Встреча прошла в малоприметном ресторанчике на Таганке, не имеющем своего названия, но славящегося тем, что здесь готовили настоящие сибирские пельмени и варили их в кедровом масле.
— Вы, конечно, понимаете, что наступит момент, когда Россия вырвется из беспредела — не могут ни паханы, ни крестные отцы, ни даже Семья, руководимая самим президентом, существовать до бесконечности. И творить до бесконечности беспредел. Ниточка обязательно выскочит из клубка, клубок начнет разматываться, все вылезет наружу. За прошлое придется отвечать. Вы понимаете это? — спросил Трибой у Фени.
Феня неожиданно усмехнулся и потянулся за бутылкой красного французского вина. Штука, конечно, несовместимая — красное французское вино и сибирские пельмени, но в этом ресторанчике, где любили бывать сотрудники Генеральной прокуратуры, это было. Сделав вежливый поклон, он налил себе. Задал вопрос:
— Скажите, Петр Георгиевич, а почему вы сбрили усы?
Трибой также усмехнулся, провел рукою по лицу.
— Надоели. Знаете, есть такая бытовая формула — надоели? Просто в один прекрасный момент я понял: хватит носить усы, и все!
На самом деле Трибой усы сбрил перед одним следственным экспериментом — не надо было, чтобы его узнали. Поинтересовался у Фени:
— А к чему вы это спросили?
— Не удивляйтесь моим вопросам. Просто человека лучше всего понять, задавая ему совершенно неожиданные, даже нелепые вопросы.
— Что ж, у каждого своя система.
— Да, каждый сходит с ума по-своему.
— Уж не думаете ли вы, что я схожу с ума, заявляя о том, что беспределу наступит конец?
Выпили вина… Закусили вяленым мясом.
— Не думаю, — ответил Феня. — Иначе бы я не пришел на встречу с вами.
Трибой вежливо наклонил голову:
— Спасибо.
— Скажите мне, господин следователь, что я буду с этого иметь? — Феня выставил перед собою руку и помял пальцами воздух.
— Вас не тронут при любой правовой разборке. Плюс вы получите хороший гонорар к тому, что уже имеете, пардон, и в России, и на счетах за кордоном. Мы ничего не тронем. Плюс дадим зеленый дипломатический паспорт. После этого можете поехать в любую страну.
— Зеленый паспорт мне не нужен, гораздо лучше — общегражданский красный…
— Тоже верно.
Феня был практичным господином, знал что говорил: человек с дипломатическим паспортом в любой стране мигом попадает под колпак, даже в такой вольной, как Америка. А общегражданский паспорт никогда не привлекает к себе внимания, сейчас даже российские послы, выходя в отставку, обзаводятся общегражданскими паспортами.
Феня налил еще вина Трибою, потом себе, оглядел небольшой уютный зал, в котором тихо играла музыка. На их столе, потрескивая, горели три свечи. Неожиданно одна из них погасла.
— Две свечи — к покойнику, — спокойно проговорил Феня, погасил еще одну свечу. — Умирать никто из нас не хочет, ни вы, ни я. — Феня огляделся. — В этом ресторане я когда-то уже бывал, пил текилу. Именно здесь впервые в Москве появилась текила.
— Обычная вонючая самогонка.
— Согласен, но зато приготовленная из кактуса. Романтика! — Феня поднял указательный палец. — Та текила, насколько я помню, была сварена из голубой агавы. «Текила бланка» фирмы Франческо Хавьеры.
— Мало того, что вонючая, еще надо мазать руку лимоном и посыпать солью. А потом этим закусывать… Тьфу!
Феня выпил вино, задержал во рту несколько капелек, прижал их к небу.
— Хорошее вино обязательно оставляет послевкусие, — сказал он.
— Плохое — тоже.
— Послевкусие послевкусию — рознь.
Уловив в голосе Трибоя жесткие нотки, Феня согласно кивнул, потянулся за скибкой пресного армянского суржука, разжевал с задумчивым видом. Признался без всякого выражения:
— Мне сегодня что-то хочется напиться.
— В последнее время мне тоже все чаще и чаще хочется напиться. Только желание не совпадает с возможностями.
— Денег нет?
— Нет времени.
— Давайте это сделаем сегодня вместе.
— Нет, через полтора часа я должен быть в Генпрокуратуре.
— Ничего, что от вас будет попахивать алкоголем?
— Бог не выдаст, свинья не съест, — грубовато ответил Трибой.
— Главное, чтобы терпело начальство. А мой Хозяин не терпит, когда от меня попахивает алкоголем.
Трибой уже знал кое-что о привычках Хозяина, о том, что тот любит и чего не любит. Знал, что Хозяин обожает дорогие напитки и может выпить много коньяка «Хенесси».
— Сам-то Хозяин, наверное, не пьет?
Интересно, что ответит на это Феня. Вильнет хвостом или нет? Момент был ключевой — по простому вопросу, по тому, что скажет Феня, будет ясно, как он поведет себя дальше.
— Пьет. И может выпить много.
Феня не стал врать. А раз не стал врать, то, считай, пошел с Трибоем на сближение.
Трибой почувствовал, что напряжение, в котором он находился, начало понемногу спадать, на щеках, будто у молодого, проступил румянец. Он устало потер рукой лицо и спросил у Фени:
— Вам это вино нравится?
