— Отобьемся, — подтвердил Кржижановский. — Штуцер — самая надежная винтовка против слона. Хотя рисковать не стоит.
Первого бородавочника — шустрого подсвинка с желтовато-серым жестким волосом — они подстрелили в полдень — приближалось время обеда, и пора было уже отведать шашлыка, обещанного Кржижановским, свежего, без всяких мочений, солений и обработок.
Егерь едва ли не на ходу выпрыгнул из машины и топнул ногой по круглой, до земли выжженной полянке.
— Здесь мы разобьем бивуак! Вы, господа, не против? — спросил он по-английски.
— Не против, — также по-английски ответил Кржижановский.
Вторым завалили страуса — Здоровенного голенастого дурака с огромными ногами.
— Ударом ноги этот обормот может запросто проломить череп, — на всякий случай предупредил Кржижановский.
В ответ Бейлис тряхнул длинными, рассыпавшимися по обе стороны головы волосами.
— Если, конечно, успеет, — сказал он и хлопнул ладонью по прикладу винтовки.
Страус этот вынырнул на них внезапно, вынесся из-за желтых с колючими иглистыми листьями кустов со скоростью гоночного автомобиля, сделал несколько длинных стремительных прыжков и привычно остановился — тяжелое тело его даже не колыхнулось, когда он затормозил.
— Пли! — скомандовал Кржижановский Бейлису, присел, опускаясь пониже на сиденье, чтобы Бейлису было удобно стрелять, и тот, поспешно вскинув винтовку, всадил пулю в неподвижно замершую птицу.
От сильного удара страуса даже приподняло над землей, он испуганно хлопнул ногами, вскинул к небу маленькую голову с раскрытым клювом и опрокинулся в траву.
— Хороший выстрел, — похвалил Кржижановский.
— В райкоме комсомола я входил в сборную команду по стрельбе из малокалиберной винтовки, — сказал Бейлис.
Кржижановский поморщился.
— Импалу будем стрелять? — спросил егерь, затаскивая страуса в задний отсек «лендровера».
Он был уверен, что белые гости скажут «нет» — мяса и так много, пропадет, но Кржижановский произнес решительно:
— Будем!
Егерь не сдержался, качнул неодобрительно курчавой, с плотно прижатыми к черепу ушами головой, отвернулся. Кржижановский заметил этот жест егеря, взгляд у него сделался жестким.
— Я сказал — будем есть мясо трех сортов…
Егерь поспешно кивнул: если клиенты напишут на него жалобу, он потеряет работу.
Через три минуты подстрелили импалу. Крохотное изящное существо, отбившись от стада, замерло в пугливой стойке среди железного африканского бурьяна. Тут его и сразила пуля, метко пущенная Кржижановским. Маленькая антилопа вскрикнула по-птичьи тонко, в воздух взметнулись брызги крови. «Совсем как в России, — отметил про себя Бейлис, — та же кровь и тоже красного цвета». Пуля разорвала импалу пополам. Кржижановский был недоволен собой:
— Эту зверушку надо не штуцером бить, а обычной духовкой. Крови… как на съемках фильма про прокурорского работника по фамилии Турецкий. В следующий раз надо взять с собой малокалиберные ружья.
— А если на машину нападет носорог?
— Это вовсе не означает, что мы откажемся от штуцеров. Малокалиберные ружья мы возьмем в довесок.
Мясо, которое они ели, мало чем отличалось от рядовой говядины или курятины, опаленной огнем, — обычное подгорелое мясо, пахнущее навозом. Вкус нежной импалы был как две капли воды похож на вкус бородавочника, а страус — он и в Африке, оказывается, страус, не только в Австралии. И Бейлис, и Кржижановский страусятину уже пробовали, и была та страусятина приготовлена более умело и вкусно, чем эта.
Запивали еду водкой из солдатских алюминиевых фляжек, Кржижановскому пить из фляжки, обтянутой шинельным сукном, нравилось особенно — у водки вкус появляется особый, «окопный».
— Жаль, только теплая, — произнес он с сожалением, встряхнул флягу, прислушался к заплескавшейся в ней жидкости. — А вообще в такую жару лучше пить виски. Англичане — опытные покорители Африки, старые колонисты, они пьют только виски. И не промахиваются.
— Что, от виски человек потеет меньше?
— И это тоже имеет место.
Бейлис помял пальцами горло, повел головой в сторону. Влажные тяжелые волосы соскользнули ему на глаза. Бейлис не сдержал тяжелого затяжного вздоха.
— Что? — спросил Кржижановский. — Беспокоит что-то?
— Беспокоит.
— Что именно.
— Да дела всякие… В Москве-то суп без нас варится.
— И пусть себе варится, — благодушно произнес Кржижановский. Засмеялся. — Приедем — поедим. Главное, чтоб теплый был…
— Меня с этим Владом уже во как достали! — Бейлис сдавил пальцами горло. — Тошно уже. Человек давно сгнил, в прах превратился, а меня все пытаются обвинить в том, что я угробил его.
— А что, разве не так? — поспешно и грубо, совершенно неожиданно спросил Кржижановский.
Бейлис стремительно отвел глаза в сторону, внутри у него что-то вздрогнуло, поднялось клубом, забило глотку Он вновь легонько сдавил пальцами горло. Пожаловался:
— Дышать даже нечем.
Кржижановский все понял, успокоил напарника:
— Не бойтесь, вас мы не сдадим. Никакая прокуратура не дотянется.
