Только бы пескарь, когда вырастет до неописуемых размеров, старуху не сожрал…
Это был тот единственный, в своём роде уникальный сон, в котором Иван Лукич так и не смог уразуметь серьёзного намёка. Положим, старик — это народ, золотая рыбка — либералы-зазывалы, а старуха — верховная власть. Не надо быть о семи пядей во лбу, чтобы об этом догадаться. Но причём тут пескари, да ещё зубастые?
Только уже потом, после завтрака уединился Иван Лукич в своём кабинете, приказав не беспокоить, и стал прикидывать варианты — кто же из участников трагифарса, свидетелем которого в последние дни он стал, подходит на роль такого пескаря?
«С Пеструхиным всё предельно ясно — типичный служака, такой прёт как танк, не взирая на препятствия. Политикой никогда не увлекался, поэтому будет востребован при любой власти — хоть при коммунистах, хоть при либералах. Чем-то он напоминает роботизированный комплекс, который работает по заданной программе. Может и проглотить кого-то, но без злого умысла — просто потому, что не заметил, как рыбёшка оказалась у него во рту. А в основном питается планктоном.
Трубачёв? Этот женился на дочери крупного чиновника, поэтому все пути были для него открыты. В итоге дослужился до министра, но дальше не пойдёт — не по силам ему кого-то проглотить.
Мясоедова можно сразу выкинуть из списка претендентов на роль зубастого. Кто-то по дружбе или из сострадания приютил его, нашёл местечко недотёпе в коридорах власти, а тот и возомнил о себе невесть что. На самом деле, жалкая личность, типичный подкаблучник, однако своего не упустит, если на этом настоит жена. Но даже если она будет требовать, чтобы кого-то проглотил, результат более, чем очевиден — съедят именно его и не подавятся.
Судыкин, как и многие чиновники такого ранга, напоминает гастролёра — приехал, чтобы заработать себе, чадам, домочадцам на безбедную жизнь. Похоже, получил то, чего хотел, а дальше оказался как бы на распутье — то ли рискнуть, то ли поостеречься, удовольствоваться тем, что есть? И кое в чём он прав — не рассчитав своих сил, ненароком можно подавиться и в итоге дорога предстоит не в Кремль, а на Ваганьково. Это если не поможет промывание желудка.
Кандидатуру Мудрикова даже не стоит обсуждать — как был бухгалтером, так им и остался.
А вот Забродин — очень интересный персонаж. В бизнесе толком ничего не получилось, поэтому ударился в политику. Кому только ни присягал! И наконец-то получил солидный пост — теперь держит Думу в ежовых рукавицах, не терпит ослушания, действуя по принципу: шаг влево, шаг вправо считается изменой Родине. С таким даже в одном лифте находиться небезопасно, поскольку сразу учинит допрос: ты за кого голосовал на выборах — за них или за нас? Не так ответишь — придётся подниматься по лестнице пешком. Но вряд ли народ его на выборах поддержит».
В общем, не нашёл Иван Лукич однозначного ответа на вопрос: кто самый зубастый из этих персонажей? Вот если бы довелось ему присутствовать на тайной вечере, состоявшейся накануне где-то на Рублёвке, не пришлось бы ломать голову, пытаясь разобраться, что да как. Здесь были знакомые всё лица — премьер-министр Пеструхин, глава правящей партии Мясоедов, спикер Госдумы Забродин и два министра, глава Минфина Мудриков и глава Минпромторга Трубачёв. На повестке заседания стоял один вопрос: как дальше жить в таких условиях? Первым слово взял премьер-министр:
— Так что делать будем, господа хорошие? Неужели процветанию пришёл конец и придётся пояса затягивать? Ваше мнение, Кондрат Васильевич.
— Да что тут говорить? — отвечал спикер. — Работать стало совершенно невозможно. Прежний-то не глядя всё подписывал, только спросит: «Мои пожелания учли?», мы ему: «А как же!» И больше никаких вопросов. Ну а теперь приходится каждую запятую выверять, не дай бог, буковку пропустим, он нам сразу от ворот поворот.
— Истинная правда! — поддержал глава Минфина. — Словно голытьба какая-то на него батрачим, никакого уважения к заслуженным работникам.
— Вот-вот! А меня с моей-то язвой захотел отправить прямиком на фронт, — глава Минпромторга для наглядности обнажил живот, вызвав сочувственные возгласы собравшихся.
И только Мясоедов поначалу не понял, что к чему:
— Так войны-то вроде нет.
Пеструхин поспешил на помощь:
— Антон Евгеньевич, дорогой! В том-то и дело, что нам это ни к чему. Для того и собрались тут, чтобы найти способ выхода из кризиса… Так какие будут предложения?
Судя по лицам, мозговые извилины работали напряжённо, однако при такой-то скорости мышления процесс принятия решения мог затянуться до утра. Поэтому премьер-министр рискнул предложить свой вариант, хотя заранее знал, что не одобрят:
— А может, поговорить с ним по душам, так мол и так, зачем менять привычный нам жизненный уклад, если растёт помаленьку экономика…
Глава Минфина не дал Пеструхину договорить:
— Семён Василич! Да плевал он на эту экономику! Ему себя надо показать, проявить заботу об униженных и оскорблённых. Мы вроде как изверги, а он белый и пушистый.
— Ну и зачем ему всё это нужно? Чтобы при жизни памятник поставили? Не понимаю я таких людей, ну никак не понимаю!
