— За кого надо, за того и принимаю. — Хозяин не удерживался и хмыкал: — Как ты сказал? Бандитов?
— А кого еще? Хозяин хмыкал вновь:
— Сам ты бандит! Прикажу тебе вставить в задницу, клизму с раствором азотной кислоты, будешь знать, как называть передовых людей нашей Родины бандитами.
Прошлое в Хозяине сидело здорово, он часто допускал довольно язвительные обороты типа «передовые люди нашей Родины» и так далее.
Феня не сдерживал улыбки:
— Ради святого дела готов пострадать.
Через некоторое время Феня приехал в Ялту. Там находился Кошак, он также жил на отдельной даче, метрах в ста пятидесяти от Моисеева. Вместе с Кошаком поселился его дружок Тен по кличке Татарин, хотя, кажется, был корейцем либо вообще полукровкой, полукорейцем-полурусским, но никак не татарином. К Моисееву подселили Бобренкова по кличке Бобер, чтобы афганцу не было скучно — это раз, и два — будет верный присмотр за Моисеевым: что-то бывший десантник начал расклеиваться буквально на глазах.
— Так, братан, будет лучше, — сказал Кошак Моисееву, — не то ведь ты в одиночестве совсем свихнешься. А вдвоем вы и пивка можете попить, и массандровские подвалы посетить, и баб к себе пригласить… И даже пострелять… Только тихо-тихо. — Кошак предостерегающе поднял указательный палец. — Чтобы никто не услышал.
Так они жили несколько недель. Ни в чем себе не отказывали: Ялта — город вольный, курортный, нравы тут простые, еды, питья, девок полно…
Но вот в Ялте вновь появился Феня.
— Мужики, как вам тут дышится-можется? А, братаны?
Кошак, Татарин и Бобер ответили в один голос:
— Хорошо!
Моисеев промолчал. Феня засек это, но виду не подал.
— Я думаю, мы займемся вашей дальнейшей реабилитацией, — сказал он.
Бобренков насупился:
— Чего это?
— А это, братан, дальнейшая поправка здоровья. Так она у специалистов и называется — реабилитация. Понял?
Бобренков расцвел:
— Понял! Люблю, когда заботятся о моем здоровье.
— Я это тоже люблю, — сказал Феня. — Тем более, когда поправлять здоровье придется за границей.
— Где конкретно?
— В Израиле.
Бобренков не выдержал, присвистнул:
— Ничего себе!
— Хозяин за расходами не стоит. Это означает — вас ценят. — Феня остановил взгляд на Моисееве: — А ты, братуха, чего не радуешься?
Моисеев посмотрел на него рассеянно, приподнял одно плечо — жест был недоуменным, он словно не слышал того, что сказал Феня.
39
Хозяин внимательно выслушал выступление Гайданова, придвинулся поближе к телевизору, словно стремясь получше рассмотреть лицо Олега Ивановича, пошевелил недовольно ртом: новый исполняющий обязанности генерального прокурора ему не нравился.
— Этого тоже прокатят, — сказал он вошедшему в кабинет Фене, — не утвердят.
Феня с уважением посмотрел на Хозяина — слишком далеко и высоко распространяется его власть, но на всякий случай спросил:
— Почему вы так считаете? Хозяин косо глянул на него:
— Это видно невооруженным глазом.
Феня удовлетворенно кивнул: достойный ответ.
Гайданов начал выступать снова, и Хозяин опять прильнул к телевизору. Заметив, что Феня собирается что-то сказать, поднял пухлую крепкую ладошку:
— Тих-ха!
Показывали встречу Гайданова с журналистами. Когда его спросили о том, как расследуется дело об убийстве Влада, на лице нового «ИО» возникла победная улыбка.
— Нам известны имена всех исполнителей, — сказал Гайданов, — известно, где они сейчас находятся…
— Где?
— За границей. В частности в Израиле.
Хозяин помрачнел, лицо у него сделалось незнакомым, темным. Он перевел взгляд на Феню:
— Слышал?
— Слышал.
— И что скажешь?
— Похоже, нам сели на хвост…
Пожевав губами, Хозяин проговорил неожиданно спокойно:
— А толку-то? Пока мы прикрыты, пока Бейлис вась-вась с президентской дочкой, нам бояться нечего. Но… — Хозяин поднял указательный палец. — Недаром на Руси говорят: береженого Бог бережет. У нас, по-моему, есть один слабачок. Так?
— Так, — подтвердил Феня. — Моисеев его фамилия.
— Вот Моисеева этого и надо… — Хозяин выразительно щелкнул пальцами.
— Чтобы ни с кем из наших не произошло то, что произойдет с ним. — Хозяин дважды щелкнул пальцами. — Действуй, Феня!
40
Чутье у Хозяина было звериное, оно не раз выручало его. Эта способность интуитивно, без всяких фактов точно просчитать ситуацию не раз удивляла тех, кто его знал. Благодаря своему чутью в прошлые годы он сумел избежать многих неприятностей. Точную команду «Действуй, Феня!» он выдал и на этот раз.
41
Вечером того же дня во дворе дома номер тридцать, где проживал Влад, появились двое веселых говорливых парней, быстро отыскали квартиру, в которой проживала властная командирша, соседка Влада.
— Кто там? — басом поинтересовалась командирша.
— Мы с Петровки, тридцать восемь, из Главного управления внутренних дел Москвы.
