В ВЧК — ОГПУ нередкими были следующие распоряжения его председателя: 20 мая 1923 г. — В. Л. Герсону: «Отпустите т. Сорокину необходимые средства для подкрепления здоровья т. Самсонова. Доложите об этом т. Уншлихту»{2198}; 24 июня 1925 г. Г. Г. Ягоде: «Я не возражаю против выдачи т. Кацнельсону 6 (шести) тысяч рб. для пособий больным сотрудникам из резерва секретных средств»{2199}.
Особое внимание Дзержинского обращал на поддержание здоровья членов Коллегии ВЧК — ОГПУ. 6 июля 1925 г. он писал Ягоде: «На здоровье и лечение т. Менжинского надо обратить серьезное внимание. Прошу сорганизовать консилиум врачей по специальностям для того, чтобы наметить лечение: где, при каких условиях, сколько времени и т. д. О решении консилиума прошу мне сообщить»{2200}.
25 августа 1925 г. Ф. Э. Дзержинский писал В. М. Молотову: «Врачи в Кисловодске находят, что т. Менжинский не может прервать лечения и должен его продолжить до сентября. У него сердце и склероз. Должен был лечиться в прошлом году, этого не сделал и в результате, несмотpя на усиленное лечение сейчас, состояние скверное, хотя и излечимое. Между тем т. Ягода по определению консилиума переутомлен до крайности (с расширением и неврозом сердца) и нуждается в немедленном лечении и отдыхе. Все сроки его прошли, и дальнейшая проволочка принесет непоправимый вред его здоровью»{2201}.
Через четыре дня Дзержинский обратился к Ягоде с просьбой уделить больше внимания своему здоровью и назначил Г. И. Бокия его помощником до окончания отпуска, с тем, чтобы он вошел в курс дела и смог мог заменить его до приезда Менжинского. Он отметил, что Менжинский, возможно, поправится настолько, что сможет проработать до будущего сезона в Кисловодске, «а это значит, что нельзя ему сейчас срываться и ехать. Не забывайте, что это относится не только к нему, но и к Вам, как и ко мне. У нас по ОГПУ впереди очень тяжелая работа и, возможно, очень тяжелые для нас времена. Никто из нас выбыть из строя не может по нашей конфигурации руководителей»{2202}.
6 сентября 1925 г. во время нахождения в отпуске в Кисловодске Дзержинский направил шифротелеграмму на имя Ягоды, которую он просил передать В. М. Молотову, о разрешении отпуска Ягоде «не позже 15 сентября. Бокий справится в течение двух недоль до приезда Менжинского вполне. Главная работа сейчас на местах, а не в центре, поскольку бюджет утвержден, Вам очень легко безвозвратно испортить здоровье, а Вы нужны будете. Эту телеграмму покажите Молотову»{2203}.
15 сентября Дзержинский выразил М. Г. Кушнеру свое неудовольствие из-за отсутствия полной информации о здоровье Ягоды: «Между тем надо Менжинскому до начала работы закрепить достигнутое, ибо иначе ГПУ останется на зиму и без Ягоды, и без Менжинского. Зачем Вы не пишите об установленном для Ягоды режиме и как он его выполняет. Я боюсь, что мы Ягоду таким образом выведем из строя на слишком продолжительный срок. Почему вы мне не пишите? Я поправляюсь: принял 12 ванн, но стала болеть правая нога в бедренном суставе. Прошу Вас не только написать мне о здоровье Ягоды, но и что Вами делается, чтобы максимально сберечь его. Будет ли хорошо в октябре посылать Ягоду в Кисловодск?»{2204}.
В российской печати появились статьи по весьма деликатной теме: Дзержинский и женщины. Отметим, что Дзержинский не был равнодушен к прекрасному полу. Началось с юношеских увлечений в гимназии. Сестра Ядвига в своих воспоминаниях 24 декабря 1926 г. писала, что в 1893 г. Феликс хотел перейти из гимназии в Духовную семинарию, чтобы в будущем стать ксендзом, но преподаватель Закона Божьего ксендз Ясинский отговорил его от этой мысли, так как «Феликс был слишком весел и кокетлив, ухаживал за гимназистками. А те влюблялись в него по уши и, наконец, подвели его. Было так: когда преподаватель Древней истории учитель Правосудович после занятия в женской гимназии шел в мужскую, гимназистки вкладывали в его калоши любовные письма Феликсу и П[равосудович], не подозревая того, был удобным почтальоном туда и обратно. Однажды между двумя гимназистками вышла ссора, которой из них Феликс прислал письмо. Из ревности секрет был выдан учителю П[равосудовичу]. Почта прервалась. Дошло до преподавателя ксендза Ясинского, и тот отговорил Феликса поступать в семинарию»{2205}.
