Но никто не обращал на нас внимания.
– А где Ляга? – спросила Ирка, глядя такими глазами, что я даже не сразу понял, про что она спрашивает.
– Я решил ее не мучить. Давай сначала все разузнаем, а потом уже… Давай?
Ирка согласилась:
– Давай.
Она обняла меня за талию, и вот так, в обнимку, мы вошли в магазин.
Идти, прижавшись друг к другу, было неудобно, зато приятно.
– Слушай, – сказал я, пока мы по длинным коридорам супермаркета двигались в сторону зоомагазина. – Но ведь если Ляга будет трахаться, она родит мальков?
– Это проблема меня тоже волнует, – совершенно серьезно ответила Ирка. – После секса может кто-то родиться – это да. И чё?
– Чё, чё… И куда я их дену? Убивать ведь жалко – все-таки дети Ляги.
Узнать Иркино мнение по этому поводу мне не удалось – мы уже вошли в магазин.
Я увидел точно таких же лягушек, и мне стало абсолютно ясно, что я не смогу отличить Лягу от ее подруги или там друга…
– Разумно, – согласилась Ирка, когда я ей про это рассказал. – Давай тогда выясним, как определять пол лягушки, а потом купим ей зелененькую, но другого сорта.
Я возразил:
– Как это – другого сорта? Ты хотела бы жить с обезьяной?
Ирка открыла было рот, но не нашлась, что ответить.
И тогда я ее поцеловал. Просто так. Безо всякой подготовки. Очень захотелось, ну, я и поцеловал.
– И чего делать? – спросила Ирка, чуть отстраняясь от меня, но глядя все тем же невероятным взглядом.
– В кино почапать! – решительно заявил я. – У меня деньги есть!
– Не возражаю, – рассмеялась Ирка и взяла меня за руку.
Мы купили попкорн, колу и билеты на какой-то российский фильм на ближайший сеанс.
Народу в зале было мало.
На экране скучные люди скучно выясняли отношения. Было очевидно, что жить им очень плохо, правда, не совсем понятно почему. Но плохо.
Экранные люди все время скандалили и ругались матом. В сущности, ничего больше они не делали.
Я положил Ирке руку на коленку.
Сверху моей она положила свою ладонь.
Это было очень круто.
Потом она свою руку убрала, и моя освобожденная ладонь погладила ее коленку.
Ирка не возражала.
Моя ладонь продвигалась все выше по ноге, и уже дошла до края юбки.
Ирка не возражала.
Я чуть-чуть залез под юбку и зачем-то сжал ее ногу.
Ирка прильнула к моим губам.
Мы долго не отрывались друг от друга, но тут с экрана раздались характерные звуки – там начался секс.
Мы откинулись в креслах и стали смотреть.
Секс на экране был отвратительный: в каком-то грязном помещении мерзкие люди срывали друг с друга одежды и дышали при этом так тяжело, как будто таскали кирпичи.
– У тебя была женщина? – прошептала мне Ирка на ухо.
Наверное, надо было соврать, чтобы выглядеть классно.
Но у меня не получилось: я отрицательно покачал головой.
Я посмотрел на Ирку, чтобы понять ее реакцию. Но не понял.
Я думал, как бы про то же самое спросить у нее…
«У тебя был мужик?» – звучало как-то совсем пошло.
«Ты девственница?» – просто невозможно.
Но Ирка сама нагнулась ко мне и прошептала:
– Хочу, чтобы ты был первым моим мужчиной.
Мне стало ужасно страшно. В груди образовалось неясное ледяное облако, которое стало распространяться по всему телу, и я испугался, что задохнусь.
Я обхватил Иркину голову руками и как безумный начал ее целовать, совершенно забыв, что мы сидим в кинотеатре.
– Я кончил! – заорал какой-то идиот с экрана.
Мы с Иркой отпрянули друг от друга.
Потом я провожал ее, и мы долго целовались в подъезде, сидя на подоконнике.
Я возвращался домой.
Холодное облако внутри уже давно потеплело. Никогда в жизни мне не было так тепло внутри.
Я вошел домой и понял, что мне ужасно хочется рассказать про то, что со мной происходит.
Мама смотрела телевизор. Отца не было.
Ляга – мой единственный собеседник – дремала на своем острове и совершенно не выказывала желания выслушать мои истории.
Тогда я раскрал компьютер и начал писать.
Конечно, если бы я был настоящий поэт, я бы написал что-нибудь лирическое типа: я помню чудное мгновенье, здрасьте вам…
Но я же так – побалдеть. Я к своим стихам серьезно не отношусь. Впрочем, к чему я отношусь серьезно? Разве что к Ирке…
Что ты выдумал такое —
Улыбаться невпопад?
Как макбук себя расстроил —
Кто же в этом виноват?
Уходи, спокойный, твердый,
По бездушной мостовой,
Разбивая мордой гордой
Воздух, от жары тугой.
Мимо стен и мимо окон,
Мимо лиц и мимо глаз,
Не заметив наглый локон,
Выставленный напоказ.
Не заметив. Не увидев.
Наплевав. Не оглядясь.
Уходи, возненавидев
Все, что нажил, суетясь.
Мимо —
скучных интересов.
Мимо —
Девочек в дыму.
Ножницами ног разрезав
Тьму.
Ночь подвальная раскрыта:
Ухмыляется заря.
