– Посвящается моей девушке, Кики Сирегар.
По коже бегут мурашки. В животе сворачивается чистый ужас. О нет.
– Погнали! – На огромном экране начинает проигрываться видео, и оно превосходит все мои худшие ожидания. Потому что это запись наших матчей в «Героях Фронта». Джонас начинает комментировать своим идиотским глубоким голосом рассказчика: – Кто-то из вас знает, что это такое. Для всех остальных – это «Герои Фронта», онлайн-стрелялка. Сейчас на экране вы видите моего персонажа. А вот и… – На видео внезапно, словно из ниоткуда, появляется разбойник и бьет персонажа Джонаса ножом в спину. Все хором ахают. Разбойник бьет персонажа Джонаса ножом, пока у того не кончается здоровье, а когда он безжизненной тушей валится на землю, то убийца еще и танцует над его трупом. Джонас демонстративно закатывает глаза. – Это Чувачел десять, мой заклятый враг. Как видите, Чувачел десять преследовал меня в игре и постоянно убивал, стоило ему меня заметить.
– Поверить не могу, – бормочет Лиам.
Мне положено спросить почему, но у меня нет слов. Во рту пустыня, горло словно стискивают чьи-то руки, и, клянусь, мое сердце провалилось в желудок и продолжает копать в направлении пола. Плохо. Все это ужасно плохо. Надо подняться туда и, я не знаю, столкнуть Джонаса со сцены или еще что. Но мои ноги не слушаются.
– Я его знаю, – говорит Лиам скорее себе, чем мне. – Чувачел десять – это же мой друг. Странно это все.
– Сначала, – продолжает вещать Джонас, – я очень злился. Каждый вечер я заходил в игру и надеялся, что мне не попадется этот муда… эм, этот парень. Хех, простите, учителя.
По толпе проносится легкий смех. Все они совершенно очарованы Джонасом, прислушиваются к каждому его слову с широко распахнутыми глазами. А я так и не знаю, что мне делать.
– Но вечер за вечером Чувачел десять продолжал выслеживать меня и убивать, снова и снова. Невозможно было играть. Я жаловался на него, но модераторы спали. Так что я сделал единственную логичную вещь: я решил выяснить, кто такой этот Чувачел десять в реальной жизни. Ожидал найти двенадцатилетнего мальчишку из Таиланда или типа того. – Он смеется как бы сам над собой, и толпа сочувственно вторит ему. Кто-то даже хлопает. – Но правда потрясла меня. Нет, серьезно. Я был потрясен! – Джонас выдерживает драматическую паузу, медленно поворачивая голову слева направо и обводя взглядом толпу. – Потому что Чувачел десять не какой-то там мальчишка. Чувачел десять даже не парень.
– Что? – тихо говорит Лиам.
Вся кровь отливает от моего лица. Голова кружится.
– Лиам, – выдавливаю я из себя. – Мне нужно тебе кое-что сказать.
Но выходит так жалко, что Лиам меня даже не слышит. Он с открытым ртом смотрит на сцену, и черт его поймет, о чем он думает. Потом достает телефон, снимает блокировку и начинает быстро печатать, что-то бормоча себе под нос.
Спустя секунду из моей сумочки раздается вибрация пришедшего сообщения. Я не реагирую, только сильнее сжимаю ее во вспотевших ладонях.
– Чувачел десять, – говорит Джонас тихим – «говорю-вам-по-секрету» – голосом, – это девушка. И она учится в нашей школе.
По толпе проносится нарастающий шепот. Лиам продолжает яростно печатать. Мой телефон вибрирует снова и снова, сообщение за сообщением, но я не шевелюсь, я ничего не делаю, ничего не говорю, голос покинул меня.
– И вот когда я узнал, кто же именно этот Чувачел десять, я, – Джонас делает глубокий вдох, – влюбился в нее.
– О-о-о! – восклицает толпа.
Джонас улыбается и чешет затылок.
– Да-да, я влюбился, потому что, ну, вау! Вот это женщина. Любой феминист был просто обязан влюбиться, так ведь? Поэтому, конечно же, я поехал прямо к ней домой и так и сказал: «Кики Сирегар, стань моей девушкой!»
С тем же успехом можно было взорвать в спортзале фейерверк. Все одновременно начинают говорить, шум нарастает, словно волна, но мне плевать на это все, потому что я перевожу взгляд на Лиама, а он смотрит на меня, и в его глазах я вижу лишь шок от предательства. Все внутри болезненно сводит.
– Лиам…
Но Джонас еще не закончил, нет-нет.
– Это же как история про врагов-любовников, только в настоящей жизни. Вы же все знаете, как сильно Кики меня ненавидела. – Он смеется. – В первый же день школы она в меня вцепилась, не так ли, детка? – Он подмигивает мне. – Но любовь побеждает. Всегда. Что я могу сказать, я бессилен! Как я мог сопротивляться? Так что я просто обязан был сделать это. Должен был рассказать вам правду, потому что мне очень, очень стыдно, что я заварил всю эту кашу с «Чумной Кики». И вот здесь и сейчас я всем вам говорю: она совсем не чумная! Только немного резкая, да? – Джонас смеется. – Но не чумная. И ей уж точно не подобает прятаться в тени. Кто-то вроде нее заслуживает света прожекторов. Иди сюда, детка. Да здравствует моя прекрасная, дерзкая девушка, Кики!
Внезапно все глаза в помещении смотрят на меня. Вес их взглядов пригвождает меня к полу. Я практически чувствую их ожидание на вкус. Слышу, как бегают мысли в их головах. Они все ждут, что я кинусь на сцену, обниму Джонаса или даже поцелую и поблагодарю за такое романтичное признание. Они не знают, что он только что разрушил все, что я с таким трудом хранила.