Одна из сотрудниц ГАРФ опубликовала статью под названием «Палач королевства любви». И что же мы из неё узнали? Оказывается, Дзержинский «был красивым и, наверняка, имел успех» у слабого пола, но «любовная линия будущего «железного Феликса прослеживается весьма слабо. В Вильно Дзержинский клеил листовки на заборах вместе с прехорошенькой Марысей Деймкович. А еще была рядом Юлия Гольдман. Когда Дзержинский попал в тюрьму, Юлия не пропускала ни одного свидания. Она верила, что путем участия и сострадания можно завоевать сердце непреклонного революционера. Но надежда не оправдалась. Дзержинский веско заметил, что они не могут быть вместе и что любовь и революция несовместимы, и запретил Юлии приходить к нему в тюрьму». Неплохо бы знать работнику одного из центральных архивов, что Юлия была невестой Феликса и скончалась от чахотки у него на руках в Швейцарии 4 июня 1904 г.
Другая, по мнению архивного работника, несостоявшаяся пассия Дзержинского была во время его ссылки в Кайгородское. Это Маргарита Федоровна Николева. Но и в этом случае любовь не получила своего развития. Да, это так, но на то были веские причины.
Жительница г. Нолинска М. Ф. Николева — курсистка-бестужевка, сосланная в Нолинск за участие в студенческих беспорядках, была первой любовью Дзержинского. 10 января 1899 г., будучи выслан далее на Север, в село Кайгородское, он писал: «…Кажется, что хотя мы так мало жили с тобой, однако бросить все, порвать ни Вы, ни я не в состоянии будем. Вы когда-то говорили, что боитесь с моей стороны только увлечения — нет, этого быть не может. В таком случае я бы с Вами порвал. Победа над собой могла бы тогда только в этом выразиться. Я действительно увлекся, но не только. Кроме этого, мне нравилось в Вас очень многое идейно. Я вас глубоко уважал, и хотя узнал Вас хорошенько, однако еще более стал уважать, что со мной никогда не случалось. Я обыкновенно при первом знакомстве с женщинами робел, при более же близком был грубым и терял всякое уважение. Теперь же случилось иначе. Ведь это нельзя отожествлять с увлечением».
В своем дневнике Дзержинский писал о том, что же его привлекло в этой женщине: «…Она стоит на высоком нравственном уровне, она одна только может правду сказать в глаза, она обладает в высшей степени гражданским мужеством. Как же такой человек не может не нравиться, особенно мне, жаждущему самому обладать этими качествами»{2206}.
Через некоторое время после побега из ссылки Дзержинский снова оказался в тюрьме. Узнав адрес, Маргарита написала ему. 10 ноября 1901 г. он ответил ей из Седлецкой тюрьмы: «…Когда же попал в тюрьму, и более года был абсолютно оторван от внешнего мира, от друзей и знакомых, а потом сразу попал в довольно свободные условия заключения, связи мои с товарищами и внешним миром возобновились, и я получил свидание — тогда я стал жить и живу теперь и личной жизнью, которая никогда хотя не будет полна и удовлетворенная, но все-таки необходима. Мне кажется. Вы поймете меня, и нам, право, лучше вовсе не стоит переписываться, это только будет раздражать Вас и меня. Я теперь на днях тем более еду в Сибирь на 5 лет, и значит, нам не придется встретиться в жизни никогда. Я — бродяга, а с бродягой подружиться — беду нажить. И мне хотелось бы знать, что слышно с Вами, как живете, но я не имею права просить Вас писать ко мне, да и не хочу. Прошу Вас, не пишите вовсе ко мне, это было бы слишком неприятно и для Вас, и для меня, и я потому прошу об этом. Что, как Вы пишете, Ваши отношения ко мне нисколько не изменились, а нужно, чтобы они изменились, и только тогда мы могли бы быть друзьями. Теперь же это невозможно.
А затем будьте здоровы, махните рукой на старое и припомните те мои слова о том, что жить можно только настоящим, а прошлое — это дым. Еще раз будьте здоровы и прощайте»{2207}.
«Феликс заявил мне, что он не может искать счастья, когда миллионы мучаются, борются, страдают. Вот так мы и выяснили наши отношения, — грустно писала М. Ф. Николева в своих воспоминаниях. — И он был искренен, он хочет целиком отдаться революции. Я буду помнить его всю жизнь»{2208}. Николаева умерла в 1957 г., 84 лет от роду. После ее смерти была найдена шкатулка с письмами Дзержинского. Вот это люди! Он ей сказал честно, а она, несмотря на то, что он отказался от ее любви, поминала его всю жизнь добрым словом.
Автор статьи разобралась и в отношениях Феликса с Софьей Мушкат, которой «повезло больше всего. Она влюбилась в Дзержинского заочно: «Я слышала легенды о его революционной страстности, неиссякаемой энергии, о его мужестве и героических побегах из ссылки». Ну, прямо шекспировская Дездемона: она его за муки полюбила». Зачем же ерничать! «А он? Он, очевидно, тоже испытывал к ней любовное чувство, но оно было другое: общее революционное дело». (Это мало? Или очень плохо?).