Он испугался! Мой отец!
Даже не подошел. Не приблизился! Увидел мою куртку и утек трусливо.
Этим санитарам морга все по фигу – понятно. Как и большинство в этой стране, они выполняют формальности.
Но он-то! Отец! И еще маме врет, что видел труп сына!
Мой труп он видел… Козел!
Как можно было не подойти? Не поцеловать меня? Не погладить?
Как отец – отец, блин! – мог не почувствовать, что этот мерзкий бомж – совсем не я?
Это как же надо любить себя и не любить меня, чтобы даже не подойти? Не потрогать? Не поплакать над своим сыном?
Вот и мучайся теперь, папочка дорогой. Хеппи-энд откладывается. Сам виноват.
Нормально?
Он мгновенно смирился с тем, что его сын умер. Враз! Словно ждал этого.
Маму жалко, конечно… Очень жалко…
Я почувствовал внезапное желание закурить. Никогда такого не было, и вдруг…
Мама…
Сама виновата. Кто ее заставлял выходить замуж за такого урода и жить с ним?
Даже не посмотрел. Не подошел. Не упал в обморок около моего трупа.
Заглянул. Занервничал. И пошел маме звонить, плакаться.
Я даже не заметил, как мой козлиный папаша ушел.
Я вышел из укрытия, сел на лавку. Посмотрел в небо для большей красоты страданий.
И тут только до меня дошло, что ведь все узнают, что я умер. Все они про это узнают! И все они придут меня хоронить.
Я смогу посмотреть на собственные похороны и послушать речи, в которых все эти придурки будут меня хвалить!
Вот это по-настоящему круто!
Ирка, небось, придет – рыдать будет. И учителя эти.
– Ах, мы не разглядели! Ах, мы не поняли! Ах, мы не уберегли!
Чудесно!
Я осуществлю мечту идиотов: посмотреть, как страдают о тебе люди на твоих похоронах и услышать, какие красивые слова о тебе говорят.
А потом появлюсь эдак величественно.
Такая, значит, картина.
Все смотрят на закрытый гроб, где типа лежу я, а я неожиданно красиво выхожу из-за деревьев и спрашиваю эдак небрежно:
– Что случилось?
Супер!
Оставалась одна проблема: как провести время до собственных похорон.
И тут я вспомнил про Лягу!
Мало того, что она скучает без меня, так она ведь ничего не ела. А если мои придурковатые предки ее обнаружили – могли же просто вышвырнуть.
Какой ужас!
Блин, что же делать?
Выход оставался один: идти к дому и ждать, пока родители уйдут.
Можно, конечно, попробовать их как-то выманить, но это очень тягомотная история: надо доставать чужой телефон, менять голос… Только в крайнем случае.
Когда умерла бабушка, я еще был совсем маленький. Но я помню, что похороны – это куча разных дел. Надо собирать всякие бумажки, устраивать поминки. Наверняка они из дома выйдут, и тогда я заберу Лягу.
Парень без паспорта, но с лягушкой в руках будет бродить по городу в ожидании собственных похорон. Чудесная картина. Мне нравится.
_______________________________________________
Мой Сережка, которого я считал счастливым человеком…
Теперь его нет. И зачем это? Зачем все?
Он лежал в гробу такой беспомощный, такой маленький, в этой курточке.
Лицо все разбитое. В крови…
Патологоанатом сказал:
– У вашего сына алкогольная интоксикация. Сильное алкогольное отравление. У молодых так бывает. Давно пьет?
Я и не знал, что Сережка пьет. Как выясняется, я вообще не знал, как он жил.
Как так случилось?
В одном доме, вроде, жили. И не знал. Упустил.
Не могу поверить, будто все это происходит на самом деле.
Не могу!
Этого не может быть.
Быть этого не может.
Зачем я все это говорю?
Не могу не говорить.
Но зачем?
Ольге вызывали скорую. Хотели забрать в больницу.
Она отказалась. Сказала, что надо что-то делать. В ней открылась энергия. Пошла в магазин за водкой.
А я пойду встречаться с похоронным агентом, который отдаст мне справку о смерти моего сына.
Не хочу звать похоронного агента домой. Пойду встречаться.
Справка о смерти моего сына.
Зачем теперь это все?
Зачем?
_______________________________________________
Ох, как мне все это нравилось!
Может, я, конечно, гад и сволочь. Но меня все это сильно прикалывало.
Я прятался во дворе, чтобы меня не увидел кто-нибудь из соседей.
Оказалось, что напротив нашего подъезда есть трансформаторная будка. Я ее никогда раньше не замечал.
Спрятался за нее – ждать.
Это было прикольно: как будто я – разведчик или шпион из фильма.
Сначала из подъезда появилась мама. Она шла спокойно и уверенно.
У меня возникло минутное желание броситься к ней. Но я сдержался. Раз она живет с мужчиной, для которого куртка и человек – это одно и то же, то пусть себе пострадает немножко, пока я буду свои похороны разглядывать.
На домашнем телефоне автоответчика не было. Я набрал номер, чтобы понять: дома ли отец.
Отец взял трубку.
Я отрубился и начал думать, что бы такое придумать, чтобы выманить отца из дома.
Думал я, видимо, слишком долго, отец сам вышел.
