Но вернемся к преступности. При Сталине, сразу же после войны, страну также накрыл вал преступности. Накрыл с головой — казалось бы, из него не выбраться. Все, конец! Но Сталин придавил этот вал очень просто — силой. Сделал то, что может сделать любой правитель в своей стране.
Особенно беспокойная обстановка была в Одессе. Не было дня, чтобы там кого-нибудь не убили — уркаганы валили всех подряд, а уж по части ограбить — это вообще считалось у них баловством, детской шалостью.
И тогда Сталин позвонил командующему местным военным округом маршалу Жукову:
— Вы слышали что такое «гоп-стоп», товарищ Жуков?
— Так точно, товарищ Сталин!
— Наведите порядок. «Гоп-стоп» мешает нам жить. В выборе средств себя не ограничивайте.
«Гоп-стоп» — это «остановить и ограбить». Бандитов в Одессе называли «гоп-стопниками». Жукову самому надоели жалобные крики ограбленных людей, раздававшиеся ночами по всему городу.
И он навел порядок. За одну ночь.
Вывел на улицы Одессы в ночное дежурство всех офицеров из штаба округа — боевых людей, прошедших фронт, награжденных орденами. Нарядил их в дорогие коверкотовые плащи — модный атрибут того времени, признак состоятельных людей. С офицерами были и дамы, при золотых украшениях, горжетках и воротниках из благородного меха.
В общем, парочки получились вполне безобидные на вид веселые, подгулявшие, возвращающиеся домой из ресторана — ну чем не добыча для «гоп-стопника»?
Отоспавшись за день, «гоп-стопники» ночью все как один вывалили на промысел— захотелось чего-нибудь остренького, пахнущего, извините, живой кровью. А тут — коверкотовые плащи. Ну как не порезвиться?
И порезвились. Едва «гоп-стопник», сияя золотой фиксой, с мерзкой улыбочкой приближался к испуганному коверкотовому буржую, держа в руке финку, буржуй вытягивал из кармана пистолет, стоявший на боевом взводе и всаживал уркагану горячую свинцовую плошку прямо в лоб.
За одну ночь было уничтожено две тысячи бандитов.
В Одессе сразу стало тихо, как на цветущем майском лугу — лишь жужжали шмели да смеялись дети. Ночью теперь можно было не только без опаски выйти из дому, чтобы полюбоваться звездами и подышать свежим воздухом, можно было спокойно пересечь город из одного конца в другой.
На следующий день Сталин вновь позвонил по «ВЧ» прославленному маршалу:
— Спасибо, товарищ Жуков!
Велик соблазн сделать два подобных рейда по Москве — и во всей России будет спокойно. Один рейд — по уголовным авторитетам, второй — по чиновным ворам, по перевертышам и казнокрадам… Полтора десятка показательных процессов, десяток смертных приговоров — и все, бандиты и воры станут добропорядочными гражданами. Но такой путь — не для правового государства. В этом Вельский был твердо уверен.
С другой стороны, он не мог согласиться с тем, что на смертную казнь, словно бы в угоду отечественным «паханам», был наложен мораторий. И «паханы» расцвели махровым цветом — никакого окорота им не стало. Залезли не только в Кремль и в роскошные офисы на Тверской улице — бывшей улице Горького, переименованной (чем помешал Горький демократам, как и Чехов, и Герцен, — непонятно), но и в Государственную думу…
В прокуратуру полетели протестующие письма. «Как же вы, граждане прокуроры, думаете навести в России порядок? — спрашивали Генеральную прокуратуру в письмах. — Каким способом? Страх смертной казни хоть как-то сдерживал преступный мир, а мораторий они восприняли как манну небесную, неожиданно свалившуюся на них, теперь они вообще перестали бояться чего-либо и кого-либо…»
Авторов писем Вельский хорошо понимал.
Подобные письма стали появляться и в газетах. Одно такое письмо, опубликованное в популярной «МК» — газете «Московский комсомолец», Вельский запомнил надолго — слишком резким и необычным оно было.
«Считаю, в России надо отменить мораторий на смертную казнь. Но это решение нужно принимать, руководствуясь не эмоциями, а научными данными.
Генетически передаются не только короткие ноги, форма носа или склонность к облысению, но и черты характера. Сексуальный маньяк или серийный убийца, осужденный в 18–25 лет, через четверть века снова выйдет на свободу. И как раз в возрасте 40–45 лет наступает интенсивный репродуктивный возраст мужчины. После столь длительного воздержания у бывших зэков «вредные» гены будут разлетаться веером. Сынок маньяка Чикатило, например, унаследовал от отца аналогичные сексуальные отклонения.
Чтобы решить данную проблему, нужно уничтожать носителя «вредных» генов, то есть казнить маньяков. А чтобы избежать судебной ошибки, исполнение приговора можно отсрочить на 3 года — на случай, если вскроются новые обстоятельства уголовного дела.
Если уж совсем нельзя обойтись без моратория на смертную казнь, то нужно в насильственном порядке лишать преступников, приговоренных к 25-летнему заключению, воспроизводительной функции. А. Полонский, г. Москва».
