Что такое одежда для женщины? Это проверка ее вкуса. Она пришла в зеленой шляпке с ярко накрашенными губами? Все. До свидания! Твоя женщина не может так ходить. Не может и все!
Пожалуйста, убеждай себя в том, что, мол, у нее какая-то невероятная душа тря-ля-ля, понимание тебя такое, что ой-ой-ой, борщи-котлеты ах-ах-ах…
Мило это все. Но не работает. Не работает! Кривишься, когда она приходит, – все! До свидания!
Когда мужчина смотрит на свою женщину, его взгляд должен становиться масляным. Да! Настроение должно подниматься. Ощущение гармонии должно приходить.
И дело даже не в том, что, мол, нет у нее вкуса в одежде, значит, и вовсе вкуса не имеется. Просто, если при встрече с ней взгляд не становится масляным – значит, шансов у вас нет. Кранты!
Как она одевается – это важно. Всякие другие их штуки можно пережить, только не эту.
Вот, например, когда тебе уже полтинник… Да ладно! Если тебе даже сороковник всего… Да, где-то примерно в этом возрасте выясняется, что любая женщина говорит глупости, то есть ее прекрасные губы произносят не то, что ты хотел бы услышать, а какую-нибудь чушь. Примерно к сорока годам ощущение этого превращается в уверенность.
И что? Нормально. Не стоит обращать особое внимание, потому что это та данность, которую не изменить.
Но зеленая шляпка с ярко накрашенными губами…И какие-нибудь красные штаны.
Сочетание цветов в бабской одежде – это важно. Если женщина не умеет сочетать цвета в одежде, она не умеет сочетать ничего и в жизни.
Или еще – огромное декольте, как бы предлагающее всем если и не увидеть, то явственно представить то, что, казалось бы, предназначается именно тебе.
И вообще, вызывающая одежда… Мол, смотрите все, как я красиво одеваюсь.
Женщина должна быть одета так, чтобы мужской взгляд нежнел. Нет такого слова: нежнел? И – ладно. Слова нет, а действие есть. И если он не нежнеет, тогда – давай, до свиданья. Все. Любовь вышла на финишную прямую.
Ладно… Говорите мне там про духовность… Про понимание… Конечно… Хорошо… Почему бы и не поговорить?
Но когда ты смотришь на свою любимую, ты должен сам себе завидовать, что у тебя – и только у тебя – есть такая красивая женщина.
Все эти ваши духовности, душевности и понимания исчезнут, если не будет нежнеть взгляд ваш, когда вы смотрите на женщину.
Любовь – это сначала обладание, а потом – понимание. На понимание вся жизнь может уйти, а обладать нужно только самым прекрасным.
Ну, разве это не очевидно?
Зачем я про это думаю и говорю?
Я поворачиваю голову и смотрю на ее спящее лицо.
Если женщина с закрытыми глазами кажется тебе прекрасной – значит, ты влюбился.
Я влюбился?
В нее?
Прям так всерьез влюбился?
И собеседники мои, что Первый, что Второй, сидящие внутри меня, – заткнулись. Поняли бессмысленность своих оценок и замолчали.
Я влюбился?
Я – старый, циничный, уставший, даже не предполагающий, по большому счету, ничего менять в своей жизни, не верящий никому и не желающий, если честно, никому верить, старый – повторю я еще раз, уставший – повторю я еще сто раз, не стремящийся ни к каким переменам, я – Сергей Сергеевич Петров, лысеющий придурок с язвой в животе, – влюбился?
Она открыла глаза и улыбнулась. Мне.
Я почувствовал внутри что-то такое, чего, как мне казалось, у меня уже не было, потому что умерло.
Я целовал ее долго, в надежде, что это «что-то» исчезнет или, во всяком случае, я не буду на нем сосредотачиваться.
Но оно только росло. Я не знаю, как «оно» называется. И я не хочу придумывать «ему» имя.
Я знаю только, что это теплое внутри разрастается только тогда, когда на меня смотрит она.
На старого лысеющего придурка с язвой в животе смотрит она.
Я влюбился?
_______________________________________________
Я еще раз сильно потер глаза и робко постучал в мамину комнату.
– Заходи, мой мальчик.
Мама изо всех сил старалась говорить нежно.
В телевизоре кричали про всяких разных врагов, которые – гады – мешают нам жить хорошо и прекрасно в нашей лучшей на свете из стран.
Я вылупил на маму свои красные глаза и сказал, как мог тихо и жалостливо:
– Мам, я пойду подышу, а то голова раскалывается.
– Конечно, мой хороший, разумеется, – нежно ответила мама, не отрываясь от телевизионных дебатов.
Я вернулся в свою комнату и глянул на часы. Два. И на фига я назначил на два тридцать?
Ляга сидела на острове и глядела на меня печально. Я уже перестал убеждать себя в том, что она смотрит именно на меня. Мне плевать – так это на самом деле или нет. Я вижу так. Значит, я прав.
Я подсел к аквариуму и спросил:
– Ляга, ты понимаешь, что ты – любовь всей моей жизни? Ни фига ты не понимаешь, глупое создание, – вздохнул я.
Ляга бросила на меня взгляд – да, именно так: бросила на меня взгляд – и прыгнула в бассейн.
Я расхохотался:
– Ну что, любовь всей моей жизни, пойдем знакомиться с прекрасной девушкой. С самой прекрасной на свете…
Ляга почему-то никак не хотела ловиться, а потом категорически отказывалась садиться в ляговоз.