Мудриков попытался разъяснить:
— Я думаю, всё дело в том, что он даром всё получил, не приложив к этому особенных стараний. Народ проголосовал, и в одночасье к его услугам вся страна! Вот если бы как мы продирался через тернии к нынешнему благосостоянию, тогда бы всё могло быть по-другому.
— Не скажи! — возразил Забродин. — Есть такая категория людей, которые и сами ничего не могут, и другим не дают. Вот он именно такой!
Поиск решения вроде бы зашёл в тупик, но тут опять взял слово Мясоедов:
— Я так понимаю, импичмент ему не грозит, поскольку нет ни причин, ни повода.
Остальные согласно закивали.
— А что, если собрать понемногу деньжат со всех, кому он поперёк горла встал? Наверняка наскребём сотню миллионов евро, а то и больше. Купим ему виллу где-нибудь в Испании, а остальное положим на его имя в швейцарский банк.
— Взятку не возьмёт! — категорично заявил Пеструхин.
— Ну почему непременно взятка? Просто взаимовыгодный обмен — мы ему обеспечиваем роскошную жизнь, а он подаёт в отставку.
— Он на своей нынешней должности может на порядок больше заработать, было бы желание. Друзей озолотит — они и станут для него чем-то вроде кошелька.
— Ну, тогда не знаю, — сдался Мясоедов.
Снова заработали извилины в мозгах, но ни одной достойной мысли так и не возникло. Одно дело — пенсионеров обирать, и совсем другое — поднять руку на гаранта Конституции!
Итог встречи подвёл премьер-министр:
— Думаю, что не ошибусь, если выражу консолидированное мнение — пора положить конец его правлению, и как можно раньше, пока он всех нас не угробил. А для этого надо найти такое решение, которое бы не допускало никаких экивоков — должно быть однозначно сказано: с завтрашнего дня он уже не президент!
Послышался тяжкий вздох, причём вздохнули все присутствующие разом. В этом вздохе слились и накопившиеся обиды и надежда на скорое избавление от непосильного гнёта, от неоправданных придирок со стороны обитателя Зимнего дворца. Вопрос лишь в том, кто произнесёт те долгожданные слова.
И тут снова возник Мясоедов:
— Пожалуй, есть у меня такой человек. За сотню лямов евро, если наскребём, всё как надо сделает.
Антон Евгеньевич не смог бы объяснить, как добиться желаемой цели. Однако некий внутренний голос подсказал: «Только Яша Либерзон спасёт Россию!» Пришлось поверить. А потому что больше некому.
На следующий день позвонил Либерзону и объяснил ситуацию, не вдаваясь в детали:
— Миша обещал подключить тебя к решению одной проблемы, очень важной для меня.
— Было дело! Однако не уверен, что получится.
— А если стоимость проекта оценить в сто лямов?
В трубке что-то зашуршало — видимо, такой звук издавали Яшины мозги при повышенной нагрузке, но вот наконец Либерзон созрел:
— Надо бы ещё один нолик приписать.
Надо бы с кем-то посоветоваться, но Софочки радом нет, поэтому рискнул принять решение самостоятельно:
— Согласен, если разделить всё пополам.
В трубке снова зашуршало, а потом последовал вопрос:
— Когда это нужно?
Антон Евгеньевич еле сдержался, чтобы не сказать: «Сию минуту!» Но потом сообразил, что ещё нужную сумму предстоит собрать:
— Могу я надеяться, что будет выдержан принцип: утром стулья, а вечером деньги?
— Вполне! Ваша репутация не допускает никаких сомнений.
— Тогда позвоню на днях.
— Чем скорее, тем лучше, а то обстановка может в корне измениться.
Что там может измениться, Антон Евгеньевич выяснять не стал, да и опасно делать это по телефону. Тут же позвонил Пеструхину, и всё завертелось, да так быстро, что уже к ночи на специально открытом банковском счёте образовалась требуемая сумма. Всё, что свыше, Пеструхин с Мясоедовым поделили между собой — что-то вроде комиссионных за труды.
Глава 9. Жил-был король…
При нём жила блоха. Ха-ха! Так вот, король королевством управляет, а блоха ковыляет за ним из залы в залу, из королевской трапезной в королевские покои. И стражники все как один честь отдают персоне, особо приближённой к Его Величеству.
Величество немалое было, а блоха против него совсем крохотная. Только ведь укусит — и больно станет. А король — попробуй укуси, враз на импичмент нарвётся. Вот и пользовался он услугами блохи, если какой вельможа или просто номенклатурный гражданин лично ему, а то и всей державе особенную неприятность доставит. Блоха тут как тут, скок-скок — укусит и была такова. Укушенный от боли шею трёт, а королю только это и нужно. "Чтой-то чешешься, словно бы завшивел — мне таких не надобно. А пошёл-ка ты вон!" И отправляет укушенного на другую должность — может, там чесаться перестанет. Так и жили — от укуса до перемены мест слагаемых в королевской свите.
И вот однажды пришла в крохотную блошиную головку нечаянная мысль. "А что, если я короля укушу? Он что ж — почешется, почешется, да и сам себя на другую должность отправит. Только ведь я-то вовсе не обязана за ним скакать, мне и без него работы во дворце достанется. При новом-то короле, глядишь, и вовсе незаменимой буду — ему же под себя чуть не всю свиту менять да, почитай, всю державную номенклатуру. А уж я кого укушу, того он и погонит".