Хотя в радио-1 ясно сказано, что в 12.45 состоялся последний акт радиосвязи между Типпитом и диспетчером, в радио-2 мы находим еще и другие попытки. Примерно в 1.00 диспетчер якобы спрашивает Типпита о местонахождении, но не получает ответа. В 1.08 Типпит якобы безуспешно взывал к диспетчеру. (Не для того ли, чтобы подтвердить: «Меня еще не застрелили»?) Наконец, по получении известия от прохожих о стрельбе на Десятой улице диспетчер начинает судорожно вызывать не полицейского Менцеля, который патрулировал этот район, а именно Типпита. Эти призывы появились уже в радио-1, но в радио-2 для пущей убедительности добавлено:
ЧЕЙ-ТО ГОЛОС У МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ ДОБАВЛЯЕТ: Патрульная машина № 10, полицейский № 78.
Еще через несколько месяцев сообразили, что хотя номер машины был указан прямо на дверце, никто из прохожих, сбежавшихся к месту происшествия, не мог знать, что в радиопереговорах убитый полицейский обозначался кодовым номером 78. В радио-3 эту красочную деталь убрали.
Ключевой момент, выдающий подделки в радио-транскриптах, — отметки времени. Они расставлены неравномерно. Имеющиеся в одном варианте часто отсутствуют в другом. Тем не менее можно проследить любопытный феномен. В радио-1 (сокращенном) на одну минуту времени приходится примерно 4–5 строчек текста переговоров. Но сообщение об убийстве полицейского помечено 1.18 и отстоит от предыдущей пометки — 1.04 — на 15 строк. То есть можно подумать, что полицейские впали вдруг в задумчивость и стали разговаривать в пять раз медленнее (одна строчка в минуту). Если же подставить вместо 1.18 то время, которое называли свидетели — 1.10 (см. выше стр. 92), то темп переговоров вернется к нормальному.
То же самое и в радио-3. Средняя густота записей: страница (30 строк, ибо это самый подробный транскрипт) в минуту. И вдруг накануне сообщения об убийстве Типпита, переданного прохожим, происходит такой же «наплыв» молчаливости — 4 строки в минуту. То есть почти в 8 раз немногословнее.
Но самый любопытный сдвиг обнаруживается в радио-2. Там тоже проделаны все трюки накануне сообщения прохожего, тоже между пометкой 1.11 и 1.15 помещается всего 12 строк (до этого средняя плотность текста — 10 строк в минуту), но вдруг на следующей странице стоит черным по белому 1.10. То есть опять же время, названное свидетелем Боули. Что это? Оплошность фальсификаторов? забыли исправить? или время вернулось вспять? А еще восемнадцатью строчками ниже пометка времени хранит следы таких грубых подправок, что уже невозможно разобрать: то ли это 1.12, то ли 1.19.
Как бы там ни было, все три радио-транскрипта хранят следы явных подделок, направленных на искажение реального хода событий и хронометража. Из четырех полицейских-диспетчеров, обслуживавших 1-ый канал радиосвязи 22-го ноября, был допрошен только один. Но и его расспрашивали только о событиях 24-го ноября (день убийства Освальда). Ни один из них не был вызван для того, чтобы подтвердить или сверить тексты радиопереговоров. Так как последний, самый полный, радио-транскрипт был получен Комиссией Уоррена лишь в августе 1964-го, времени на критический анализ уже не оставалось. Администрация президента Джонсона требовала любой ценой закончить отчет до выборов в ноябре.
Сейчас трудно установить, кто именно из полицейских чинов занимался подчисткой радио-транскриптов. Так как это делалось многократно и многоступенчато, надо полагать, творчество было коллективным и не могло протекать без ведома начальства. Однако есть один высокопоставленный страж закона, чье поведение на протяжении всего расследования выглядит особенно подозрительным.
Словно какое-то затмение нашло на опытного (больше 30 лет службы) капитана Фрица в тот день. С момента прибытия на Дэйли-плаза (12.58) он начинает совершать ошибку за ошибкой. Вот ему передают найденное ружье после того, как оно было сфотографировано и проверено на отпечатки пальцев. Он извлекает из зарядника неиспользованный патрон и, некоторое время подержав его у себя, передает впоследствии работникам лаборатории, не сделав никаких отметок на патроне (что полагалось по правилам). Не поставил он никаких опознавательных инициалов и на самом ружье.
После обнаружения ружья управляющий, мистер Трули, сообщает ему, что один из служащих ТРУ отсутствует. Какая реакция была бы нормальной на подобное сообщение? Поручить кому-то из подчиненных проверить полученную информацию, съездить по указанному адресу (управляющий Трули знал только адрес в Ирвинге) — это было бы вполне естественно. (Вспомним, что капитан Сойер, получив сообщение об исчезнувшем Гивенсе, просто послал сообщение в эфир.) Но нет. Имя отсутствующего так, видимо, впечатляет капитана Фрица, что он оставляет место преступления и, в сопровождении двух помощников, мчится в полицейское управление. Зачем? «Проверить, не числилось ли за этим человеком других преступлений в наших досье», — отвечает капитан. Как будто это нельзя было сделать по телефону.
В управлении ему говорят, что задержан человек, подозреваемый в убийстве полицейского. Есть свидетели, видевшие, как он убегал. Зовут его Ли Харви Освальд. «Да ведь это тот самый, которого мы подозреваем в убийстве президента!» — восклицает капитан Фриц.