— А что будет, когда вы уйдете?
— А кто вам сказал, что мы уйдем? Или собираемся уйти? Вообще, давайте перейдем на «ты».
— Я с радостью, только для этого надо выпить на брудершафт. — Бейлис потянулся своей фляжкой к фляжке Кржижановского.
Тот обвил своей рукой руку Бейлиса, выпил и смачно поцеловался с напарником. Егерь испуганно глянул на своих клиентов и поспешно отполз от огромной клеенки, на которой была разложена еда.
— Не бойся, мы не голубые, — сказал ему Кржижановский. Что такое «голубые», егерь не знал, взгляд его сделался еще более испуганным.
Кржижановский властно хлопнул ладонью по краю коленки.
— К ноге!
Бейлис улыбнулся — слишком необычно, по-собачьи, прозвучала команда. Хотя егерь вряд ли что понял — команда была подана на русском языке. Кржижановский отвернулся от него.
Егерь вжал голову в плечи. Кржижановский не сдержал усмешки, покосился на егеря.
— Пуганые какие вы все! В Россию бы вас! — Он завернул пробку, отложил фляжку в сторону, проворно выхватил из груды мяса большой кусок страусятины.
— Птичье мясо усваивается лучше всего. — Впился крепкими зубами в кусок. — В общем, ты не бойся, родимый, мы никуда не уйдем. Даже если мы уйдем, то на наши места посадим своих людей, таких же, как мы. Они будут делать то, что мы им прикажем. Эту азбуку еще никто не отменял и никогда не отменит. Вот, дорогой Сергей Иосифович, такие пироги…
— Хорошие пироги! — Бейлис от этих слов повеселел, в уголках глаз его образовались добродушные морщинки-лучики. — И живем хорошо. Как в рекламной паузе.
— В России много бессмысленного. В том числе и реклама. Например, зачем рекламировать водку? А мы рекламируем. — Кржижановский вновь извлек из груды мяса свежий, сочный, с одного края обгорелый кусок, вонзил в него зубы, оторвал часть. — Все-таки шашлык, когда он замаринован по всем правилам, проперчен и напоен вином, много лучше, чем парное мясо, зажаренное на углях.
— С грузинской кухней вообще неспособно сравниться что-либо. Больше всего на свете люблю грузинскую кухню. Самое главное — вкусно, и нет в ней таких изысков, как, допустим, в казахской кухне, где из головы барана выковыривают глаз, затем это огромное студенистое яблоко на кончике ножа протягивают почетному гостю. Дескать, чтобы он всегда имел хорошее зрение… Тьфу!
— Ну, могут и не глаз подать на кончике ножа, а отрезать ноздрю, например. — Кржижановский швырнул недоеденный кусок мяса в затухающий костер. — Вместе с соплями.
— Тоже бывает.
— Теперь еще раз вернемся к нашим баранам, Сергей Иосифович… Чтобы никогда больше не возвращаться.
Живи спокойно. Тебя никто никогда никому не сдаст, никто никогда не тронет. Ты не по зубам ни генеральному прокурору, ни министру внутренних дел, ни директору ФСБ. Понятно?
Бейлис еще больше повеселел.
— Так точно, — сказал он. — Понял, что такое езда сто шестьдесят на шестьдесят и снова на сто шестьдесят.
— А что это, собственно?
— Езда мимо гаишника.
Кржижановский пошевелил губами, повторяя цифры — сто шестьдесят, шестьдесят, снова сто шестьдесят, — рассмеялся:
— А ведь точно! Лихо!
Из кустов неожиданно высунулась бородатая горбоносая морда с маленькими влажными глазками. Бейлис потянулся к штуцеру.
— Кто это?
Егерь произнес что-то по-английски.
— Кто это?
— Говорит, что антилопа-гну, но уж очень на гну зверь не похож. Рожа слишком страшная.
— У нас в плане есть охота на антилоп гну?
— Есть.
Бейлис подтянул к себе штуцер, с лязганьем передернул затвор, вскинул винтовку — антилопы гну не было.
— Вот козлиная морда! — выругался Бейлис.
В тот день они завалили одну антилопу гну — на ужин. Больше стрелять не стали, всякая стрельба в переполненной зверьми саванне была похожа на обычное, очень неинтересное убийство. Что Бейлис не замедлил отметить.
— Обычно и уже неинтересно это…
Кржижановский, стряхивая с охотничьей куртки пыль, добавил:
— Об этом говорят многие охотники, бывающие в Африке.
Воздух перед закатом загустел, сделался рябым, звонким от птичьих криков и треска цикад, в ряби прорезались яркие красные пятна, они сливались, смыкались друг с другом, занимали все больше и больше пространства и постепенно сомкнулись с землей: небо стало кровянисто-красным, холодным, чужим, и земля стала такой же кровянисто-красной…
— Не хотел бы я оказаться сейчас в саванне среди зверей, — задумчиво проговорил Кржижановский, потягивая из толстобокого квадратного стакана виски.
На ночлег они остановились в небольшой деревянной гостинице, расположенной посреди саванны. Гостиница напоминала дом помещика-колониста: одноэтажная, очень уютная, с большим камином в холле и дорогими леопардовыми шкурами, развешанными на стенах.
— Неплохо бы привезти такой сувенир в Москву, — сказал Бейлис, ткнув пальцем в одну из шкур.