Вот и порвано. Разбито.
Начато.
С нуля.
Почему-то вот такое получилось – про уход.
Хотя должно было бы про приход, а получилось про другое.
Ну и ладно.
– Как думаешь, у нас с Иркой все классно получится, а? – спросил я Лягу.
Лягушка открыла глаза.
Она посмотрела на меня ласково и чуть высокомерно.
Так иногда на меня смотрели родители в те редкие минуты, когда сосредотачивались на мне.
И я почему-то решил, что Ляга решила сообщить мне, что с Иркой непременно все будет классно.
_______________________________________________
Как легко мне стало жить, когда появилась Ирма. Все-таки, что бы там кто ни говорил, могу повторять бесконечно: любовь только тогда настоящая, когда женщина закрывает для тебя целый мир, когда она, собственно, и становится этим самым миром.
Только такая любовь имеет шанс не быть похороненной на кладбище чувств.
Мой день начинался с того, что я получал эсэмэску от Ирмы: «Доброе утро, мой хороший». А заканчивался ее «Спокойной ночи, любимый!» В рамках этих двух приветов мне было хорошо и замечательно жить.
И, главное, легко. Я не ожидал, что когда-нибудь рискну так сильно привязаться к женщине, – все-таки мой опыт доказывает, что этого делать не стоит. А то ведь, когда она уйдет, ты окажешься в пустоте. И как же жить тогда – в абсолютном вакууме?
Но вот ведь…
Настоящая любовь делает жизнь спокойной и осмысленной. И эти, столь желанные, спокойствие и осмысленность побеждают даже страх и запросто перечеркивают опыт.
Если бы писать мне было проще, чем надиктовывать, и я бы на старости лет решил стать писателем, я бы непременно написал роман про любовь и назвал бы его «Хождение по граблям».
Мне кажется, это лучшее название романа про любовь. Причем шагаем мы по граблям и, соответственно, получаем по лбу с каким-то первозданным восторгом и радостью.
И все шагаем и шагаем. И все получаем по лбу и получаем. И ничего с этим не поделаешь.
Одинокие, упертые в деньги, мужики придумали: мол, спасение в работе. Это когда любви нет. А когда есть она, понимаешь, что спасение в женщине, в ней смысл.
Банально? Да ради бога! Банальность – это абсолютная истина, это то, что не нуждается ни в каких доказательствах.
Да, только женщина дает мужчине понимание смысла и сути жизни. Это банальность. И она не требует доказательств. И я счастлив, что моей, всегда такой нелепой, жизнью именно эта банальность и руководит.
Мне нравится говорить о любви. Да, мне сидеть тут в студии и говорить всякие слова про любовь – здорово! Потому что само это – до невозможности банальное – слово «любовь» мне очень по душе, от него становится тепло.
– Красиво, – услышал я за своей спиной.
Оглянулся, прекрасно понимая, кто это. Этот голос не забудется никогда: Ирка.
Зачем она пришла, Господи? Опять ругаться и грозить?..
– Зачем ты пришла? – спросил я и выключил оборудование.
…Она ушла.
Она ушла, оставив у меня полузабытое, но такое мне родное ощущение собственной мерзости и говнистости.
Нет-нет, все было прилично: Ирка на меня не бросалась, не ругалась – и от того еще хуже.
– Красиво говоришь, – произнесла она совершенно спокойно.
Потом подошла ко мне и положила передо мной фотографии.
На них мы с Ирмой сидели в ресторане…
– Как ты нашла… – начал было я, но быстро понял: как.
Я не люблю рестораны. Мне не бывает в них уютно. Я чувствую себя в них чужим. Мне все время кажется, что мне нахамят, обманут, невкусно накормят. В ресторан надо приходить так, словно ты – хозяин жизни, а у меня так не получается никогда.
Поэтому я хожу в один и тот же ресторан. Со всеми своими дамами. Там меня уже знают и делают вид, что любят.
Поэтому меня не трудно вычислить.
На одной фотографии мы сидели, взяв друг друга за руки. На другой целовались.
– Ловко ты шпионишь, – усмехнулся я. – И чего?
Ирка взяла стул и села так, чтобы видеть мое лицо.
И я ее лицо тоже видел. Оно было печально, в нем совсем не читалась агрессия.
– Я люблю тебя, Серый, – сказала Ирка. – Что мне делать?
Я отвернулся.
– Серенький, я придумала, как тебе отомстить. Твоя баба, конечно, не суперзвезда. Но она и не костюмер, чья личная жизнь не волнует никого, даже ее подруг. Новый любовник Ирмы Стук – это, конечно, не роман Пугачевой и Галкина, и не новая возлюбленная Лепса, но тоже неплохо.
– Ты пришла меня шантажировать?
– Ага, – улыбнулась Ирка. – Правда, я придумала тебе хорошую месть? Думаю, я могу на этом неплохо заработать, как считаешь? За Ирму Стук, конечно, много не заплатят, но явно побольше, чем моя зарплата. За несколько месяцев. Зато вас потом наверняка пригласят на ток-шоу. И твою жену малахольную тоже позовут. Серенький, ты станешь знаменитым. Тебя, может быть, даже сделают, наконец, заведующим цехом. И зарплату прибавят. А у Ирмы твоей вырастут гонорары за корпоративы. В общем, всем будет хорошо.