человека; однако на следующий день его находят мертвым, скончавшимся от страха перед увиденным – скрючившимся в углу, с выражением крайнего ужаса на лице. Явившиеся за ним люди немедленно обнаруживают жуткий ключ к разгадке: «В пыли, за годы скопившейся на полу толстым слоем, прямо от двери, через которую они вошли, через всю комнату, заканчиваясь возле скрюченного трупа Мэнтона – тянулись три параллельные цепочки следов – легкие, но четкие отпечатки босых ног, причем внешние были оставлены маленькими детьми, а средняя принадлежала женщине. Следы не возвращались назад от того места, где остановились, все они были обращены в одну сторону». Конечно же, след ноги женщины был лишен среднего пальца. «Дом с привидениями», рассказанный со строго домашними интонациями журнального подлинника, открывает нам намеки на жуткую тайну. В 1858-м на востоке Кентукки целое семейство из семи человек внезапным и необъяснимым образом исчезает из плантаторского дома, оставив нетронутым все свое имение – мебель, одежду, съестные припасы, коней и рабов. По прошествии года гроза заставляет двоих высокопоставленных джентльменов укрыться в заброшенном здании, в результате чего они попадают в таинственную подземную комнату, освещенную необъяснимым зеленоватым светом, а ведущую в нее железную дверь нельзя открыть изнутри. В комнате этой обнаруживаются разлагающиеся трупы всех членов пропавшего семейства; и когда один из нечаянных посетителей дома бросается вперед, чтобы обнять как бы узнанное им тело, жуткое зловоние настолько одолевает другого, что он случайно запирает своего спутника в подземелье и теряет сознание. Придя в себя по прошествии шести недель, он оказывается не в состоянии найти тайную комнату: дом сгорает во время Гражданской войны. Запертого в подвале более никто не видел и ничего о нем не слышал.
Бирс редко осознает атмосферические возможности своих тем столь же ярко, как это делал По, и внушительная доля его произведений обнаруживает некую наивность, прозаическую угловатость или раннеамериканский провинциализм, несколько контрастирующий с достижениями более поздних мастеров ужасного жанра. Тем не менее подлинность и художественность его темных намеков остаются всегда несомненными, и потому его величию не угрожает затмение. Согласно собранию сочинений Бирса, его жуткие истории помещены в основном в два сборника: «Может ли это быть?» и «В гуще жизни». Первый из них почти целиком посвящен сверхъестественному.
Внушительная доля американской литературы ужаса принадлежит авторам, не ограничивавшимся исключительно этой средой. Историческое повествование «Элси Винер» Оливера Уэнделла Холмса{60} с восхитительной сдержанностью предполагает существование неестественного змеиного элемента в молодой женщине, перед рождением подвергшейся воздействию, и поддерживает атмосферу тонкими ландшафтными мазками. В «Повороте винта» Генри Джеймс в достаточной мере побеждает свою помпезную занудность и многословие, создавая истинный и властный аромат зловещей угрозы, изображая мерзкое влияние двоих мертвых и злых слуг, Питера Квинта и гувернантки мисс Джессел, на маленьких девочку и мальчика, находящихся на их попечении. Быть может, Джеймс слишком рассеян, слишком уж елейно урбанистичен и слишком подвержен тонкостям речи, чтобы полностью понять весь буйный и опустошительный ужас созданных им ситуаций; но при всем этом здесь в произведениях присутствует редкостный прилив все более возрастающего страха, завершающийся смертью маленького мальчика и обеспечивающий повести постоянное место в ее особом классе.
Фрэнсис Мэрион Кроуфорд создал несколько рассказов ужасного жанра, теперь собранных в томе под названием «Скитающиеся духи». Так, рассказ «Кровь – это жизнь» с особой силой затрагивает тему проклятого луной вампиризма, происходящего возле древней башни на скалах безлюдного побережья южной Италии. В «Мертвой улыбке» автор обращается к фамильным ужасам старинного ирландского дома и семейной гробницы, с внушительной силой знакомя читателя с банши. Впрочем, истинным его шедевром является рассказ «Верхняя полка», выступающий в качестве одной из самых значительных ужасных историй во всей литературе. В этом рассказе, повествующем об одержимой самоубийством каюте, с несравненной ловкостью обыграны такие вещи, как призрачная морская сырость, таинственным образом открывающийся иллюминатор и ночное сражение с неведомым предметом.
Очень подлинным, хотя и не с манерной экстравагантностью, типичной для девяностых годов, является ужас в раннем произведении Роберта В. Чемберса{61}, прославившегося с тех пор продукцией совсем другого качества. «Король в желтом», серия не слишком связанных между собой коротких рассказов, разворачивающихся вокруг чудовищной и запретной книги, прочтение которой приносит с собой страх, безумие и потустороннюю трагедию, действительно достигает заметных высот космического ужаса, несмотря на неровный интерес и несколько тривиальное и преувеличенное использование галльской студийной атмосферы, ставшей популярной после «Трильби» Дю Морье{62}. Наиболее впечатляющим из входящих в книгу рассказов является, наверно, «Желтый знак», в котором фигурирует молчаливый и ужасный кладбищенский сторож, лицом напоминающий пухлого могильного червя. Парнишка, описывая свою потасовку с этой тварью, ежась и преодолевая дурноту, открывает некую подробность: «Ну, Божью скажу правду: когда я его ударил, он как схватит меня за запястья, сэр, а я как поверну его мягкий полужидкий кулак, палец его возьми и отломись». Художника, который увидел могильщика, посещает вместе с другим человеком один и тот же странный сон о ночных похоронах, и еще более потрясает голос, которым сторож обращается к нему. Тип этот издает бормотание, наполняющее голову «подобно густому маслянистому дыму над салотопной печкой или вони мерзкого тлена». Он бормочет только одно: «А ты нашел Желтый знак?»
