Закон неизменного, пусть зигзагообразного, прогресса, действующий в сообществе землян, справедлив не только на нашем осколке материи. Вся мыслящая материя, по-видимому, должна ему подчиняться.
В самом деле, ведь сознание у живой материи возникает только в результате длительной, невероятно напряженной борьбы за существование. Именно в этой борьбе формируется такой разум, который принципиально не может успокоиться на достигнутом, а должен идти вперед.
Все это и должно приводить к возникновению в космосе высокоорганизованных сообществ, сверх- и суперцивилизаций.
И нам еще предстоит краснеть за свои пятна и пятнышки, когда придется контактировать с инопланетянами.
У финишной ленточки
Довольно мы путем одним
Бродили по свету. Поздравим
Друг друга с берегом. Ура!
Давно б (не правда ли?) пора!
Вот наконец и желанная ленточка. На старте дистанция казалась легкой и простой. В пути было всякое. Временами местность становилась очень пересеченной или болотистой. Дыхание начинало сбиваться. Мелькала мысль: не сойти ли с дорожки? Но тут выручали друзья-болельщики. Иногда они бежали рядом, читая написанные куски. Сыпались вопросы и замечания по тексту, а некоторые абзацы вызывали улыбку и искренний хохот. Все это и было главным допингом на дистанции. За это друзьям низкий земной поклон.
Затем начало устанавливаться второе дыхание. Бежать стало легче. Я начал вырываться из плена длинных и скучных словесных формул, столь принятых в научных статьях и книгах. Стало стыдно за ту сухость и казенность, которая обычно царит в научной литературе. Ведь научный поиск — это захватывающая романтика! Но ее и на порог не пускают в научную литературу.
Раскроем первый попавшийся под руку учебник. Он должен увлечь предметом, раскрыть его тайны, сообщить много фактов и мыслей. А там часто сплошная скука. История открытий излагается, как ведомость на зарплату: имена — даты, даты — имена… Запоминающийся образ или веселая картинка считается смертным грехом. Их безжалостно вычеркивают редакторы, которые при этом искренне убеждены, что творят доброе дело, очищая науки от скверны.
В пику им захотелось написать «антиучебник» по передаче сигналов — образный и смешной. (Но кто его издаст?)
По мере роста кипы исписанной бумаги стали появляться новые попутчики в беге. Это были «зеленые человечки» — обитатели других миров — разные птахи и зверята из текста и, конечно, чертенок-помеха. Затем к нам примкнул наш прародитель — дриопитек. Я подружился с ними. Особенно, как ни странно, с чертенком.
Этот грозный враг космических связей однажды нагло явился ко мне. Уже не помню, было это наяву или во сне. У нас состоялась почти дружеская беседа. Вот она:
Я. Когда, наконец, вы, чертята, перестанете забивать шумом все земные приемники? Когда дадите возможность нам услышать глас своих собратьев?
Он. Так вы ведь сами нам помогаете мешать!
Я. Как так?
Он. Было время, когда мы думали, что наша песенка спета. Вооружение людей против нас непрерывно нарастало: остронаправленные антенны, узкополосные приемники (куда пролезть нам труднее, чем в игольное ушко), схемы, вычитающие нас, схемы, компенсирующие нас, схемы, подавляющие нас… Мы пали духом. Наши поэты стали уже слагать лебединую песнь. Но тут случилось чудо. Гордый дух помех возродил один землянин.
Я. Немедленно назови его!
Он. Это хорошо известная личность — академик В. Котельников. Его теория потенциальной помехоустойчивости стала основой нашей неофилософии.
Я.???
Он. Ведь он нас спас. Им было строго доказано, что нас полностью уничтожить нельзя. Сделал он это очень изящно и просто. Нашел уравнение идеального приемника, лучше которого принципиально ничего быть не может. Затем показал, что даже этот «идеальный приемник Котельникова» может лишь частично ослабить, сгладить, скомпенсировать нас. Но полностью уничтожить не может. Значит, жив курилка! Значит, жив чертенок!
Я. А вы этого не знали?
Он. Конечно, нет. Мы наивно верили землянам. Наши агенты нашли в земных патентных библиотеках кучу изобретений, гибельных для нас. Например: «Стенод — приемник без помех»; «Схема полного уничтожения помех»; «Фильтр — пробка, закрывающая путь помехам».
Я. Кто же, по-вашему, по-чертовски, прав — В. Котельников или изобретатели?
Он. Конечно, В. Котельников. Ведь изобретатели, движимые фанатической верой в свою идею, ухитряются иногда патентовать методы и устройства, противоречащие законам физики. Примеров много. Ну хотя бы позорно выданные когда-то землянам патенты на вечные двигатели.
Я. Значит, с появлением теории идеального приемника вы упиваетесь своей непобедимостью?
Он. Был такой блаженный период.
Я. Был?
Он. Да. Но потом качели, на которых мы сладко качались, рухнули. Их сломал тоже человек.
Я. Кто этот разрушитель?
Он. Клод Шеннон, создатель теории информации.