Шагал он легко, стремительно, как человек, у которого есть какое-то важное дело.
Я огляделся по сторонам, как шпион, выглядывающий – нет ли за ним хвоста, и, почему-то пригнувшись, юркнул в подъезд.
Это, конечно, прикольно: ходить по собственной квартире, как вор, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь лифта.
Первым делом я бросился к Ляге.
Как ни в чем не бывало, она сидела на острове и как будто ждала меня.
Ее никто не заметил!
Предки ведь наверняка заходили в мою комнату, плакали там типа «ах, ах, ах… Наш бедный сын… Наш бедный сын…»
А лягушку не заметили. Как такое может быть?
Они, наверное, могут замечать только то, что хотят. Как отец в морге.
Я дал Ляге еды и пошел собираться.
Надо было взять макбук. Я был уверен, что родители не заметят его исчезновения. Они когда-то купили мне его и благополучно забыли о его существовании.
Взял рюкзак, с которым ходил в школу, вытряс в ящик стола все учебники и тетради, положил макбук.
Что еще?
Зарядник для него и для телефона.
Для телефона? Зачем? Пока я труп, я не могу никому звонить.
Хотя…
– Здравствуйте… Я звоню вам с того света… Как вы тут поживаете?
Нет, это перебор.
Так. Зарядник для макбука.
Пошел на кухню, достал из холодильника бутылку кефира, из хлебницы – половинку начавшего плесневеть батона. Из шкафа достал пачку печенья. С едой, как всегда, было не очень.
Отсутствие еды, как и ее присутствие, не замечает никто.
Что еще?
Деньги.
Немножко у меня есть, но надо бы еще.
Начал лазить по карманам родительской одежды и кое-чего наскреб. Особенно у отца. Мама-то – бухгалтер, у нее особое отношение к деньгам, а отец более безалаберный.
Я совершенно не понимал, ни где буду ночевать, ни куда пойду. И это было чудесно: воля – она воля и есть.
Я вошел в свою комнату, огляделся.
Взял, на всякий случай, блокнот и ручку.
Что еще?
И тут скрипнула дверь. Родители. Вернулись оба.
Я стоял в своей комнате не дыша.
– Пойдем чаю попьем, – сказала мама.
– Ага, – ответил отец.
Они, видимо, купили водки. На мои похороны. Я слышал характерный звон.
Мама сказала:
– Поставь за холодильник. Там есть место как раз.
Сердце колотилось, как тогда у Ирки.
Не думать про это, не думать…
Из крана заурчала вода. Дзинькнула крышка заварного чайника – мама собиралась заваривать чай.
Еще легкий, короткий звон – это отец положил на стол чайные ложки.
– Там печенье должно быть в шкафу, – вздохнула мама.
Скрипнула дверь шкафа… Сколько я помню себя, она всегда скрипела.
– Нету, – вздохнул отец.
– Значит, съела и не заметила. Как во сне живу. Не могу поверить в реальность происходящего.
– Я тоже.
Заурчала вода – налили кипяток в заварной чайник.
Сейчас мама скажет: «Пусть минут пять постоит. Заварится».
– Пусть минут пять постоит. Заварится, – вздохнула мама.
Они не говорили – они обменивались вздохами. Это было грустно.
И тут у отца зазвонил мобильник.
– Да, – сказал он. – Конечно. Как это готовиться? Что вы говорите такое? Да. Да. Я знаю, что Земское. Спасибо.
Стало тихо. Недолго. Но как-то очень тихо. Совсем.
Потом мама вздохнула:
– Кто это?
– Следователь. Он сказал, что следов насильственной смерти не обнаружено.
– Ты же говорил: лицо в крови…
– Он сам упал.
– А от чего умер наш мальчик?
– Алкогольная интоксикация.
– Он же не пил совсем!
– Так бывает, когда человек не пьет, а потом много выпьет.
Какой же мой отец козел! Какой же он мерзкий козел!
– Сказали, что я не могу его увидеть. Лицо разбито.
– Ты звонила туда?
– Ходила.
– Послезавтра похороны.
– Так быстро?
– А там выходные, праздники. Они просили быстрей. Ты знаешь, может, это и к лучшему… А то разговоры все эти: мальчишка упился, умер… Зачем это?
– Но я хочу его видеть! – робко сказала мама.
– Это невозможно, – сказал отец без всякого вздоха. – Давай без истерик, ладно?
И снова рухнула тишина.
Отец опять вздохнул:
– Ты знаешь, это… Я дома останусь… Ну, я тут… Это…
– Конечно…
– Мне кажется, что со смертью Сережки… Как-то все… Как я уйду из дома, где он жил? И вообще… Как мы теперь порознь? Как?..
– Не надо, – вздохнула мама. И потом повторила твердо. – Не надо про все. Не надо. Это такая ерунда сейчас. Ерунда такая.
Она заплакала.
Жалостливо и тихо.
– Все как во сне, – прошептала она. – Как будто не на самом деле все происходит. Не знаю, что делать… Как во сне.
Мне стало их ужасно жалко.
Ведь если так, совсем по чесноку: не такие они уж и плохие родители. Да, им наплевать на меня. А кому друг на друга не наплевать сейчас?
Зато не бьют как лопоухого Сашку. Денег дают. Нормально.