегда правовая, иногда, кхм, общегражданская. Думаю, в общих чертах вы в курсе, — якудза искренне и чисто улыбается. — Также, надеюсь, вы в курсе инструментария, которым Эдогава-кай с откровенным беззаконием может бороться. Вы же читаете между строк, ваша честь? И не планируете эмиграцию в следующую секунду после вынесения решения? Япония — чертовски маленькая страна, — борёкудан «сочувственно» вздыхает. — В ней возможны самые непредсказуемые катаклизмы природы и несчастные случаи.
— Вы отдаёте отчёт в своих заявлениях? — прокурор с хмурым видом выпрямляется.
— Заседание закрытое, — пренебрежительно напоминает адвокат. — Материалы дела разглашению не подлежат, по крайней мере, до отмены грифа судом более высокой инстанции. Хотите мне ещё что-то сказать? Так мы и вас пощекотать можем, персонально; верите, уважаемая прокуратура?
Тип набирает воздух для отповеди, но моя спутница не даёт себя перебить:
— У вас какое-то своё мнение о защите закона? Вы считаете, что можете тут работать, тут не работать? Так я вас огорчу: если у вас персональные проблемы с добросовестностью и чистотой рядов, мы поможем всем прийти в чувство. И привести личный состав в порядок — чтоб за личными интересами не забывали, кто вам платит зарплату!
Под столом сжимаю её колено: дочь своего отца по верхней планке возмущена, поэтому незаметно для себя сменила роль по ходу пьесы.
Из Моэко, которая адвокат, она перетекла в Миёси-сан, которая химэ Эдогава-кай.
— Ещё одна угроза? — мрачно уточняет прокуратура. — Я запомнил.
— Очень надеюсь на вашу безупречную память. Угроза ли это? Нет, гипотетическая симуляция. Но может стать и обещанием — мы никогда не угрожаем. Только обещаем, прокурор-сан.
Жму женское колено сильнее. Спутница порывисто вздыхает, прикрывает глаза и открывает их другим человеком — собой прежней.
— Вы сможете оспорить моё решение в суде более высокой инстанции, — с напряжением, которое старательно пытается маскировать, «небрежничает» судья. — Вашего конституционного права никто не отменял, как и прав вашего клиента.
— Да ну? — на мне скрещиваются взгляды присутствующих.
Всё-таки спать надо больше — язык уже живёт отдельно от мыслительных процессов.
— Не обращайте внимание, это я так, — машу рукой. — Ресурс спонтанности в одном месте заиграл вторым дыханием, мои извинения. — Не стоит, пожалуй, здесь сейчас говорить того, что просится на язык.
Хотя и очень хочется.
Кто-то сильно не желает оставить ни малейшей лазейки для моего визита в Пекин. Настолько, что целого судью самым натуральным образом подвели под монастырь — борец за правосудие ничего другого озвучить не может, кроме того, что вещает в данный момент. А от Моэко будущую «благодарность» он уже отлично прочитал в её глазах — со всеми для себя вытекающими, причём не обязательно незаконными.
Как тот трамвай, к своему величайшему сожалению судья может двигаться только по колее и не имеет возможности отклониться. Интересно, чем на него надавили?
Моя адвокат в данный момент искренне полагает, что «решения» данного судилища так или иначе несложно исправить, причём законным путём. Моэко считает, что сидящий перед нами судья даже кресла за собой не сохранит по итогам её апелляции, а возможны последствия и похлеще. Персональные, в его адрес, без подробностей об инструментарии Эдогава-кай.
Недолго думая, озвучиваю эти её мысли так, чтобы слышали все, но от своего имени:
— … Моэко-тян, не парься. Ему, фигурально, зажали интересные части анатомии дверью — он и сам понимает, что творит. Также, он не может не понимать, что будет первым и самым большим пострадавшим от собственных рук — в конечном итоге.
— Будущее ещё не случилось, — замечает работник Комиссии по ценным бумагам, которого никто не спрашивал. — Вам бы о себе подумать.
Незримая тень Принцессы Акисино, отбрасываемая сюда, становится более выпуклой.
— Ты прав, Такидзиро-кун. Но пока апелляция, пока разбирательства в его адрес, — Моэко без затей кивает в сторону его чести. — Это не одна неделя пройдёт или месяц. Даже если мы сейчас все каналы поставим на уши, существуют чёткие сроки производств. А там счёт идёт на часы — мне что-то подсказывает, я знаю, что будет написано в решении одним из главных пунктов.