Покрытый загадочными иероглифами ониксовый талисман, подобранный на улице человеком, разделившим его сон, на короткое время попадает к художнику, и, случайным образом натолкнувшись на адскую и запретную книгу ужасов, оба они узнают среди прочих жутких вещей, какие не положено знать смертным, что талисман сей – не что иное, как неведомый Желтый знак, происходящий из проклятого культа Хастура, бытовавшего в первобытной Каркозе, откуда и происходит жуткий том, следы кошмарного воспоминания о котором зловеще ютятся на задворках памяти всех людей. Вскоре после того они слышат доносящийся с улицы грохот украшенного черными плюмажами катафалка, которым правит рыхлый, замогильного вида кладбищенский сторож. Он входит в окутанный ночью дом в поисках Желтого знака, и все запоры и засовы рассыпаются от его прикосновения. И когда внутрь дома врываются люди, привлеченные воплем, какого не способно издать человеческое горло, они находят на полу три тела, два мертвых и одно умирающее. Один из мертвецов уже существенно разложился. Это церковный сторож, и доктор восклицает: «Этот человек умер еще несколько месяцев назад». Стоит заметить, что автор заимствует большинство имен и аллюзий, связанных с его жуткой первобытной землей, из рассказов Амброза Бирса. Другими ранними произведениями мистера Чемберса, использующими элемент необычного и сверхъестественного, являются «Создатель лун» и «В поисках неведомого». Нельзя не сожалеть о том, что этот писатель не стал более разрабатывать эту жилу, в которой так легко мог стать признанным мастером.
Жуткий материал неподдельной силы можно найти среди произведений Мэри Уилкинс{63}, том коротких рассказов которой под названием «Ветер в розовых кустах» содержит известное количество достойных достижений. В «Тенях на стене» нам показывают с убедительным мастерством реакцию степенного новоанглийского дома на злую трагедию, и неприкаянная тень отравленного брата вполне приготовляет нас к критическому моменту, когда тень тайного убийцы, покончившего с собой в соседнем городе, вдруг появляется возле нее. Шарлотта Перкинс Гилман в «Желтых обоях» возвышается до уровня классики в своем тонком описании безумия, понемногу наползающего на обитательницу оклеенной жуткими обоями комнаты, в которой некогда содержали сумасшедшую женщину.
В «Мертвой долине» видный архитектор и медиевалист Ральф Адамс Крам{64} добивается запоминающегося впечатления жути благодаря тонкостям атмосферы и описания.
Все еще придерживается нашей призрачной традиции одаренный и разносторонний юморист Ирвин С. Кобб{65}, чьи произведения, как ранние, так и недавние, содержат несколько превосходных образчиков жуткого жанра. Его раннее произведение «Рыбья голова» поразительно впечатляющим образом изображает неестественное сродство между ублюдочным идиотом и странной рыбой, обитающей в уединенном озере, которая в конечном счете мстит за убийство своего двуногого родича. Более поздние работы мистера Кобба включают потенциально научный элемент, как, например, в рассказе о наследственной памяти, в котором человек, обладающий примесью негритянской крови, выкрикивает слова африканской речи, попадая под поезд в обстановке, напоминающей происшедшее век назад столкновение его чернокожего предка с носорогом.
Чрезвычайно хороша в художественном отношении повесть «Темная палата» (1927) покойного Леонарда Клайна{66}. В ней рассказывается о человеке, который в духе традиционных амбиций готического или байронического героя-злодея стремится обмануть природу и восстановить каждый момент собственного прошлого посредством аномальной стимуляции памяти. Для этого он пользуется бесконечными записками, звуковыми записями, мнемоническими объектами и картинами, а также запахами, музыкой и экзотическими наркотиками. Наконец стремление это выводит его за пределы собственной жизни и направляет в черные бездны наследственной памяти, уходящей за пределы существования человечества – в душные болота каменноугольного периода и в еще более невообразимые глубины первобытного времени и бытия. Он алчет еще более сумасшедшей музыки, принимает еще более странные зелья, и наконец рослый пес этого человека начинает бояться его. Героя произведения окутывает мерзкий животный запах, лицо делается пустым и недочеловеческим. В конце концов он бежит в лес и воет по ночам под окнами. Наконец его изуродованное тело находят в чащобе. Рядом лежит труп его искалеченного пса: они убили друг друга. Атмосфера этого романа насыщена злобной силой, существенное внимание уделяется зловещему дому и окружению главного героя.