Автор выступал за кастрацию преступников — чтобы они не только в России не водились, но и не могли воспроизводить себе подобных.
Впрочем, таких авторов, как А. Полонский, Вельский не поддерживал: кастрация — возвращение в каменный век. Искоренять вредные гены нужно иным способом.
35
Хоть и уверял президента «вечный ИО», что убийство Влада раскрыто, убийцы пойманы, что очень скоро наручники защелкнутся и на запястьях заказчиков, на самом деле убийцы пойманы не были, а заказчики продолжали пребывать на воле. Болтуном оказался «вечный ИО». Несерьезный человек. Подковерный игрок.
В чем в чем, а в подковерных играх президент разбирался лучше всех своих сотрудников, вместе взятых. Никому из окружения не дано было обмануть или обыграть президента, не дано. Он был слаб во многих вещах: в экономике и политике, в литературе и науке, но только не в этом. В расстановке кадров профессиональная пригодность для него ограничивалась только одним критерием — личной преданностью. А то, что человек был полным дураком, вором и вообще ничего не смыслил в деле, на которое его решил поставить «всенародно избранный», не имело для президента никакого значения… Так и «вечный ИО» очутился на том месте, которое не должен был занимать. Это было чужое место.
— И че это он там тянет с расследованием дела об убийстве Влада? — недоумевал президент. — Убийцу уже пора не только найти, но и покарать. Чтобы другим неповадно было.
В общем, над головой «вечного ИО» начали сгущаться тучи.
Кое-кому из приближенных президента «вечный ИО» не нравился, поэтому «всенародно избранному» начали капать на мозги. Президент только морщился и отмахивался от шептунов ладонью.
— Сам знаю, что делать.
Но вода, как известно, по капельке, по капельке — и разрушает огромные скалы…. «Вечный ИО» опасность чувствовал кожей, затылком, кончиками волос, мощной борцовой шеей своей, но ничего поделать не мог: кремлевские коридоры — не борцовский ковер, здешних шептунов в бараний рог не скрутишь, они — гуттаперчевые.
Тут и чекисты подали голос: у них появились сведения, что «вечный ИО» берет взятки. Не деньгами, не борзыми щенками — автомобилями, помогает кое-кому из предпринимателей — не советами, экономические советы «вечного ИО» никому не нужны, помогает прямой поддержкой, лоббированием, если изъясняться по-русски, но с американским акцентом.
Чекисты напрямую с этими сведениями к президенту не пошли, предоставили их своему старому сотруднику, заслуженному генералу, начальнику президентской охраны. Тот посмотрел бумаги и ахнул: это надо же было так вляпаться исполняющему обязанности генерального прокурора!
Вскоре «вечный ИО» случайно зашел к генералу, ему надо было решить кое-какие мелкие вопросы. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Генерал сказал ему:
— Слушай, я бы на твоем месте от всех этих коммерческих структур освободился немедленно, как от мусора… Запутаешься ведь! Испачкаешься. Распихал бы ты все свои автомобили по детским домам. В подарок, вместе с запасными колесами.
Реакция «вечного ИО» была неожиданной. Лицо у него вдруг потяжелело, стало пунцовым, глаза сделались маленькими-маленькими, острыми и злыми.
— Прошу мне не указывать и не давать советов, — жестким тоном отчеканил он.
Генерал в ответ только пожал плечами, мол, хотел сделать как лучше и дал добрый совет… Жаль, что «вечный ИО» не понял этого, и вообще жаль, что он не понимает простых вещей.
— Если честно, то не со мной надо разбираться, а с вашей службой, — заявил тем временем «вечный ИО», испепеляюще сверля глазами генерала, — что я и сделаю очень скоро. Понятно? Покукарекаете вы у меня!
Генерал в ответ снова пожал плечами.
В тот же вечер записка, повествующая о коммерческих художествах «вечного ИО», легла на стол президента. Тот взял ее домой для «работы с документами».
Когда через несколько дней президент вновь появился в Кремле, то в стопке принесенных им бумаг эта записка лежала сверху первой. Президент, по-мужицки крякая, потер рукою шею. Был он тщательно, волосинка к волосинке, причесан, седина благородно сияла, щеки были надушены дорогим лосьоном, о трудных днях и ночах «работы с документами» напоминали только тяжелые, морщинистые, будто у старика, мешки, в которых утопали глаза, да какая-то короста, приставшая к уголкам губ, ее президент, будто капризный ребенок, никак не давал стереть своей няньке. Но даже когда ее стирали, эта белесая короста — высохшая слюна — вновь появлялась в уголках губ.
— Это что же такое, понимаешь, творится на белом свете. — Президент вновь потер рукою шею, затем брезгливо, двумя пальцами, будто лягушку за лапку, взял бумагу, лежавшую на стопке сверху, приподнял ее. — Э?
Отношения с начальником охраны у него были самые короткие, доверительные, родственные — вместе и сухари глодали, готовясь когда-то к аресту, и бедствовали в безденежье в горбачевскую пору, и баню вдвоем посещали, и за границу летали, — президент верил генералу как самому себе (правда, потом выяснилось — верил только до определенного момента), поэтому он вызвал генерала в кабинет.