Свой взгляд я не свожу с единственного по-настоящему важного человека:
– Лиам, я хотела тебе сказать, но…
– Ты… Чувачел десять – это ты? – Его голос дрожит, почти ломается, и я чуть не рассыпаюсь сама.
Каким-то образом заставляю себя кивнуть:
– Я могу все объяснить.
Лиам кривит губы, молча разворачивается и идет прочь. Все внутри кричит мне бежать за ним, но мои ноги приросли к полу – словно пятки буквально пустили корни и зарылись ими в землю, – и я лишь беспомощно смотрю, как он уходит.
– Детка-а, – зовет Джонас со сцены, все еще протягивая руку.
Все смотрят на меня сияющими глазами, уверенные, что только что увидели самую романтичную картину в мире, и вот это-то наконец вырывает меня из ступора: тот факт, что все они считают, что Джонас только что сделал нечто восхитительное, а не отвратительное. Стыд вскипает во мне, горячий, красный и густой. Я говорила себе быть терпеливой, тихой, покладистой, больше никогда не привлекать к себе внимания, больше никогда не навлекать на себя гнев своей новой школы, но все, чего я добилась, – это оказалась прямо в центре этого кошмара. Я не могу здесь оставаться, не могу слышать осуждающий шепот в толпе: «Почему она к нему не идет? Где ее благодарность? Она что, не знает, как ей повезло, что она встречается с Джонасом Арифином?»
Все это слишком слишком. У меня вырывается громкий всхлип, и я зажимаю себе рот рукой. Мышцы наконец-то приходят в движение, и я бегу прочь от толпы, прямо к выходу, едва различая что-то сквозь пелену слез. Все кончено, все отвратительно, а главное, я все это заслужила.
Глава 19
Оставаться в районе школы мне точно нельзя. Все очень скоро выбегут вслед за мной, чтобы продолжить упиваться моим унижением. В машину Джонаса я уж точно лезть не собираюсь, поэтому, вылетев из ворот «Синфы», я продолжаю бежать, что не так-то просто в платье-рыбке, не рассчитанном на свободу движений. И тем не менее я продолжаю ковылять вперед до самой главной улицы, где наконец-то останавливаюсь, чтобы вызвать такси.
«Такси приедет через четыре минуты», – сообщает приложение, чем вызывает у меня обреченный стон.
С таким же успехом может ехать целую вечность. Выбора у меня, впрочем, нет. Так что я стою, тяжело дыша, то и дело оборачиваясь на темный силуэт «Синфы» позади. Никто за мной не бежит. Но облегчения я испытать не успеваю, потому что телефон вздрагивает в моей руке. Уведомление от тиктока. Кто-то отметил меня на видео. Внутри меня загорается ужасающее предчувствие. Телефон вибрирует опять. И опять. Еще больше оповещений от тиктока. И от инстаграма[6]. И опять от инстаграма.
Не хочу смотреть на это все, но большой палец сам собой жмет на уведомление. Меня перекидывает на тикток с Джонасом, вещающим со сцены про Чувачела10. Потом камеру от сцены резко переводят на меня, стоящей в толпе с разинутым ртом.
Подпись гласит: «Самый недалекий человек в мире #ЧумнаяКики #ЛучшийПарень», вот только слово недалекий здесь значит не «глупый», нет, оно описывает человека, который не знает, где его место, кто считает себя лучше других. Вот как меня в школе видят. Как человека, который не ценит, что имеет.
Следующий тикток похож на предыдущий – Джонас и его речь со сцены. Подпись: «Плиз, ну как его можно не любить?! 😢#ЧумнаяКики»
Надо остановиться, я знаю, что мне нужно остановиться, но я жму на следующее оповещение, и на следующее.
«Что это сейчас было вообще #ЧумнаяКики»
«Да что он в ней нашел??? #ЧумнаяКики»
«Ржу, вы посмотрите на ее тупую рожу #ЧумнаяКики»
Экран внезапно темнеет, и на нем высвечивается имя «Элеонора Рузвельт Танувиджайя» вместе с иконкой трубки. Я даже не сразу понимаю, что Элеонора Рузвельт мне звонит. У меня нет никаких сил сейчас разговаривать, поэтому я нажимаю на красную кнопку, вот только у меня так трясутся руки, что попадаю я по зеленой.
– Ну нет! – вскрикиваю я.
Поздно.
– Чи Кики? – раздается из динамика голос Элеоноры Рузвельт. – Что происходит? Ты в порядке? У меня вся лента в тебе…
На заднем плане слышно Сару Джессику Паркер:
– Некоторые и Тетушек во всем этом тэгают…
Упоминание Тетушек добивает меня. Я ломаюсь и раскалываюсь, и весь мой стыд вырывается из меня бурным потоком.
– Да плевать мне на Тетушек! – ору я.
Элеонора и Сара Джессика резко замолкают, и их ошарашенная тишина меня только подстегивает.
– Как же я жалею, что вы вообще уговорили меня во все это влезть, и что я позволила вам Лиама втянуть, и… – Как же я сильно себя сейчас ненавижу, это невыносимо, меня захлестывает волнами нарастающей злости, унижения и скорби. Если бы я только никогда не поступала в «Синфу», если бы я только осталась в «Миньянге». Ничего бы из этого не случилось, если бы Шарлот не встретила Джорджа Клуни. И эта мысль, это осознание забивает последний гвоздь, но не в крышку гроба, а в сердце Элеоноры Рузвельт. – Лучше бы я никогда не знала твоего брата! – И на этой ноте я сбрасываю звонок. Подняв глаза, я понимаю, что мое такси приехало. Не знаю, сколько он уже тут стоит, но водитель таращится на меня через открытое окно. Игнорируя его ошарашенное лицо, я распахиваю заднюю дверь.