Я. Разве он опроверг В. Котельникова?
Он. Вовсе нет. Но он совершил более ужасный шаг.
Я. Какой же?
Он. Доказал, что мы — шумы — являемся лучшим носителем информации и всяких прочих сигналов.
Я. И это вас оскорбило?
Он. Конечно. Мы всегда маскировали, искажали, кусали, рвали на части всякий сигнал. А тут извольте на своем горбу тащить за тридевять земель информацию, да еще наилучшим из возможных способов.
Я. А вы не тащите!
Он. Мы пытались. Но человек начал сам фабриковать шумы. Первым был Хафмен. Он показал, как с помощью десятка полупроводников можно отлично синтезировать шум, точнее, его подделку — псевдошум.
Я. У вас появились собратья. Вы должны быть рады.
Он. И не подумаем. До этого мы были индивидуальны. Как нет двух людей, в точности похожих друг на друга, так и не было двух точно похожих шумов во всей вселенной.
Я. А теперь?
Он. Теперь сколько схем Хафмена соорудит человек, столько можно получить абсолютно точных копий шума. И этим схемам даже не обязательно стоять рядом; их можно разнести по всей Метагалактике, и все равно их шумы будут точные копии. Яркая индивидуальность наша гибнет.
Я. Ну и что?
Он. А то, что поставь один такой инкубатор шума на передаче, а второй — где-то на приеме, и мы полные рабы. Выхода уже нет — тащи тяжкий груз информации. И самым безжалостным способом. Например, при передаче посылки Да бежишь на ногах. Но при посылке Нет тебя ставят вверх тормашками (вы это называете умножение шума на минус единицу). Так и бежишь на руках вниз головой до следующей посылки Да. Ведь вы так и нарисовали нас в книжке — то на ногах, то на голове. Разве не обидно, когда тебя так кувыркают?
Я. Конечно. Но ведь и люди иногда стоят на голове. Например, клоуны в цирке или йоги на зарядке.
Он. Так это только единицы, и по доброй воле. А нам всем грозит такой удел, и совсем не по собственному желанию.
Я. Так как же с «ау!»? Позволите услышать друг друга обитателям разных миров?
Он. Откровенно?
Я. Да!
Он. Мы отступаем. Мощь вашего голоса растет. Схемы приемников — их именуют оптимальными — становятся для нас сложными лабиринтами с очень узкими щелями. Мы все бока ободрали в них. Для нас они антиоптимальные. Наконец, что делать, когда встречаешь своего собрата, несущего на горбу вашу информацию? Не будешь ведь колоть его шпагой, как тореро быка?
Я. Значит, дадите?
Он. Наша беда в том, что время работает не на нас: мы только шумим, шумим, шумим. И все одним и тем же старым способом. Совсем не совершенствуем свою вредительскую технику. А в человеке сидит некий зуд изобретательства. Он все время улучшает и технику передачи, и технику приема. У нас дела даже хуже, чем у черепахи, за которой гонится Ахиллес. Наша черепаха просто стоит на месте. Вы когда-нибудь кончите изобретать новое?
Я. Никогда. Уж так нас выпестовала матушка Природа. Как пища утоляет голод желудка, так открытие неизведанного утоляет голод разума. А голод надо утолять! Усвоил эту истину?
Он. Да.
Я. Какой же ты сделал вывод?
Он. Плохи наши дела. Нет у нас шумовой перспективы.
Я. Значит, будет радиоконтакт?
Он. Да-да-да-да! Вы же сами это отлично знаете. Ну, мне надо бежать.
Я. Куда?
Он. Пока вы нас совсем не придушили, надо спешить шуметь, шуметь, шуметь!
И он исчез. А мы вернемся к нашему кроссу. Мы с вами, многострадальный читатель, побывали в большом космосе, в стране колебаний и волн, взвешивали шансы радиоконтакта, путешествовали к истокам жизни на нашей планете, пытались заглянуть в сущность, разумного существа нашей планеты… Каков итог? Попробуем его кратко сформулировать.
Наблюдаемая вселенная есть некое гигантское, почти пустое пространство, в котором очень редко и очень хаотически разбросаны скопления материи. Это как бы города вселенной. Их называют галактиками. Главные обитатели этих городов — звезды; те самые голубые огоньки, которые дружески нам мигают ночью. На самом деле это огнедышащие газовые шары. Вы «легко» можете представить себе, сколько их всего. Напишите единицу и к ней припишите двадцать один нуль. В краткой записи это 1021. У многих звезд есть… дети. Это их вечные спутники — планеты.
Звезды, как и жители земных городов, тоже проходят неизбежный цикл: рождение — развитие — смерть. Только иные масштабы. Человек живет, округляя, сто лет. Звезды живут миллиарды лет. Типичная смерть для звезды — превращение в небольшое, очень плотное холодное тело — «черный карлик».
Дети-планеты обладают, естественно, ничтожными массами по сравнению со звездой-прародителем. Поэтому они и остывают во сто крат быстрей.