Лизанька вскрикнула.
– Вот! – торжествующе объявила Незнамова. – Что я говорила! Настасья это. Она ж утопленница, вот и следы мокрые. Да вы ж сами её видели!
Девочки испуганно переглядывались, мальчики с недоумением пожимали плечами – историю Настасьи они ещё не слышали. Впрочем, долго оставаться в неведении в присутствии Незнамовой у них просто не было шансов…
К ужину ребятам разрешили выйти из корпуса. В столовую шли под присмотром Ксюши и Клавдии Аркадьевны.
– А у Константина Алексеевича – солнечный удар, – расстроенно рассказывала ребятам Ксюша. – Он такой умный, такой умный, и такой дурак иногда…
Вожатая осеклась, как будто чуть не сказала что-то лишнее, вздохнула, а затем, понизив голос до шёпота, добавила:
– Медсестра говорит, у него вроде даже галлюцинации были. А ещё у него ожог и белое слово «Пью» на груди, – тут она укоризненно посмотрела на Грохотовых. В авторстве этого «послания» она даже не сомневалась.
– Это не в смысле «пить», – сообщил Дима Доброхотов с почти искренним раскаянием. – Это чайку так зовут…
Ни Ксюша, ни Клавдия Аркадьевна не обратили внимания на то, что Серёжа Сёмочкин зачем-то нёс в столовую туго набитый рюкзак. Зато во время ужина Тромбон всё никак не могла нарадоваться на то, как замечательно нынче кушает шестой отряд.
– Ну вот, набегались-накупались, наконец-то аппетит появился, птенчики мои! – растроганно приговаривала Тромбон, наблюдая, как ребята один за другим бегают к окошку раздачи за добавкой.
А под столом шестого отряда творилось странное: рюкзак Серёжи Сёмочкина сам собой переползал от одного стула к другому, а ребята непрерывно роняли вилки, то и дело ныряя за ними под стол… почему-то вместе с тарелками, булочками и стаканами с компотом. Выныривали из-под стола они с невинным видом и пустыми руками.
Теша блаженствовал. Впервые за время пребывания в лагере ему удалось так сытно поесть, не вступая в конфликт с собственной совестью…
После недолгих уговоров Ксюша разрешила девочкам оставаться до отбоя в палате мальчиков, если все будут вести себя тихо. Арам и Эля, лёжа на кроватях, читали книжки, Вика раскладывала Кате, Алёне и близняшкам Маше и Даше Куковицким пасьянсы. Теша при этом подсказывал ей – оказалось, он знает множество карточных гаданий, о которых даже Вика не слышала.
Миша сидел на подоконнике, болтая ногами и переживая несправедливость этой жизни. Теша всегда был только его собственным, персональным квартирным. Его маленькой тайной. А теперь Теша почему-то раскладывает пасьянсы с девчонками, делится булками с Сёмочкиным и вообще ведёт себя так, как будто он общий квартирный, а не его, Мишин…
Его размышления прервал стук в окно. Миша спрыгнул с подоконника и отодвинул задвижку.
– Кто там? – Арам поднял голову. – Тоха?
– Нет… – Миша с изумлением вглядывался в сумерки. За окном, крупно вздрагивая и обхватив себя руками за плечи, стоял Константин Алексеевич. Его все ещё наполовину зелёные волосы были встопорщены. Вид у него был нездоровый.
Дёма присвистнул.
– Визиты в окно, кажется, входят в моду, – пробормотал Арам.
– Есть разговор, – негромко сообщил вожатый, обращаясь к Мише.
Миша взобрался на подоконник, перекинул через него ноги и спрыгнул на улицу – благо здесь было невысоко. «Во всяком случае, – подумал он, – если меня и поймают, виноват будет Котенька, а у него удар. Его уже не накажут…»
Половина ребят отряда с любопытством высунулась из окна, остальные напирали сзади, пытаясь протиснуться. Оглянувшись на них, вожатый ухватил Мишу за руку и отвёл его немного в сторону.
– У меня к тебе просьба, – немного смущённо, с запинкой зашептал Константин Алексеевич. – Я ходил уже, звал… Она больше не появляется. Я знаю, у тебя получится. Просто отдай ей это! – Он сунул в руку Мише скомканную бумажку. – Завтра – День Нептуна, вы снова пойдёте к морю. Она должна появиться! Передай…
Миша кивнул и сунул бумажку в карман:
– Постараюсь.
– Хорошо! Только это – между нами, да? – Вожатый снова обхватил себя за плечи и быстро зашагал от корпуса.
Миша, неловко подтянувшись, влез назад в окно.
– Ну чего там? Что он хотел? – Ребята обступили его со всех сторон.
– Да так… ничего особенного, – Миша посмотрел себе под ноги. – Пожелать спокойной ночи зашёл.
…Перед самым отбоем, когда девочки ушли, а ребята наконец перестали обращать на него внимание, Миша улёгся в постель, отвернулся к стене и украдкой развернул скомканную бумажку.
«Прекрасной Деве Морей…» – начиналось послание, написанное нервным, торопливым почерком, украшенным, однако, длинными завитушками.
О дева несравненная морская!
Прекрасная спасительница, о!
Теперь, узрев тебя, лишь жить я начинаю!
