Мол, это итог всей нашей жизни в школе, мол, если мы плохо подготовимся, тогда нам всем будет облом конкретный, а если кто попытается обмануть, тогда, воще, – конец наступит жизни.
Я сидел и думал, что бы такое написать Ирке – одновременно ироническое и лирическое. Чтоб она не воображала, что я тут весь растаял, но, с другой стороны, чтобы поняла: поцелуи эти были не случайны, и я их заценил.
И вот только я придумал и уже даже начал писать, как взревел Семен Витальевич:
– Господин Петров уверен, что к нему это все не относится. Он-то убежден, что сдаст выпускные на отлично, и поэтому сейчас можно спокойно играть на своем телефоне.
Господи, как же они меня все достали!
Я встал и первым делом нашел глазами Ирку.
Ирка смотрела на меня испуганно, и это было приятно.
– Семен Витальевич, не хотелось бы вас расстраивать, но уже давно наступила эпоха гаджетов, – я победительно посмотрел на Ирку. – И многие люди записывают на телефон наиболее важные вещи. Ибо! – Мне очень нравится это слово. – Ибо! – Повторил я. – То, что написано пером, может потеряться, а телефон не потеряет ни один уважающий себя чел. Я даже не понимаю, Семен Витальевич, как вы только могли подумать, что на таком важном мероприятии может играть в дурацкие компьютерные игры даже такой абсолютный придурок, каким, видимо, являюсь я?
Семен Витальевич растерялся, он явно не знал, что мне ответить. Это была победа вчистую. Победа за явным преимуществом.
– Садитесь, Петров, – произнес он устало. – Внимательней надо быть, внимательней.
Тут же мне пришла эсэмэска от Ирки: «Крутняк».
Я поднял голову.
Все достали телефоны и занялись своими делами.
«Посвящается тебе, – написал я. – В зоомагазин идем сегодня?»
И тут же получил ответ: «Канечна. Жалко твою одинокую Лягу».
Я еще только обдумывал иронично-лирический ответ, как телефон снова завибрировал.
«Я думаю, что Ляга – девочка, а девочке без мальчика очень одиноко», – вот что писала мне Ирка.
От этого сообщения мне стало как-то очень хорошо и спокойно.
Я откинулся на неудобном стуле и вытянул ноги.
Все сидели в телефонах. И впереди меня, и сзади.
Витальевич, конечно, не мог этого выдержать.
– Немедленно все убрали телефоны. Немедленно! – заорал он. – Писать на бумаге, как положено. Ручкой на бумаге!
Неожиданно встала отличница Ленка Кухарь и сказала, как всегда, рассудительно:
– Семен Витальевич, аргументируйте вашу позицию. Во-первых, как верно заметил Петров, все, что написано пером, разумеется, не вырубишь топором, но потерять можно. Во-вторых, если нет стола, писать очень неудобно…
– Прекратить разговоры, Кухарь, – перебил ее Витальевич. – Книгу подложите, не графья! Слова учителя не обсуждаются. Не обсуждаются! Прошу запомнить эту формулировку.
Я решил прийти Ленке на помощь. Да и выпендриться лишний раз не помешает.
Я поднялся и сказал совершенно серьезно:
– Семен Витальевич, мы строим демократическое государство. А в демократическом государстве не может быть места диктатуре.
Ответ педагога был абсолютно предсказуем:
– Не умничай, Петров! Сядь, если тебя не вызывают. Убрали все телефоны, я сказал! Ваши родители настояли на том, чтобы у школьников старших классов не отбирали телефоны. И школа пошла на это, поверив вам. Вы ужасно распорядились доверием школы. Ужасно!
Все поняли, что начинается базар, и обрадовались.
Встал Димон из параллельного класса.
– Мы ушли от сути вопроса, Семен Витальевич, – сообщил он. – Вы не могли бы все-таки разъяснить суть проблемы. Писать на весу, действительно, неудобно. А книги портятся, если использовать их в качестве подставки для писания.
И тут за своего коллегу решила вступиться интеллигентная Серафима:
– Ребята, – она говорила тихо, но, наверное, думала, что кричит. – Ребята, что вы тут устроили? У нас проходят выпускные экзамены по новой системе. По новой, понимаете?
– Да они вечно по новой системе проходят! Эксперименты на людях запрещены! – закричал кто-то.
Его поддержали:
– Тем более на детях!
Несколько человек вскочили, видимо, не выдержав переполнявших их эмоций.
Я посмотрел на Ирку.
Она улыбалась мне и бесшумно хлопала в ладоши.
– Та-а-а-ак! – взревел Витальевич. – Сели все! Сели все, я сказал!
Все сели.
– И заткнулись. И убрали телефоны. Без обсуждений убрали, я сказал.
Все заткнулись. И все убрали.
Семен Витальевич обвел взглядом притихший зал.
Это был очень неприятный взгляд. Столкнувшись с ним, все отводили глаза.
И я в том числе.
– Значит, так, – Витальевич говорил тихо, но как-то очень веско. – Если вы сами не захотите сдавать экзамен, мы вас научим или заставим. Заставим! – запомните эту формулировку. Если вы не понимаете, как надо жить, мы вас научим. Мы для этого сюда и поставлены Родиной, чтобы научить вас жить, как положено. Увижу у кого в руках телефон – конфискую.
