, погибшей в колодце, попросту никогда не существовало.
– А, так у вас все-таки были сомнения, – со странной интонацией проговорил Роджер Хинкли. Он смотрел на миссис Норидж недоверчивыми глазами и, кажется, до сих пор не мог поверить в происходящее. Только боль от раны на груди убеждала его в том, что все это ему не снится.
– Боюсь, я давала достаточно поводов для подозрений, – смущенно призналась Шарлотта.
– Всего два, – уточнила миссис Норидж. – Первый раз, когда я застала вас на чердаке. Вы, несомненно, искали какое-то устройство.
– Я предполагала, что прежнюю гувернантку пугал Кельвин Кози, спуская что-то с чердака на ее окно.
– О, конечно! На чердаке вы ничего не обнаружили, зато вентиляционная труба оправдала ваши ожидания. Меня сбила с толку роза, которую вы оставили для него. Следовало бы раньше вспомнить, что вы не переносите вида красных роз, и ваш подарок – не обещание, а предостережение.
Шарлотта отошла к окну и глубоко вдохнула, будто ей не хватало воздуха.
– Я была слишком глупа и доверчива. Мне казалось, Кози делает все эти пакости по собственной воле, назло. А за ним стоял ты, Генри! Господи, почему ты просто не попросил у меня денег? Неужели ты думаешь, я отказала бы тебе?
Генри Эштон запрокинул голову и рассмеялся.
– Зависеть от твоей милости? От воли сумасбродки? О нет, благодарю покорно!
– Да, сэр, вы предпочитаете все держать в своих руках, – согласилась миссис Норидж. – Когда приехал ваш старый друг, вы испугались. Мистер Хинкли готов был сделать предложение, и Шарлотта покинула бы вас, а с ней – и ее состояние. Только один человек удерживал сестру в вашем доме. Но с появлением мистера Хинкли даже он отошел бы на задний план.
– И кто же это? – удивленно спросил Роджер.
– Лилиан. Ваша невеста, сэр, любит девочку. А Лилиан любит ее.
Шарлотта молча кивнула. В глазах ее заблестели слезы.
– Мистер и миссис Эштон быстро заметили это, – объяснила миссис Норидж, – и воспользовались собственной дочерью как приманкой. Вы не уехали бы из Эштонвилла, миссис Пирс, пока Лилиан оставалась здесь. Но когда появился Роджер Хинкли, все изменилось.
Генри Эштон внезапно шагнул к двери.
– Довольно! – заявил он. – Я больше не намерен это слушать. Вы оба можете уезжать куда хотите, а вы, миссис Норидж, уволены.
– Боюсь, сэр Генри, вам придется меня дослушать, – очень почтительно заметила миссис Норидж. – В сложившихся обстоятельствах это поможет вам принять правильное решение.
Генри Эштон остановился.
– О чем вы говорите?
– О преступлении, на которое вы пошли, чтобы убедить мистера Хинкли свидетельствовать против его любимой.
Седовласый джентльмен долго смотрел на нее, не отрываясь. Наконец, не теряя высокомерного выражения, он вернулся обратно, поставил стул посреди комнаты и сел, положив ногу на ногу.
– У вас три минуты, миссис Норидж.
– Я уложусь в половину этого срока, сэр. Вас нельзя обвинить в том, что вы свели трех людей с ума и задумали закрыть четвертого в психиатрической лечебнице до конца его дней. Но этой ночью вы переоделись в белое платье, взяли нож и зашли в комнату мистера Хинкли. Ваша жена, уверенная, что она опоила миссис Пирс, ждала с ней в соседней комнате. Вы нанесли небольшую рану мистеру Хинкли – все-таки он ваш друг, и это удержало вашу руку, – выбежали из его спальни, зашли в соседнюю комнату и быстро сунули нож в руку Шарлотты. Окровавленные руки вы вытерли о ее ночную рубашку. На все это у вас ушло несколько секунд. Когда мистер Хинкли выбежал в коридор, вы уже на лестнице срывали с себя платье, под которым у вас был этот чудесный спальный костюм. Ваша жена отнесла платье в свою комнату и вернулась.
И вот тут Роджер Хинкли окончательно прозрел.
– Бог мой… – проговорил он, глядя перед собой невидящими глазами. – Ну конечно! Это был ты, Генри! Если бы Шарлотта нападала на меня, у нее бы сбилось дыхание. А ведь она стояла совершенно спокойная, как во сне.
– Однако, сэр, это соображение пришло вам в голову только сейчас, – заметила миссис Норидж. – Если бы все шло по плану мистера Эштона, завтра вы засвидетельствовали бы перед докторами, что Шарлотта Пирс пыталась вас убить. После этого ее судьба была бы решена. Вряд ли мистер Эштон выпустил бы ее из сумасшедшего дома.
– Это был бы очень хороший сумасшедший дом, – со смешком заметил сэр Генри. – Лучший, который можно обеспечить за деньги. – Он издевательски поклонился сестре. – За твои деньги, дорогая.
Роджер Хинкли пошел на него, сжав кулаки.
– С вашего позволения, сэр, я не закончила, – строго напомнила гувернантка.
И Роджер Хинкли, к собственному удивлению, остановился.
– Ваша кузина не была опоена, – обращаясь к Генри Эштону, сказала миссис Норидж. – Она лишь притворилась по моей просьбе. Это стоило ей нескольких неприятных минут, но зато теперь, сэр Генри, каждый из нас троих готов дать против вас показания.
Поняв ее замысел, Роджер недобро усмехнулся.
