– Многовато водки!
– Мне вечно не хватает, становится только хуже. Поэтому я здесь.
– Когда вы пили последний раз?
– Три дня назад. Небольшие перерывы мне еще удается делать, но бросить я не в силах. Так я долго не протяну.
– Скорее всего, вам не нужно лечиться от алкоголизма.
– Скорее всего. Я уже лечился, доктор. Это третья лечебница за пять лет. Я бы хотел пробыть у вас месяц.
– Сколько длились ваши предыдущие попытки?
– Тоже по месяцу.
– Тридцать дней вам не помогут, мистер Бэнник, уж поверьте мне. Это так, передышка. Вы почувствуете себя лучше, но это будет самообман. Наша рекомендация – шестьдесят дней.
Кто бы сомневался, при 50 тысячах в месяц!
– Возможно. Но давайте начнем с тридцати. Хочу протрезветь. Очень вас прошу!
– Так и будет. Мы знаем, как с этим справляться. Можете на нас положиться.
– Спасибо.
– Я представлю вас нашему распорядителю, она займется необходимыми бумагами. У вас страховка или вы платите сами?
– Сам. У меня есть средства, доктор.
– Так даже лучше.
– Хорошо. Я на выборной должности, поэтому первым делом забочусь о конфиденциальности. Никто не должен знать, что я здесь. Я одинок, семьи нет, есть друзья, но я никого не посвятил в свои планы, даже своего секретаря.
Доктор Кассабьян улыбнулся: он слышал такое очень часто.
– Поверьте, мистер Бэнник, мы понимаем, что такое конфиденциальность. Что в вашем чемоданчике?
– Так, мелочи: одежда, зубная щетка… Я не взял с собой ни телефона, ни ноутбука, вообще никаких гаджетов.
– Тем лучше. Через неделю в вашем распоряжении будет телефон, а до тех пор – ничего.
– Знаю, я уже через это проходил.
– Понятно. Но мне придется заглянуть в ваш чемоданчик и составить опись вещей. На первые две недели мы предоставляем прекрасные льняные халаты «Ральф Лорен».
– Замечательно!
– Вы на машине?
– На арендованной. Взял в аэропорту.
– Хорошо. Когда будут готовы документы, вы пройдете полный медосмотр, на это уйдет почти полдня. Потом мы с вами пообедаем вдвоем и поболтаем о прошлом и о будущем. После этого я познакомлю вас с вашим консультантом.
Бэнник покорно кивнул.
– Рад, что вы поступаете к нам трезвым, – продолжил доктор Кассабьян. – Это отличное начало. Вы не представляете, в каком виде к нам заваливаются некоторые!
– Я не чувствую себя трезвым, доктор. Очень хотел бы, но увы.
– Вы попали куда следует.
В соседней комнате ждала распорядительница. Бэнник заплатил первые 10 тысяч кредиткой и подписал долговое обязательство на остальные 40 тысяч. Доктор Кассабьян забрал его чемоданчик. После завершения формальностей его отвели в просторную комнату на втором этаже. Там доктор Кассабьян покинул его со словами, что ждет его на обед. Оставшись один, Бэнник расстегнул свой ремень путешественника, достал из его потайных кармашков пластиковые пакетики с двумя наборами таблеток, которые понадобятся ему позже, и спрятал их под комодом.
В дверь постучал коридорный – он принес стопку халатов и полотенец. Дождавшись, пока Бэнник разденется в ванной, он унес всю его одежду, в том числе ремень и ботинки.
Приняв душ, судья облачился в мягкий халат, растянулся на кровати и уснул.
Лейси, Джери и Элли отвезли Гюнтера в аэропорт и дождались, пока его самолет разбежится и взлетит. Это зрелище создало у них праздничное настроение. Вернувшись в офис ФБР, они встретились с Клеем Видовичем и еще двумя агентами. Джери дала письменные показания под присягой, перечислив факты, имевшие место при ее столкновении с Бэнником. Был подписал и распространен по всей стране, за исключением Пенсаколы и окрестностей, ордер о задержании по подозрению в похищении человека. Все были уверены, что он не остался на «отростке», и не хотели ставить в известность об этом деле его друзей и знакомых.
Видович рассказал об обыске дома и офиса Бэнника, он признался, что встревожен отсутствием других отпечатков, кроме найденных. ФБР обыскивало всю принадлежавшую ему недвижимость, но пока не нашло ничего полезного.
В комнату входили все новые агенты с ослабленными узлами галстуков, с расстегнутыми верхними пуговицами рубашек и закатанными рукавами. Видно было, что все они работали без выходных. Лейси вызвала Даррена. Секретарши принесли подносы с кофе, водой, печеньем.
В десять часов Видович призвал собравшихся к порядку и проверил, включены ли две видеокамеры.
– Цель встречи – сугубо информационная, – начал он. – Вы не подозреваемая, Джери, поэтому нет необходимости информировать вас о ваших правах.
– Надеюсь, – с усмешкой отозвалась она.
– Первым делом напомню, что нас бы здесь не было, если бы не вы. Ваше расследование в последние двадцать лет – это что-то невероятное. Собственно, можно назвать его чудом, я никогда ни с чем подобным не сталкивался. От имени семей потерпевших и всех служителей закона выношу вам благодарность.
Она смущенно кивнула и взглянула на Лейси.
– Но его еще не поймали, – напомнила она.
– Не поймали, но поймаем.
– Надеюсь, это будет скоро…
– Начните с начала. Многое мы знаем, но нам все равно будет полезно послушать.