Теперь лишь понимаю, как давно
Мечтал об этой встрече и в терзаньях
Себя не знал, не видел света, не любил…
Лишь ты отрада мне в моих страданьях,
Лишь взгляд один придаст теперь мне сил!
Твои глаза, и волосы, и руки —
Я исступлённо вспоминаю вас!
О дева! О! Избавь меня от муки!
Позволь увидеть вас ещё хоть раз!
Простите ль вы мой нервный, робкий стих?
Узреть мечтаю лишь любовь в глазах твоих!
P. S[6]. Мечтаю о встрече! Молю! Навеки ваш».
«Да, – подумал Миша. – Это любовь…»
Глава восьмаяПро любовь
С самого утра лагерь «Солнышко» бурлил и суетился. День выдался ясным и солнечным, так что празднику ничто не могло помешать. По дорожкам между корпусами то и дело сновали девчонки в длинных белых париках и мальчики с трезубцами.
В общем волнении не принимал участия только отряд «Искателей», заточённый в своём корпусе и приговорённый до обеда к постельному режиму. Впрочем, осмотрев и намазав ребят ещё раз гнусной мазью, врач милостиво разрешила им посмотреть после обеда на праздник («Не дольше получаса! Потом – обратно по койкам!»). Оставаться весь день в постели предстояло только Сёмочкину, который покрылся огромными волдырями, да ещё Лизаньке, у которой от слёз поднялась температура. Ночью в коридоре опять кто-то ходил и стонал, и Лизанька проплакала всю ночь. Катя долго не хотела выходить из своей комнаты, чтобы умыться, и тоже едва не плакала: она покрылась с головы до ног веснушками. Впрочем, обнаружив, что на это никто не обращает особенного внимания, она быстро пришла в себя и снова повеселела.
Миша чувствовал себя превосходно. Кожа уже почти не болела, да и краснота, большей частью, сошла. Кроме того, он чувствовал свою значимость: у него было важное поручение, доверенное только ему.
Дождавшись, когда врач и Ксюша выйдут из палаты, Грохотовы молча открыли окно и целеустремлённо полезли на подоконник. Миша не менее решительно последовал за ними.
– Эй! – окликнул его Арам. – Ты в своём уме?
– Нет! То есть да! – Миша кивнул на всякий случай. – Хотя… В общем, у меня есть дело. Я скоро вернусь!
– А мы нет! – ухмыльнулся Митя Гроссман. – У нас много дел!
Миша спрыгнул и оглянулся на корпус. Из окна палаты девочек лезла Катя, которую молча назад в комнату тянула Эля. У Кати были накрашены губы.
– Эй! Славин! Гро… Грохотовы! – завопила Эля, выпуская талию Кати из рук. От неожиданности Катя едва не вылетела из окна вниз головой, едва успев вцепиться руками в раму.
Дожидаться, чем закончится дело, Миша не стал. Пригибая голову, он припустил вдоль корпуса по направлению к пляжу. Грохотовы, так же пригибаясь, побежали в другую сторону.
…Разыскать русалку на пустынном пляже оказалось не так уж сложно. Она качалась на волнах, раскинув руки и зажмурив глаза, неподалёку от мостков. Её длинные волосы казались издалека большим пятном морской пены. Вокруг шеи и талии сложной системой узлов было завязано бело-розовое шёлковое парео.
Миша тихонько подошёл по мосткам.
– Вы совсем не боитесь, что вас увидят? – негромко спросил он.
– А чего мне бояться? – усмехнулась русалка, не открывая глаз. – У вас же этот… День Нептуна. Кто увидит – подумает, ряженая. Мы в этот день тут часто шалим. Кто ж в нас поверит?
– Наш вожатый поверил, – вздохнул Миша.
– Правда? Он видел? – От изумления русалка даже открыла глаза, перевернулась в воде и подплыла к мосткам. – Интересно…
– Да уж куда интереснее… Он страдает, – Миша протянул русалке записку: – Это вам.
Русалка взяла бумажку мокрой бледной рукой и с изумлением поднесла к глазам. Затем перевернула другой стороной и даже понюхала.
«Ой… Она же не умеет читать», – догадался Миша.
– Давайте я вам прочитаю!
Он забрал у русалки влажноватую бумажку и торжественно, с трудом разбирая расплывающиеся буквы, прочёл вслух сонет.
Русалка слушала с расширенными глазами, а затем вдруг весело расхохоталась, тряхнув волосами. В Мишу полетели брызги.
– Пусть приходит после заката, когда все уйдут! – Она махнула рукой и нырнула, плеснув по воде хвостом и снова обрызгав Мишу. Повеяло едва уловимым запахом рыбы.
«Вот и хорошо, – подумал Миша. – Миссия выполнена!»
…Окна обеих палат в корпусе шестого отряда были по-прежнему распахнуты настежь. «Отлично!» – обрадовался Миша, подбежал к своему окну и почти уже привычно закинул ногу на подоконник.
– Вас подсадить, молодой человек? – спросил доброжелательный голос за спиной.
Миша, все так же с одной закинутой ногой, обернулся. На дорожке возле корпуса стояла Нагайна. Чёрт, как это он не услышал её каблуков?.. Директриса со спокойным интересом наблюдала за ним, чуть приподняв брови. Обеими руками она железной хваткой держала за плечи Алёну Гасанову и Катю Величко. На девочках были нарядные платья, губы у обеих были накрашены, а вид – виноватый.