– Чего тебе надо?
– Тебя мне надо, Серый. Вот ведь горе-то какое. Тебя.
Ира взяла фотографии и начала их рвать на мелкие кусочки.
Это было, как водится, по-театральному мелодраматично и неприятно.
Ира улыбнулась:
– Не бойся, Серенький, если тебе фотки нужны на память, я еще напечатаю. Они у меня в телефоне есть. А ты сильно увлекся певичкой своей. Я за соседним столиком сидела, ты на меня внимания не обратил. Врубился? Ни капельки своего благосклонного внимания на меня не обратил. Ты никого не видишь, кроме нее. Любовь потому что. Ты что, всерьез веришь, что это навсегда?
– Чего тебе надо? – повторил я самый идиотский вопрос из всех возможных. – Ты пришла меня шантажировать?
– У меня, Серенький, не получается тебе мстить, вот в чем проблема, понимаешь?
Я увидел, что Ирке неловко. Такого никогда не бывало.
– Не получается, – повторила Ирка печально. – Я не могу тебе плохо сделать, вот ведь ужас. Я совершенно не хотела в тебя влюбляться, как-то само получилось.
– Ты пришла мне сообщить все это? Зачем? – Я чувствовал, что начинаю жалеть ее, и это меня бесило. Взбешивало, как принято нынче говорить.
– А я все время хочу к тебе. Вот и все. Не бойся меня, Серенький, я мстить не буду. Я буду тебя ждать. Потому что певичка эта тебе надоест скоро. Или не скоро. Но надоест. И ты это прекрасно знаешь, дорогой мой. Потому что Господь дал тебе множество прекрасных качеств, но Он не научил тебя любить. И ты это прекрасно знаешь. Тебе от женщины нужно тепло, и чтобы она картошку жарила не лишь бы как, а как ты любишь. Вот и все. Еще она должна постоянно проявлять нежность в отношении тебя. А Ирма твоя этого делать не станет: у нее на лице крупными буквами написано, что она – звезда, и никто в этом мире ее не интересует так, как она сама себя интересует. Никто ее так не волнует. Ей, наверное, тоже тепла не хватает. И она будет тебе некоторое время благодарна за тепло. А тепло ты давать умеешь, батарея моя. Некоторое время… А потом… Страдания и гудбай. И ты это знаешь прекрасно. И про себя ты все прекрасно понимаешь. Врешь, конечно, придумываешь. Но знаешь все. Я буду ждать тебя, Серенький. У меня не получается ни злиться на тебя, ни обижаться. Надеюсь, что у меня получится ждать. Так и знай.
И она ушла.
А я почувствовал себя окончательным говном.
И еще думал о том, что надо бы мне уволиться из театра, где все напоминает про то, про что хочется забыть.
И я даже знаю, как это сделать. Точнее, знаю, куда я пойду работать, если хватит сил уволиться. Я знал это место. И оно ждало меня.
Только страшно делалось от всех этих перемен. Ужасно страшно.
_______________________________________________
Ирка сказала:
– Мамусик отваливает в командировку. Завтра уедет днем, послезавтра приедет днем. Вечер наш. Сечешь момент?
Я сек, конечно.
Ирка посмотрела на меня лирично.
Потом подошла, положила руки на плечи и посмотрела так лирично, что я чуть в обморок не рухнул.
Я, конечно, все просек окончательно, сгреб ее, поцеловал долго, по-настоящему.
Ирка пошла в подъезд, а я поплелся домой, куда идти совсем не хотелось.
Родители в последнее время стали уж как-то больно сильно базарить. Периодически даже до моего, совсем не тонкого, слуха доносилось слово «развод».
Мамашка активизировалась, отползла от телека и все время орала чего-то про погубленную жизнь. Отец запирался в кабинете и отстреливался редкими репликами типа «сама дура».
Короче, им вообще стало не до меня.
Честно говоря, разведутся они или нет, мне абсолютно по барабану – от этого в моей жизни ничего не изменится. Но эти постоянные крики… Злоба, которая, кажется, разлита по квартире… Достало, если честно.
Отец уже припилил домой, поэтому в квартире происходила короткая перестрелка разрывными и абсолютно бессмысленными фразами:
– Мне надоело…
– Ты меня в грош не ставишь…
– Я не могу больше так жить…
– Я на тебя погубила всю жизнь…
– Нет, это ты мою, дура…
Тоска, короче.
Я проскользнул в свою комнату. Меня, как водится, никто не заметил.
Ляга отталкивалась от воды с такой силой и страстью, словно вода ее сильно бесила. Смешно плыла. По-лягушачьи.
Впрочем, как еще и должна-то плавать лягушка?
– Эх, Ляга, Ляга, – вздохнул я. – Плаваешь тут в одиночестве, и тебе хорошо: ни волнений, ни печалей, ни нервов…
Ляга подплыла к стеклу аквариума, словно хотела получше расслышать то, что я говорю.
Уроки делать было неохота. Охота было готовиться к интимной встрече с Евсеевой.
Я хотел секса с Иркой и боялся его. Боялся, что что-нибудь не получится, что-нибудь будет не так. Боялся разочаровать женщину, которая казалась мне самой клевой на свете.
Я сел за комп. И загуглил «Уроки секса». Потом «Техника секса». Потом «Как научиться сексу».
Целый час, если не больше, я сидел за компом, но вездесущий гугл не мог мне помочь.