– О, Генри! Это будет лучшая тюремная камера, которую можно обеспечить за деньги.
Первый раз за все время Генри Эштону изменило самообладание. Он вскочил и попятился.
– Шарлотта, ты этого не сделаешь! Я – в тюрьме?! Это невозможно!
– Что остановит меня, Генри? – тихо, но твердо спросила его кузина.
– Я буду умолять тебя! Агнесса будет умолять тебя! Шарлотта, пощади!
Но та отрицательно покачала головой.
– Вам обоим нет прощения. Не из-за того, что вы хотели сделать со мной. Если бы дело заключалось лишь в этом, я бы смогла простить.
– Но что же, что тогда?
– Лилиан, вот что! – звонким от слез голосом сказала Шарлотта. – Вы сделали ребенка заложником своего гадкого замысла. Вы окружили ее душевнобольными!
– Да, это было очень жестоко, – медленно проговорила миссис Норидж. – Пожалуй, самое жестокое из всего, что вы сотворили, мистер Эштон. Ваша дочь, ничего не понимая, смотрела, как ее собственная гувернантка сходит с ума. Ведь от той наставницы, которую она любила, вы предусмотрительно избавились. Безумный дворецкий наводил на Лилиан ужас, из-за кухарки она боялась выходить из комнаты. Самое же страшное заключалось в том, что ее собственные мать и отец никак не развеивали ее страхи. Ведь в противном случае девочка могла вас случайно выдать. У нее оставалась лишь одна отдушина – миссис Пирс. Та самая Шарлотта Пирс, про которую украдкой шептались, что она не в себе. Невозможно представить, что творилось в душе Лилиан. Но разве это могло вас остановить?
Генри Эштон сказал, кусая губы:
– Дети быстро забывают свои беды. Немного времени – и Лилиан успокоилась бы. Зато, если б у меня все получилось, ее ждала настоящая жизнь, а не это прозябание!
– Да ты чудовище, – ужаснулась Шарлотта. – Ты и твоя жена! Вы в грош не ставили чувства Лили. А ведь она так боялась! Господи, бедная моя, храбрая моя девочка!
Шарлотта уткнулась в ладони и расплакалась. Роджер Хинкли бросился к ней и бережно обнял.
– Лилиан ведь не пострадала, – попыталась сказать Агнесса.
Но, поймав взгляд Роджера, стыдливо умолкла.
Миссис Норидж скрестила на груди руки:
– Не пострадала? Я до последнего не была уверена, кого вы изберете своей жертвой. Вы могли счесть мистера Хинкли слишком опасным и отвести ему лишь роль свидетеля. Да простит меня бог за эти слова, миссис Эштон, но вы не заслуживаете такого ребенка, как Лилиан. Не сомневаюсь, что судья примет во внимание ваше отношение к родной дочери.
Агнесса вцепилась в мужа.
– Неужели… Неужели вы все-таки отправите нас под суд? – срывающимся голосом проговорила она.
Шарлотта подняла мокрое от слез лицо.
– Да, – без тени сомнения кивнула она.
– Да! – твердо повторил Роджер Хинкли.
– Нет, – сказала миссис Норидж.
– Что?!
Это восклицание издали трое из четверых людей, стоявших вокруг гувернантки. Только Шарлотта молча глядела на нее, но в глазах ее застыл тот же вопрос.
– Нет, – повторила миссис Норидж, – не отправим. При одном условии.
Генри Эштон сглотнул.
– Каком?
Миссис Норидж, что-то обдумывая, подошла к окну и обернулась к ним.
– Если вы подпишете согласие на то, чтобы ваша дочь проводила у миссис Пирс четыре месяца из каждых двенадцати, – отчеканила она. – И шесть месяцев, если девочка сама изъявит на то желание.
После слов миссис Норидж повисло ошеломленное молчание. Роджер еще не успел ничего понять. Агнесса и Генри переглянулись. И вдруг в этой тишине раздался тихий счастливый смех.
Шарлотта Пирс смеялась сквозь слезы.
– Господи, мы согласны, – торопливо проговорила Агнесса. – Согласны!
Миссис Норидж вопросительно взглянула на ее мужа:
– Что вы скажете, сэр Генри?
На лице сэра Генри выразилось такое облегчение, что в его ответе можно было не сомневаться.
– Разумеется, да!
Шарлотта вскочила и схватила Роджера за руку:
– А ты? – она тревожно вглядывалась в него. – Ты согласен?
Роджер покачал головой и улыбнулся:
– Шарлотта, для человека, который знаком со мной двадцать лет, ты удивительно плохо меня знаешь. Конечно же я согласен, любовь моя.
В саду было тепло и солнечно. Золотистое кружево дрожало на белой скатерти, ненадолго исчезая, если по небу пробегало редкое облако.
Кэтрин подвинула к Эмме Норидж тарелку с яблоками.
– Ранний сорт, дорогая. Я выращиваю его специально для тебя.
Глядя на подругу, немедленно схватившуюся за фруктовый нож, она улыбнулась, но тут же вновь стала серьезной:
– Эмма, у меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя. Ты не представляешь, как много сделала для всех нас.
Миссис Норидж снисходительно отмахнулась от похвалы.
Но Кэтрин не унималась:
– Невероятно, до чего быстро тебе удалось распутать этот клубок!
– Скажу без ложной скромности, я прикладывала к этому большие усилия, – сказала миссис Норидж. – У меня был серьезный стимул, чтобы разобраться во всем как можно скорее.