— А ну, поднесите к глазку свои удостоверения, чтобы я их видела.
Через минуту командирша впустила оперативников в квартиру.
— Мы сейчас покажем вам одну фотографию, — сказал старший, — возможно, вы узнаете этого человека.
Он выложил перед ней фотоснимок Моисеева.
Старуха придвинула фото к себе, точным движением бросила на нос очки в тяжелой пластмассовой оправе и расплылась в какой-то детской довольной улыбке:
— Он! Я его видела.
— Где? Когда?
— Да в тот вечер, когда убили Влада. У нас во дворе. Он стоял в аккурат у самого входа в подъезд и проверял, как открывается дверь.
— И что было дальше?
— Ничего. Он меня, значит, тоже увидел и поспешил… это самое… ретироваться.
— Спасибо, — поблагодарил старший из оперативников, прижал руку к груди, — вы нам очень помогли.
— Может быть, чайку?
— Нет-нет, в следующий раз. Времени тогда будет больше, и мы обязательно попьем с вами чаю. Обязательно!
42
Моисеев жил уже в центре Тель-Авива в роскошном отеле, в роскошном номере. Соседом по номеру был Бобер.
— Ты чего такой кислый? — полюбопытствовал Бобер утром тринадцатого августа. — Будто тухлой рыбы наелся.
— Я действительно наелся тухлой рыбы. — Лицо Моисеева приняло жалобное выражение. — Противно все. — Он обхватил руками плечи. — Жара здесь отвратительная. Бывает сухая жара, горная, как в Афганистане, а бывает влажная, будто в кастрюле с кипящей водой. Тель-авивский климат не по мне.
— Не тушуйся. Скоро в Иерусалим поедем, там будет прохладнее. И суше. Там это… как ты говорил? Там горный воздух.
Вместо ответа Моисеев вяло махнул рукой:
— Э!
— Что-то ты, Санек, ни бе, ни ме, ни кукареку. Может, тебя чем-нибудь развеселить? А?
— Ничего мне не надо. — Моисеев снова махнул рукой.
43
Служба безопасности отеля «Данпанорама» засекла, что днем к центральному подъезду подкатил новенький, блистающий лаком «мерседес». Из машины вышел весьма упитанный господин и, задрав голову, начал смотреть на окна отеля, словно отсюда, с подъездной площадки, выбирал себе номер поприличнее — по окнам.
К нему подошел сотрудник службы безопасности отеля.
— Вы что-нибудь ищете?
— Просто прикидываю, где живут русские.
— Откуда вы знаете, что у нас живут русские?
— Слухом земля полнится, — произнес с улыбкой господин, кивнул кому-то, кому именно, сотрудник безопасности отеля не понял, прыгнул в свой «мерседес» и был таков.
Наверху сигнал этого почтенного незнакомца поймал Бобренков — он стоял за портьерой и все видел.
Когда «мерседес» уехал, Бобренков с хрустом раскинул руки, прокрутил ими «мельницу», зевнул с подвывом.
— Что-то застоялся я…
— Давно в деле не был, потому и застоялся, — пробормотал Моисеев, заваливаясь на роскошный, обтянутый гладким атласом диван.
— Во-во, пора размять кости с мышцами. — Бобренков нагнал в голос бодрых ноток. — Не то ведь так действительно можно заболеть. Сегодня мы с тобой хорошенько выпьем и хорошенько закусим.
— Не хочется что-то. — Моисеев продолжал пребывать в состоянии непроходящей вялости и никак не мог из этого морока выйти.
— Не кисни, Санек!
Бобренков натянул на лицо очки с бледными стеклами, подошел к зеркалу, полюбовался собою. Воскликнул довольно:
— Во! Четыре глаза — и ни в одном нету совести! Пойду-ка я прошвырнусь по местным шопам. Ты не против?
— Не против.
Вернулся Бобренков через сорок минут. В одной руке он держал литровую бутылку виски, во второй — несколько связанных вместе кульков с закуской. С размаху кинул все это на стол.
Вскричал громко:
— Да здравствует желудок! Присаживайся к столу.
Моисеев зашевелился, свесил ноги с дивана, поймал ногой правый шлепанец, второй ногой завозил по полу — шлепанец не попадался, валялся в стороне.
Бобренков между тем шустро — откуда только такая шустрость появилась, ведь он всегда старался быть Бобром, степенным, уверенным в себе, жестким, — раскидал закуски по тарелками и, азартно потирая руки, понюхал их:
— Чуешь, Санек, порохом ладони пахнут! Давай к столу!
Моисеев наконец отыскал ногой упрямо ускользающий шлепанец, подсел к столу, оживление Бобренкова передалось и ему:
— Ты знаешь, чего больше всего мне хочется? — неожиданно спросил он.
— Знаю. Очутиться на белом песочке у кромки голубого моря под сенью пальм.
— Ничего подобного. Поселиться где-нибудь в деревне в простой крестьянской избе и заняться огородом.
Бобренков бросил на него быстрый цепкий взгляд, Моисеев этого взгляда не заметил. Бобренков достал из изящного посудного шкафа два бокала, посмотрел их на свет и налил в оба бокала виски.
— Это твой, — поставил один бокал перед Моисеевым. — А это мой! — чокнулся своим бокалом с бокалом Моисеева.
Моисеев и на эту мелочь не обратил внимания. Поднял свой бокал, отпил половину, поморщился.