В результате я опоздал.
Евсеева сидела на остановке, делала вид, что читает учебник, а сама нервно поглядывала по сторонам.
Она ждала меня, и это было классно.
Я даже притаился за столбом, чтобы убедиться: она действительно ищет меня глазами.
– Привет, – как бы небрежно сказал я.
– Привет, – как бы небрежно ответила она. – Ну, и где она – любовь всей твоей жизни?
Я рухнул рядом с Иркой, положив на колени сумку с ляговозом.
Тут подошел автобус, люди стали ходить туда-сюда…
Какая-то бабка пнула меня ногой, буркнув:
– И чего расселись тут?
Когда я был маленький, я в таких ситуациях взрывался. Но потом понял: молодые нужны старикам, чтобы было на ком вымещать обиду на свою просранную жизнь.
Наконец народ схлынул: уехавшие – уехали, ушедшие – ушли…
– Понимаешь, Евсеева… – начал я.
– Меня Ира зовут, если не позабыл, – перебила меня Евсеева.
Это было хорошим знаком.
Я улыбнулся. Как мне казалось: с некоторым мужским превосходством.
– Понимаешь, Ира, любовь моей жизни довольно необычна. Но она очень умная, с ней даже можно разговаривать…
– Надеюсь, это не какая-нибудь дурацкая машинка, – Ирка попыталась заглянуть в сумку и увидела ляговоз. – Неужели мышь?
Я молча достал ляговоз и открыл крышку.
Евсеева не произвела на Лягу никакого впечатления: лягушка продолжала плавать, лениво пошевеливая лапами.
Ирка спросила с явным ужасом:
– Что это?
И склонилась над Лягой.
На лягушку упала тень, и Ляга постаралась выплыть на солнце.
Ирка вскочила и даже отступила назад.
– Совсем, что ли, крыша улетела? – почему-то прошептала она.
Я оставался совершенно спокойным, как и подобает настоящему мужчине в сложной ситуации:
– Знакомься, это Ляга. На самом деле она – красава, очень симпатичная и умная. Я уверен: она меня не только узнаёт, но и любит. – Я помолчал и добавил: – Она, между прочим, одинокая. – Потом у меня в голове что-то замкнуло, и я выплюнул совсем уж сентиментальную нелепость: – Между прочим, кроме меня, у нее никого нет.
Евсеева глянула на меня с недоверием, села рядом и начала решительно разглядывать Лягу.
– Терпеть не могу лягушек, – произнесла она почему-то ласково.
Я согласился:
– Лягушек мало кто любит. И что же им теперь делать?
Евсеева неожиданно спросила:
– Можно ее погладить?
Я кивнул.
Ирка засунула палец в ляговоз и провела им по спинке Ляги.
Ляга недовольно отплыла.
– Скользкая и холодная, – вздохнула Евсеева и добавила: – Не нравится ей.
– А тебе бы понравилось, если бы ты, скажем, ехала в машине, а к тебе подошел бы какой-нибудь неизвестный тебе великан и начал гладить по спине?
Пока Ирка раздумывала, что бы мне такое ответить покруче, подошел очередной автобус, и я, на всякий случай, закрыл ляговоз крышкой.
Тем более, что какой-то дядька, заметив Лягу, буркнул:
– Развели всякую гадость, молодежь!
На этот раз я не удержался и ответил:
– Чего вы нас так не любите? Мы же ваше продолжение.
– Поумничай тут, – предсказуемо ответил дядька и исчез в набитом животе автобуса.
– Куда пойдем? – спросила Ирка, когда автобус отъехал.
Я хотел бы ее позвать в кафе, в какую-нибудь самую простую «Шоколадницу». Но денег не было. Родители категорически не давали мне свободных денег, чтобы я не потратил их неизвестно на что.
Я сидел с Лягой на коленях и чувствовал себя маленьким мальчиком, которого унизили совершенно неизвестно за что. Просто так. Просто за то, что он – недоросток или подросток, более интеллигентно говоря.
«Ничего у меня нет своего, – совершенно некстати подумал я. – Квартиры нет, машины нет и даже денег нет… Только Ляга и есть…»
Видимо, вид у меня был такой несчастный, что Ирка спросила:
– Чего грустишь, лягушкин дрессировщик? Денег, что ли, нет?
Я кивнул и начал мучительно размышлять, что мне делать, когда Ирка скажет: «Да ладно, у меня есть. Пошли в кафушку».
Мне никто никогда не объяснял, что парню нехорошо идти в кафе на деньги девушки. Я это откуда-то знал сам.
Но Ирка сказала совершенно неожиданно:
– Пошли ко мне. Выпьем чаю за мое знакомство… Как ее зовут, говоришь?
– Ляга.
– Прекрасное имя. Выпьем за мое знакомство с Лягой.
Ирка взяла меня за локоть:
– Пошли!
Она, понятно, ничего не вкладывала в это прикосновение, ничего в виду не имела – просто взяла за локоть и все.
А у меня по всему телу прошла дрожь.
Ирка почувствовала это и улыбнулась. Не ернически, а как-то хорошо, по-доброму и, главное, искренно. Улыбнулась так, как мне никогда никто не улыбается…
Я вздохнул:
– А предки?
– У меня один предок. Мама называется. Ее, скорее всего, нет дома. Но вообще она – хорошая. Не бойся. Пошли, пошли. Чего тут сидеть, всякие хамства выслушивать?