Он предлагал либо порнуху, от которой у меня потели ладони, но, главное, я ощущал себя таким беспомощным, маленьким и неумелым, что хотелось тупо выть.
Либо всякие лирические тексты про «прелюдию», «взаимные ласки», «взаимное уважение» и «умение передать любовь посредством физической близости».
Единственная полезная информация, которую я получил: половой акт должен длиться 10–20 минут. Хотя тоже… Будильник, что ли, ставить?
И еще я понял, что придется покупать презерватив в аптеке, и эта перспектива меня совсем не обрадовала.
Гугл не разрушил, а только усилил страх.
«Я соскучился», – написал я Ирке в надежде получить какую-то неясную, но поддержку.
«Завтра я хочу счастья», – получил ответ через секунду.
Страх начал превращаться в панику.
Я пошел на кухню попить водички.
Там стояли родители… Они были похожи на двух кобр, которые, вытянув шеи, стреляли друг в друга ядом.
– Привет, сын! – бросил отец, даже не посмотрев в мою сторону.
Мама, тоже не глядя, меня поцеловала, и они продолжали свой ядовитый диалог.
Откуда-то из щели выполз таракан, и неосмотрительно двинулся через стол.
«А не покормить ли мне Лягу живой пищей?» – подумал я и накрыл таракана стаканом.
Я поднял стакан. Таракан трепыхался на дне, изо всех сил стараясь подняться куда-то по стеклянной стенке.
Таракан полз и соскальзывал, полз и соскальзывал… Но его не было жалко. Очевидно ведь, что с тараканом нельзя разговаривать, поэтому их и невозможно жалеть.
Невозможно жалеть тех, с кем невозможно разговаривать.
Понятно, что никто из родителей не заметил мою «тараканью охоту» – они были заняты собой.
Я вбежал в комнату.
– Ляга, Ляга, – закричал я. – Смотри, что я тебе принес! Мы облегчим твои одинокие страдания! У тебя будет пир!
И я бросил таракана в аквариум.
Он утонул как-то сразу, без сопротивления.
Таракан размок, расплющился, распростерся по воде, но не опускался на дно, а плыл по аквариуму мерзким, маленьким клочком грязи.
Ляга сначала вовсе не обращала на него внимания. Потом подплыла…
Мне показалось, что она посмотрела на меня удивленным взглядом, и, даже не понюхав таракана, отплыла.
Тем же самым стаканом мне пришлось вылавливать погибшую тварь.
Мерзкое занятие! Меня чуть не вырвало.
Смотреть на стакан с плавающими остатками таракана совсем не хотелось, и я глянул на компьютер.
«Техника секса, – прочел я автоматически. – Эти уроки позволят вам стать настоящим мужчиной».
Эти дурацкие уроки секса и утонувший таракан каким-то непонятным образом соединились у меня в голове.
Как-то мерзко соединились. Непонятно как.
Я вылил таракана в унитаз. Вернулся в комнату.
«Техника секса. Эти уроки позволят вам стать настоящим мужчиной», – опять зачем-то прочитал я.
Я выловил Лягу и посадил на ладонь.
Ляга не убегала. Сидела у меня на ладони и, казалось, смотрела прямо мне в глаза.
– Ну и дурак же ты, – прочел я в ее глазах.
Ляга, как всегда, была права.
Я осторожно посадил ее на остров.
Она сидела, продолжая глядеть на меня.
В глазах ее я читал все тот же вывод.
Дзинькнула эсэмэска.
«Ты врубился в то, что нам по физике задали?» – спрашивала Ирка.
«На раз», – ответил я.
И открыл учебник физики.
Мне показалось, что буквы в учебнике образуют картинку расплющенного таракана.
Сходить с ума не хотелось. И я углубился в параграф.
_______________________________________________
«Что я делаю? – подумал я. – Шуточки все пьяные, ирония… Но ведь я – труп. Все. Я стал трупом. Меня нет».
– Меня нет? – спросил я сам себя.
И испугался отвечать честно.
_______________________________________________
Любовь – это ясность…
Я уже говорил это или нет?
Раз… Два… Три… Проверка…
Говорил?
Если и да, то не грех повторить.
Любовь – это ластик, вот, что я вам скажу. Резинка стиральная. Стирает все лишнее, наносное, глупое… Написанное жизнью впопыхах, неумело, зря. Остается только сто́ящее, настоящее, для будущего нужное.
Я это тоже уже говорил? Или нет?
Да какая, к черту, разница!
Мне пятьдесят лет. Я – мастер своего дела: таких, как я, звукорежиссеров – днем с огнем, да и то не факт, что отыщешь. И я вынужден работать в этом идиотском театре и глядеть на то, что все они называют, блин, «театральным искусством», и еще выслушивать этих сосунков, которых по недоразумению называют режиссерами:
– Вы не могли бы микшировать помягче…
– По жопе бы тебе дать потверже, – хочется мне им ответить.
А я вынужден – вынужден!!! – молчать.
У меня есть вполне себе взрослый сын, который воспринимает жизнь как счастье, и совсем не любимая жена, которая понимает жизнь, как преодоление.
Всей этой компанией мы живем в квартире, которую я ненавижу ровно так, как заключенный – одиночную камеру. Я прихожу туда, как в тюрьму. Я ненавижу нашу кухню, в которой вынужден сталкиваться с женой; наш коридор с облезающими обоями; туалет, на стене которого отклеил