— Мне самому не очень приятно вести это дело, — на удивление равнодушно выдаёт из-за судейского стола его хозяин. — Если б на моём месте сидел кто-то другой…
Прозвучавшие намеки его не слишком задели — решения для себя этот человек принял, с их последствиями смирился, какими бы ни были.
— Рино-сан, предыдущего судью, устранили ваши подельники, у которых вы накануне приняли заказ на меня, — мне незачем сдерживаться. — Вы заготовили стандартные формулировки, наскоро обстряпали позицию суда. Ваша позиция более чем не бесспорна, но, отрабатывая гонорар, вы связались со знакомыми в апелляции следующей инстанции — пытались заручиться их поддержкой. На то и расчёт, правильно? Но тут такое дело. Ваша честь, вы уверены, что смогли там договориться окончательно?
— Ух ты. — Моэко наклоняется чтобы заглянуть мне в лицо. — И что сказали его подельники из верхнего суда? Пообещали решение на первой апелляции не отменять?
— Не прямо, — «огорчаюсь» я. — Этот судья, несмотря на все усилия, твёрдых гарантий оттуда не получил, хотя и старался.
— Подробности? — борёкудан идеальна в роли партнёра словесного пинг-понга.
— Наш судья перед звонком коллегам разговаривал не с Ней напрямую, а с хорошим знакомым из Её аппарата.
— Агентсво кабмина по делам Престола?
— Угу. Обещаний посредника хватило ему самому, — киваю на судейский стол, — вон как старается, поскольку знает собеседника лично. Но для верхнего судьи, его товарища, двух прокладок-посредников оказалось многовато — парень из верхнего суда так и сказал его чести. «Гарантии хороши, когда их можно пощупать, а когда между Её аморфными обещаниями и судьёй из апелляции больше одного человека, вес этих обещаний предсказуемо снижается по экспоненте». Не дословно, но по смыслу так.
— Миёси-сан! — владелец мантии вспыхивает возмущением.
Даже за молоточком тянется, которого до сих пор не касался.
— Ходатайствуем об отводе судьи. — Моэко фонит непоколебимой уверенностью.
Примерно с такими же ощущениями её отец действовал на территории полицейского спецотряда несколько часов назад.
— Сделаю документ через две минуты, — моя спутница извлекает из папки бланк, ручку и начинает писать. — Прошу подождать, ваша честь, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
— Основания вашего ходатайства?
— Судья не беспристрастен, объективность правосудия отсутствует по определению.
— А кому по процедуре подаётся это ходатайство? — я раньше не сталкивался (особенно здесь), интересуюсь шёпотом.
— Ему же. — Моэко продолжает писать, кивая вперёд.
Обвинение и сотрудники регулятора изображают застывшие скульптуры.
— А если он это ходатайство отклонит? Он же заинтересованное лицо? — ведь в самом деле может.
— Высший Судебный Совет существует не только на бумаге. Думаю, кое-каких моих новых возможностей хватит, чтоб получить реакцию на произвол оттуда немедленно. — Моэко искренне верит в то, что говорит, заполняя чистые строки. — Заведомая пристрастность судьи — я очень хорошо знаю, что делать в этой ситуации.
Не говорим вслух, но оба понимаем: в наше время все телефонные беседы оставляют следы в сети. У Высшего Судебного Совета — свои инструменты и, как ни цинично, своя кормушка. На такой беспредел низового судьи они скорее всего действительно отреагируют остро и стремительно — вплоть до немедленной выемки записи бесед сидящего перед нами у сотового оператора, благо, распоряжение суда на это ВСС в состоянии родить в прямом смысле за секунду.
Если же запись беседы «потеряется» или будет «абсолютно случайно» не сохранена оператором — ВСС будет считать это прямым подтверждением обвинений в адрес отклонившего ходатайство о своём отводе. А там, видимо, и до занимательных действий недалеко — из разряда полиграфа.
Шут его знает, может и до интересного допроса под интересным внутривенным препаратом дойти — не знаю насчёт Японии, но обычно высшие судебные советы в принципиальных вопросах не церемонятся. Опять же, шкурные интересы, хотя и не афишируемые — если в обществе гласность и хотя бы двухпартийность, верхушка Судебной ветви власти в лишние бесплатные приключения старается не попадать.