В Москве, когда бы вы ни пришли в гости, вас первым делом попробуют накормить. И если вы не хотите, отказываться все равно придется очень долго. Но даже если это удалось, чай нужно пить обязательно. С домашним или покупным пирогом, вареньем и медом. Две чашки — как минимум.
После третьей чашки Торнвил объявил, что больше он уже не может.
— А с коленом у вас все в порядке, Стенли, — улыбаясь сообщила хозяйка. — Я давно его посмотрела. И ручаюсь, что оно не болит, да? Я, конечно, не заглядываю без разрешения в чужую голову, но что-то вас действительно очень беспокоит. Вы из-за этого, другого, и приехали?
— Из-за этого. И сюда к вам в Москву, скажу точнее, к вам на Лубянку, приехал из-за этого.
— О, так серьезно?
— Слишком серьезно, Лена, для вас и для нас. Настолько, что я рассчитываю на полную конфиденциальность. — Он чуть замялся. — Можно, чтобы и для вашего мужа это осталось только больным коленом?
Она несколько секунд внимательно на него смотрела, потом утвердительно кивнула головой.
— Мы столкнулись с очень странными и опасными людьми и здесь, и у нас за океаном, — сразу начал рассказывать Торнвил. — Они — как бы из прошлого. И объединены этим прошлым. Причем это не искажение психики на религиозной или на фанатической почве, — поспешно уточнил он. — Жизнь для них просто продолжение старой, но в новой физической оболочке. Ценности и интересы прежние, цели — пока для нас не до конца понятные. Однако можно с уверенностью сказать: что-то они затевают. И концентрируют силы. Большие силы. И большие деньги.
Последняя фраза, именно последняя, обратил внимание Торнвил, очень не понравилась его визави.
— Не скрою, — закончил он, — мы в некоторой растерянности.
— Мне надо их посмотреть.
— Что?
— Посмотреть кого-нибудь из них.
— Мы можем незаметно это организовать в любое удобное для вас время.
Она слегка улыбнулась:
— Живой человек мне не нужен. Только образ. Вы можете представить себе кого-нибудь из них?
— Могу.
— Сделайте это. Смотрите чуть в сторону от меня и представляйте себе такого человека.
— Как будто он в этой комнате?
— Нет. Там, где вы его видели. Делайте это спокойно, не напрягаясь.
Стенли быстро представил себе палату, соседа напротив… Внутренняя картина получилась живой и яркой.
— Что это за местечко вы мне показываете? Вполне неприятное.
— Тюремный госпиталь.
— А… у него травмирована голова?… Ушиб лобной части?
— Совершенно верно.
Возникла пауза…
— А еще кого-нибудь из них вы можете мне показать? — через минуту попросила Лена.
— Могу, — Торнвил сразу вспомнил их арестованного дантиста. — Я начал сосредотачиваться.
…………………………………………………
— Достаточно, — очень скоро произнесла она. — Но эти люди ничего не имеют друг с другом общего. Ни по этой жизни, ни по прошлой. Вернее, они даже враги… — она заговорила медленней, глядя не на него, а, как показалось Торнвилу, вглубь себя самой. — Давно это было, очень давно, Стенли, где-то на Юге… Это Азия, там ослы, верблюды… и много людей с оружием… неспокойно… Сейчас я снова вернусь к этим двум… Один, это первый, совершенно точно — воин… Второй… что-то не очень ясно… второй вроде чиновника, он как-то связан с деньгами… Я бы сказала, оба не слишком крупные по рангу, среднее звено, современно выражаясь… А! Похоже там была очень приличная резня недавно…
— Недавно, это когда?
— А это вот в той их жизни. Для них — совсем недавно.
Лена некоторое время молчала, а Торнвил сидел почти не дыша.
— Дальше так получается, — снова произнесла она, — оба человека знают, что таких, как они, в этой жизни очень много. Но лично они знакомы с совсем немногими. Вы понимаете меня?
— Это соответствует и нашим данным.
— Вот… Первый человек знает нескольких таких же, как он, в этой жизни, в основном по такой же, как у него, профессии. Профессия грязная… бизнес. Я права?
— Да, это ваш бизнесмен.
— Второй… он связан с каким-то бюро, агентством… не знаю что это такое… но там есть аппаратура, может быть, это мастерская.
— Он зубной врач.
— Нет, это не то место, где сам он работает. Что-то другое… Он, как и первый, ждет очень большого дела, оно пронизывает их насквозь… Это кровавое дело, Стенли.
— Они знают своих лидеров?
— Нет, то есть знают по той жизни. А в этой знают только, что они существуют и где-то здесь.
— Сейчас я покажу вам еще двух людей, — поспешно проговорил Торнвил. — Может быть они похожи на этих лидеров…
— Да, — услышал он почти сразу, представив себе их независимого кандидата.
И такое же «да» последовало еще через несколько секунд.
Он захотел еще спросить, но Лена, опережая вопрос, отрицательно покачала головой:
— Я не смогу заглянуть в головы этих лидеров, точнее вождей, такое слово к ним больше подходит.
— Почему?