Спешно делаются приготовления, и примерно в 2.25, в тесном каби-нетике капитана Фрица, начинается допрос задержанного. Без стенографа. Без магнитофона. Люди входят и выходят. Звонит телефон. Сам Фриц то и дело отлучается. В это время допрос ведут другие. Капитан отдает распоряжения полицейским в коридоре, торопит организацию опознания и вызов свидетелей, сам бежит за нашатырным спиртом для то и дело теряющей сознание Элен Маркхэм.
Все ответы Освальда потом пришлось собирать по воспоминаниям присутствовавших при допросе. И так как в конечном итоге дольше всего разговаривал с задержанным сам капитан Фриц, его отчет и стал главным источником информации об этом допросе. Отсутствие магнитофона если и было оплошностью, то оплошностью весьма удобной. Впоследствии, давая показания Комиссии Уоррена, капитан Фриц имел возможность изворачиваться, подправлять себя, забывать ненужное. Он смог даже затуманить самый опасный для него вопрос: как и в какой момент он узнал адрес Освальда в Далласе, на Норт-Бэкли-стрит, куда он вскоре отправил полицейских с обыском.
В конце допроса член Комиссии Даллес спрашивает Фрица, знала ли полиция Далласа что-то об Освальде до этого ареста. И капитан решительно заявляет, что ни он, ни члены его отдела ничего не слышали об этом человеке и никаких материалов на него в полицейских досье не обнаружено.
Однако ведь и полицейские — люди, и у них нервы не железные. Где-то в начале допроса Фриц на минуту расслабился и проговорился, что он послал двух своих подчиненных по адресу 1026 Норт-Бэкли-стрит сразу по приезде в полицейское управление. Тут же он так пугается, что начинает нести околесицу:
ФРИЦ: Я не думаю, чтобы у нас был адрес на Бэкли в этой части этого вопроса. (Sic!)
БОЛЛ (следователь Комиссии): У вас не было этого адреса к этому моменту, хотите вы сказать?
ФРИЦ: Нет, не в это время, но как только я прибыл по этому адресу.
БОЛЛ (спешит на помощь): Давайте поговорим об этом позже и тогда разберемся, когда вы туда прибыли.
ФРИЦ: Прибыл туда?
Капитан даже не сумел воспользоваться передышкой, предоставляемой ему следователем. Он так спешит замазать свою промашку, что тут же выдумывает какого-то полицейского (имени, конечно, не помнит), который в коридоре сказал ему про адрес на Норт-Бэкли-стрит. Час от часу не легче: опять получается, что полиция знала про этот адрес, который Освальд держал в тайне даже от жены. Следователь снова спешит на помощь, задавая бессмысленный тавтологический вопрос:
БОЛЛ: Он /Освальд/ был уже доставлен в полицейское управление к этому времени?
ФРИЦ: Он был в управлении, когда мы туда прибыли, вы же знаете.
БОЛЛ: Значит, был?
ФРИЦ: Да, сэр. Так что, начав разговаривать с ним, я спросил, где он снимает комнату на Бэкли. (Курсив мой — И. Е.)
Откуда он узнал, что Освальд снимает комнату, если управляющий Трули дал ему адрес в Ирвинге? Откуда узнал, что на Бэкли? Бедный Фриц совсем бы пропал, если бы семь страниц спустя добрый следователь Болл не придумал, как помочь ему.
БОЛЛ: И вот во время этого первого разговора Освальд сказал вам, что он живет на 1026 Норт-Бэкли?
Только тут до Фрица доходит, что ему подсовывают толстую соломину; что остальных присутствовавших при допросе Освальда не будут спрашивать, была ли речь о его адресе вообще. «Да, сэр», — с облегчением говорит капитан. Нет, что ни говорите, а вести допросы без магнитофона и стенографа — полезнейшая вещь.
Но еще полезнее было бы не иметь среди подчиненных честных упрямцев, которых никак не заставишь играть по сценарию. Таких, например, как лейтенант Ревилл.
В сущности 13 мая 1964 года Комиссия Уоррена допрашивала лейтенанта совсем о другом. В день убийства президента он столкнулся со своим приятелем, агентом ФБР Джеймсом Хости, и тот в волнении проговорился, что они знали об Освальде, знали о его прокоммунистических настроениях, знали, что он может быть опасен. Лейтенант был возмущен тем, что ФБР утаило такую важную информацию от них, от полиции, и, несмотря на старую дружбу с Хости, немедленно написал рапорт о состоявшемся разговоре своему начальству. Вот этот-то доклад, написанный по свежим следам примерно в 3.30 пополудни, 22 ноября 1963 года, и привлек внимание следователей. Ибо в отведенных строчках бланка, сразу вслед за именем Освальда, стоит адрес: 605 Элзбет-стрит.
Освальд с семьей, действительно, жил по этому адресу в конце 1962-го и в начале 1963 года. Но откуда же полиция, которая якобы не имела о нем никаких сведений, могла знать этот старый адрес уже в 3.30, в день убийства президента? Лейтенант Ревилл заявил, что он был передан ему двумя детективами, и обещал расспросить их, откуда они его взяли. Однако никаких сведений о дальнейшем расследовании этой загадки мы не находим в 26 томах. Более того: сам доклад был поначалу утаен от Комиссии полицией. Лишь после того, как сведения просочились в прессу, пришлось обнародовать э