— Очень. Давайте закажем еще. Ну что это такое — одна бутылка на двух здоровых мужиков? Только чур платить буду я, — поспешно произнес Феня.
— На юридическом языке это будет называться взяткой.
— Впервые слышу, чтобы дружеский обед назывался взяткой.
— Вы не беспокойтесь, деньги я плачу все равно не из своего кармана, — сказал Трибой. — На такие обеды у меня денег не хватит.
Феня со смехом покрутил головой:
— Сами себя обижаете, гражданин начальник. При таком положении да при таких связях… М-м-м! Ваш капитал очень скоро стал бы гораздо больше капитала господина Чубайса.
Трибой оставил эти слова без внимания — слишком разные они с Феней люди, тут даже в словесную перепалку ввязываться не стоит, — пощелкал пальцами, подзывая официанта:
— Принесите еще одну бутылку вина.
— Такого же?
— Если есть лучше — принесите лучше.
94
Один из жильцов, обитавших наверху, пожилой человек с седой головой и звездочкой Героя Советского Союза на пиджаке, в прошлом летчик-штурмовик, отказался выезжать из своей квартиры. Пришел к Хозяину:
— Скажите, вы родились в этом доме?
— Нет.
— А я родился в этом доме, точнее, в родильном отделении больницы, в ста пятидесяти метрах отсюда. Поэтому я никуда не уеду. И не настаивайте! Понятно?
— Помилуйте, я и не настаиваю, — Хозяин в сердечном жесте прижал руки к груди. — Я вообще здесь ни при чем.
— Тогда кто при чем? Кому понадобились наши квартиры?
— Не имею представления, может быть, кому-нибудь… там? — Хозяин потыкал пальцем в потолок. — У нас ведь в городе живет полно нахлебников. В мэрии, в правительстве, в администрации президента. У всех большие глаза и большие рты.
Ветеран ушел от Хозяина успокоенный. А вечером его нашли сидящим в маленьком скверике на улице Фучика на скамейке мертвым. Звезду с его пиджака успел уже содрать какой-то бомж, не боявшийся, как и этот летчик-штурмовик, смерти. Лицо ветерана было спокойным, сосредоточенным, в уголках рта, под седыми усами, застыла горькая усмешка.
Врачи, вскрывавшие тело, констатировали смерть от сердечной недостаточности. Сердце, изношенное, посеченное временем, болезнями, было слабым — остановилось внезапно…
Люди же, знакомые с ветераном, знали его как человека крепкого, на сердце никогда не жаловавшегося. Выходит, смерть его не была случайностью.
Услышав о том, что бывший летчик найден в сквере мертвым, Хозяин помрачнел: эта история ему была совсем ни к чему. Он вызвал к себе Феню:
— Кто это сделал? Наши?
— Наши.
Хозяин сузил глаза:
— Феня, ты прекрасно знаешь: я должен быть в курсе всего, что происходит у меня не только под носом, но и за спиной. Тем более если кому-то сворачивают голову набок. Это — подстава.
— Никаких подставок, Хозяин. Никто никогда не узнает о том, что произошло на самом деле.
— Но если кто-то что-то узнает, то я сверну голову тебе, Феня. Лично. Понял? — Хозяин сжал пальцы в кулак, повертел им из одной стороны в другую. — Понял, надеюсь?
Феня поморщился с кислым видом:
— Хозяин, в танковых войсках будет полный порядок.
— Насколько я помню, этот пенсионер — из летчиков…
— А мы — из танковых войск, и у нас будет полный порядок, Хозяин. Ни один комар носа не подточит. Не то… — Феня неожиданно скривил рот, взгляд у него сделался бессмысленным. — «Кому понадобились наши квартиры? Кому понадобились наши квартиры?» — Он скривил рот еще больше, передразнивая ветерана. — Тоже мне, герой! Моряк, с печки бряк, растянулся, как червяк. Тьфу!
— Смотри, Феня! — Хозяин вновь показал ему кулак.
Покупка верхнего этажа была оформлена за одни сутки — сотрудник местной управы принес Хозяину бумаги на блюдечке с голубой каемочкой. За что получили соответственно по пачке денег цвета щавелевых щей, заправленных сметаной.
— Уж больно руки липкие у этих ребят, — проводив чиновников, сказал Хозяин, — будто специальным клеем намазаны. Простая бумажка к этому клею не пристает, а деньги, купюры — мертво. Охо-хо, расходы, расходы… — Хозяин, будто простой смертный, почесал затылок. — И когда я только перестану так бездумно тратить деньги?
Предстояло делать евроремонт верхнего, «семейного» этажа. А всякий евроремонт — штука дорогая.
95
Вельский попробовал пробиться на прием к президенту — глухо. Будто бы он руками уперся в бетонную стену: ни туда ни сюда, ни проломиться сквозь нее, ни обойти слева или справа, ни одолеть поверху. Единственный человек, с кем ему удалось переговорить, была дочь президента.
— Вы же знаете, Георгий Ильич, что папа болен, — укоризненно, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно мягче, проговорила она. — Зачем вы рветесь к папе?
— Как зачем? — Откровенно говоря, Вельскому не был понятен этот вопрос. — У меня служебная необходимость…
Дочь президента в ответ рассмеялась:
— Какая еще может быть служебная необходимость?