Я, стараясь оставаться незамеченным, послал Ирке воздушный поцелуй.
Она мне ответила тем же.
_______________________________________________
Кто ты был? Или я – кто был?
Что заставило тебя прийти сюда и умереть так нелепо?
Или меня заставило?
Меня?
Сейчас приедет скорая, и меня не станет.
Как же так?
Как жить, когда меня не будет?
Еще ведь не поздно все изменить.
Или поздно?
Поздно…
_______________________________________________
Лягу я решил с собой не брать.
Мучить ее не хотелось. Да и мне казалось неприятным, что мою Лягу будут изучать, чтобы выяснить – мальчик она или девочка.
Короче, что-то во всем этом было отвратительное.
Мне вся эта история с поиском возлюбленного (ной) для Ляги не нравилась. Почему-то не нравилась, и все.
Ладно, решили пойти в магазин – сходим. Узнаем, как отличать лягушку от лягуша. А там – по обстоятельствам.
А потом я позову Ирку в кино. Лучше на какую-нибудь фигню, чтоб было поменьше народу. Потому что, когда мало народа, легче целоваться. То есть не так страшно.
Я пошел к маме – надо было денег попросить на кино.
В последнее время мама с отцом стали все время базарить. Какие-то крутые начались разборки, отвратительные. По сути всего этого я, конечно, не парюсь, но противно приходить домой и все время слышать крики.
Но в этом есть и плюс. Когда они слишком уж базарят, то начинают чувствовать передо мной вину – типа они портят мое, как им кажется, счастливое, как им кажется, детство. И тогда у них легче получить то, что мне надо. Деньги например.
Я подошел к маминой двери и зачем-то прислушался, хотя и так было ясно, что услышу я телек.
«Хорошо бы там сериал шел, – подумал я. – Тогда мама захочет поскорей от меня отделаться. А вот если концерт или юмор этот дебильный, разговор может затянуться»…
Я постучал.
– Заходи, мой хороший.
Я зашел и тут же посмотрел на экран: увы, шел концерт. Знаменитый певец с лицом, которое лоснилось от хорошей жизни, пел что-то про свою печальную любовь, которая, сука, его не поняла, и вот он теперь страдает три куплета с припевом.
Мама, как всегда, лежала в постели.
– Как поет! – вздохнула она. – Душу выворачивает.
«Если от такого пения и выворачивает, то не душу», – хотел возразить я, но вовремя сдержался.
Я сделал печально-задумчивое лицо и произнес, как умел душевно:
– Мам, я влюбился.
– Пора, – ответила мама, не отрываясь от экрана. – Она, надеюсь, из приличной семьи?
– Она – дочь олигарха, – печально сообщил я, чтобы снять все вопросы.
Певец закончил свой стон.
Ему на смену пришла певица. Певицы маму интересовали меньше, и она временно сосредоточилась на мне.
А что делают взрослые, когда сосредотачиваются на детях? Понятно что – начинают воспитывать.
– Сын, любовь – это очень ответственно, – заявила мама. – Надеюсь, ты понимаешь. Ты там… Чтобы безо всяких глупостей. Хорошо?
Я хотел спросить, что именно мама считает глупостями в любви. Но мне были нужны деньги, а не выяснение отношений.
– Конечно, мам, не волнуйся. Только мне деньги нужны. – И, не давая маме опомниться, я применил свой главный аргумент. – Понимаешь, я могу, конечно, к папе обратиться. Только… Знаешь… Если честно, не хочу отцу ничего рассказывать – все равно ничего не поймет.
И я вздохнул. Тяжело и печально. Круче даже, чем тот певец.
Хорошо получилось. Может, не на журфак идти, а на актерский?
Через мгновение у меня в руках было столько денег, что хватит и на кино, и даже на кафушку.
Я поцеловал маму, сказал проникновенным шепотом про то, что только она меня понимает…
Мама осталась довольна.
И я остался доволен.
Когда я был уже у самой двери, мама прошептала волнительно:
– Любовь, сынок, это так прекрасно. Это самое прекрасное, что есть в жизни. Только помни об ответственности. Потому что ответственность и любовь…
Я вышел, тихонько прикрыв за собой дверь, из-за которой продолжал раздаваться мамин голос.
Маме было классно от ощущения, что она произносит такие умные, важные слова, и ее абсолютно не волновало, слушает ее кто-нибудь или нет.
У меня в кармане были деньги.
Меня ждала моя женщина.
Никаких проблем не наблюдалось.
_______________________________________________
Я просто не мог без нее. Как мальчишка. Как пацан. Мне на самом деле казалось, что день, прожитый без нее, бессмыслен и бесцветен.
Я ждал ее после концерта и дергался, что она не придет. Когда я слышал ее голос, у меня поднималось настроение. Когда я видел ее, мне казалось, что жизнь моя идет правильно и прекрасно.
Бред какой-то…
И, главное, я ведь не собирался влюбляться. И предчувствий никаких по этому поводу не было у меня. Я и представить себе не мог, что вот так вот – вдруг… И, главное, так мощно. Так серьезно. Так по-настоящему.