Теперь она смотрела уже на него, вернувшись из неизвестного мира.
— Потому что они очень хорошо защищены. На них направлено внимание тысяч их приверженцев. Внимание — это энергия. Они как бы закрыты от меня защитной стенкой.
— Сказать, что я все это вполне понимаю… — Торнвил очумело покрутил головой.
— Что вас смущает?
— Ну, прежде всего само пребывание в физических телах каких-то старых душ.
— Не хочу вас пугать, но и в вас нечто подобное из прошлого пребывает. Хотя, у вас сравнительно молодая душа, Стенли.
— Объясните, пожалуйста, — почти что жалобно попросил он.
— Ничего тут нет удивительного. Вы религиозный человек?
— Я заканчивал католический колледж, — несколько уклончиво сообщил Торнвил.
— Прекрасно, тем проще мне будет объяснить… Стенли! Ну не морщите так свой лоб, я же сказала, что это совсем несложно. Раз вам преподавали христианское богословие, вы знаете, что каждый человек в своей жизни выполняет духовные задачи.
— Да, хотя, глядя вокруг, я это не очень-то замечаю.
— Вот. Поэтому после физической смерти его душу судят по делам.
— Отправляют в рай или в ад?
— Ну, не в обычном их понимании, конечно. Все эти картинки рая, с садами и ангелами, и ада, с котлами для грешников, плод слабого ума тех церковников, которые сами слишком мало поняли или и не очень стремились понять. Давайте пока лишь сейчас предположим, что кроме грубо ощущаемого нами мира есть нечто еще. Представим, что все знакомое нам — попросту говоря, не весь еще мир, а только некоторая его часть.
— С таким предположением, наверное, согласится любой ученый.
— Вот именно. А часть всегда подчиняется целому?
— Разумеется.
— И если есть духовные задачи, их кто-то же должен ставить, верно?.. Конечно, грубая материя духовные задачи поставить не может, значит они проистекают из чего-то иного.
— Пожалуй, логично.
— Тогда давайте еще обратим внимание, что грубая материя как таковая не исчезает, она изменяется, приобретает иные формы. Почему же должно исчезать духовное содержание? Оно содержится — значит, есть. Поэтому и с ним должно что-то происходить после смерти. Конкретная человеческая душа в одной жизни преобразуется потом в иную, только мы плохо знаем о том, как и где это происходит. Но что же здесь удивительного, если мы сами признаем, что хорошо понимаем только часть существующего мира, и, очень возможно, совсем небольшую? К тому же, опять возвращаясь к науке, давайте вспомним ее основной закон. На чем стоит вся современная физика?
— Закон сохранения?
— Правильно. Но почему-то закон сохранения количества движения, который мы учим в школе, или закон сохранения энергии, о которой мы, кстати сказать, знаем очень мало, никого не смущает. А разговор о сохранении присутствующих в любом человеке духовных сил приводит людей к затруднениям. Заметьте, Стенли, это именно силы! Они являются побудительной основой человеческих действий. То есть приводят в движение материю. А значит эти силы ничуть ей не уступают, но даже в определенном смысле превосходят. Опять вспомним школьную физику: любой импульс силы может лишь перейти во что-то, но не исчезнуть. Законы природы едины, нам тоже это известно.
— Да, с логической точки зрения я и здесь не могу ни к чему придраться… Постойте, из этого следует вывод о чем-то вроде бесконечной жизни.
— Не бесконечной, а целенаправленной. Когда я говорила про рай или ад, я выразилась не до конца. Рай — это будущее состояние человеческих душ, которые в конце концов выполнят свои земные задачи в течение, возможно, не одной, а многих жизней, потому что справиться с ними сразу слишком трудно. Такое удается лишь единицам. Вы, наверное, знаете о некоторых святых, которые стали ими, проживая в молодости на дне общества, творя грехи и даже злодеяния?
— Да, припоминается.
— Ну, а душа среднего человека, слабая, очень несовершенная, часто болтается в очередной жизни без всяких результатов и снова отправляется работать туда, где мало сделала. А куда же ей еще? Рай она не заработала, ад пока не заслужила.
— Вы обезоруживаете простотой рассуждений, Лена. Следовательно, когда Христос говорил о Царстве небесном, он просто имел в виду переход в высшую форму существования? Но для чего?
— А для чего человек заканчивает школу, потом университет? Чтобы есть и размножаться это совсем не требуется. И мы не знаем целей и образа жизни «рая». Не можем знать, так же как десятилетний школьник не может себе представить мир высокообразованных людей.
— И ад имеет свой смысл?
— Имеет. Что происходит в нашем мире с плохими вещами? С очень плохими, которые уже больше ни на что не годны?
— М-м, их выбрасывают.
— Правильно. И если душа от жизни к жизни деградирует, движется вниз, а не вверх, в конце концов и она становится совершенно негодной. Время для нее останавливается. Миг превращается в вечность, и она остается навсегда уже сама с собой. Это и есть ад. Видите, даже и в этом случае душа не уничтожается. Это невозможно сделать никакими высшими силами. Потому что сила души по своей природе уже высшая.