Джери начала с гибели своего отца и ее последствий, с отсутствия улик, рассказала о долгих месяцах работы почти без помощи полиции и без всякого продвижения вперед. С того, как она гадала о мотиве убийцы. Годами она пыталась ответить на этот вопрос. Кто в окружении Брайана Берка мог испытывать к нему ненависть? Никто из родственников или коллег, разве что пара его студентов… Отец Джери не занимался бизнесом, не имел партнеров, любовниц, ни один ревнивый муж не имел к нему претензий. В конце концов она остановилась на Россе Бэннике, но с самого начала понимала, что это только предположение. Вероятность, что она права, была крайне мала. У нее не было доказательств, вообще ничего, кроме разыгравшегося воображения. Она копалась в его прошлом, изучала этапы карьеры молодого адвоката в Пенсаколе и постепенно полностью, с одержимостью, погрузилась в свое расследование. Она знала, где он жил, работал, рос, в какую ходил церковь, где играл по уик-эндам в гольф…
Со временем она наткнулась на статью в старом номере «Леджер» об убийстве Тэда Ливуда, местного жителя, некогда вынужденного переехать при подозрительных обстоятельствах. Она обнаружила связь между ним и Бэнником, изучив данные, запрошенные в национальном штабе скаутского движения. Когда она увидела фотографии с места преступления, многие фрагменты пазла встали на свои места.
Рассказывая, она нервно терла себе запястья.
– У меня получается, что следующей, в девяносто шестом году, стала Эшли Барассо. Однако Бэнник сказал в субботу, что ее он не убивал.
Видович, покачав головой, посмотрел на агента Мюррея, тот тоже не согласился с услышанным.
– Он лжет, – сказал Мюррей. – В деле все есть: та же удавка, тот же узел, тот же метод. К тому же Эшли Барассо была его знакомой по юрфаку в Майами.
– Я ему говорила то же самое, – кивнула Джери.
– Зачем он отрицает этот эпизод? – обратился Видович сразу ко всем.
– У меня есть версия, – сказала Джери, отпив кофе.
– У вас – конечно. – Видович улыбнулся. – Ну, послушаем.
– Эшли было тридцать лет, она была самой молодой его жертвой, матерью двух детишек – трех лет и одиннадцати месяцев. Они находились дома, когда ее убили. Возможно, он видел их и впервые в жизни испытал угрызения совести. Тогда это единственное преступление, которое его отягощает.
– Звучит разумно, – сказал Видович. – Если во всей этой истории вообще присутствует хоть капля разума…
– Человеку, больному на голову, все его действия кажутся рациональными. Он не признался ни в одном преступлении, просто сказал, что парочку я упустила.
Мюррей пошуршал бумагами и произнес:
– Не исключено, что одно из них мы раскопали. В девяносто пятом году близ Декатура, Алабама, убили некоего Престона Дилла. Место преступления выглядит похоже. Ни свидетелей, ни каких-либо следов, такая же веревка и узел. Мы продолжаем копать, но уже выяснили, что в свое время Дилл жил в районе Пенсаколы.
Джери покачала головой.
– Я рада, что кого-то пропустила.
Слово взяла агент Нефф:
– С этим районом связаны как минимум пять убитых, хотя никто из жертв не жил там в момент убийства.
– Все, за исключением Ливуда, жили там достаточно долго, чтобы так или иначе пересечься с Бэнником, – сказал Видович.
– В его распоряжении было целых двадцать три года, – сказала Нефф. – Но вопрос вот в чем: смог бы кто-то, кроме вас, Джери, связать все эти убийства?
Джери не ответила, остальные тоже промолчали. Ответ был очевиден.
Глава 42
Накануне он ужинал в одиночестве. Кухня открывалась в семь утра. Он пришел на десять минут позже, попросил пшеничный тост с яичницей, налил себе стакан грейпфрутового сока и отнес поднос во дворик, где, сев под зонтик, устремил взгляд на великолепный восход в горах. Утро было тихое и безветренное. Другие пациенты, никто из которых не предпринимал попыток с ним познакомиться, тоже встречали чудесное утро поодиночке, на трезвую голову, с ясным взором.
Он пребывал в безмятежном настроении, чему поспособствовали две принятые перед завтраком таблетки валиума. Он без спешки наслаждался едой. Закончив, он вернул пустой поднос и отправился в свою комнату. На двери висело расписание на день: в 9.00 групповая прогулка, в 10.30 встреча с консультантом, затем обед и так далее.
Бэнник, разложив свои бумаги, приступил к делу. Натянул пластиковые перчатки и вытер все поверхности в комнате и ванной. Потом достал из-под комода пакетики с таблеткам, вернулся в ванную и закрыл дверь. Заткнув сток в раковине, налил туда три дюйма воды и высыпал в воду два пакетика соляной кислоты. Тут же началось шипение, появились пузыри, в считаные секунды вода словно закипела. Из двух других пакетиков он вытряс себе на ладонь сорок таблеток обезболивающего под названием оксикодон, 30 миллиграммов в каждой, забросил их все в рот, проглотил и запил водой из бумажного стаканчика. Потом выбросил в унитаз и смыл пустые пакетики, стаканчик и перчатки. Затем он затолкал себе в рот маленькое полотенце для рук, чтобы заглушить вопли, и погрузил все десять пальцев в бурлящую кислоту. Боль была нечеловеческая. Он стонал, гримасничал, но не вынимал пальцы из кислоты, которая прожгла первый слой кожи и принялась за второй. Ощущение было такое, будто он сунул руки в огонь, он ощущал нарастающую слабость. Когда стали подкашиваться ноги, он схватился за раковину, вырвал из стока пробку, дернул дверь ванной комнаты и рухнул на кровать. Выплюнув полотенце, засунул руки под простыню. Сознание угасло, и боль улеглась.