В середине книги главный герой ее выходит из пирамиды на поиски возлюбленной – в края, куда миллионы лет не ступала нога человека, в края, над которыми правит смерть, – и в медленном, томительно поминутном описании его ежедневного продвижения через эти немыслимые мрачные лиги, укрытые вечной тьмой, угадывается некое космическое отчуждение, невероятная тайна, полное ужаса ожидание, не имеющие равных во всей литературе. Последняя четверть книги несколько затянута, однако и ей не удается снизить колоссальную силу всего целого. Более поздняя книга мистера Ходжсона, «Карнакки – охотник за призраками», состоит из нескольких относительно длинных рассказов, прежде публиковавшихся им в журналах. К сожалению, по своему уровню она не дотягивает до упомянутых выше книг. В ней мы находим более или менее привычный персонаж – «непогрешимого детектива» из породы месье Дюпена и Шерлока Холмса, близкого родственника рожденного Алджерноном Блэквудом Джона Сайленса, движущегося через ситуации и события, замаранные атмосферой профессионального «оккультизма». Впрочем, силу ряда эпизодов отрицать невозможно, и они позволяют по новому оценить несомненную гениальность автора.
Естественно, в коротком наброске невозможно проследить все варианты современной трактовки классического ужаса. Этот ингредиент может по необходимости оказаться в любом произведении, как прозаическом, так и стихотворном, широко повествующем о жизни, и поэтому нас не удивляет доля нашего жанра, обнаруживающаяся в творчестве таких авторов, как Браунинг{87}, чья поэма «Чайльд Роланд дошел до Темной башни» проникнута жуткой угрозой, или романист Джозеф Конрад{88}, часто писавший о темных тайнах морей и демонической силе судьбы, руководящей жизнями одиноких и маниакально решительных людей. Таковая является лишь одной из ветвей страшного жанра, однако здесь нам придется ограничиться его относительно чистыми проявлениями, там, где они определяют сущность и доминируют в содержащем их произведении.
Несколько в стороне от основного британского потока литературы ужасного жанра находится течение ирландское, вышедшее на первый план в литературе благодаря кельтскому ренессансу конца девятнадцатого и начала двадцатого столетий. Предания о фейри и привидениях всегда играли в Ирландии видную роль, и более сотни лет их записывали такие умелые переписчики и переводчики, как Уильям Карлтон{89}, Т. Крофтон Крокер{90}, леди Уайльд{91} – мать Оскара Уайльда, – Дуглас Хайд{92}, У.Б. Йийтс{93}. Собрание это, вынесенное на обозрение публики современным движением, подверглось тщательному изучению, как и его основные черты, воспроизведенные в произведениях более поздних фигур, таких как Йийтс, Дж. M. Синг{94}, «A. E.», леди Грегори{95}, Падраик Колум{96}, Джеймс Стефенс{97} и их коллеги.
Будучи в целом скорее более причудливым и фантастичным, чем ужасным, подобный фольклор и его художественно обработанные аналоги содержат и такое, что полностью подпадает под классификацию космического ужаса. Сказания о погребении в церквях, затонувших под водами заколдованных озер, повествования о несущих смерть банши и мерзких подменышах, баллады о призраках и «нечестивых жителей Ратов» – все они обладают собственной яркой и определенной силой и образуют собственную область в литературе сверхъестественного. Невзирая на непритязательную гротесковость и абсолютную наивность, они знакомят нас с подлинной жутью в рассказе о Тейге O’Кане, который в порядке наказания за бурную жизнь целую ночь возил на себе жуткого мертвеца, гонявшего его от кладбища к кладбищу, в каждом из которых из земли восставали мертвые, отказывавшие новому пришельцу в погребении. Йийтс, вне сомнения являющийся величайшей фигурой ирландского возрождения, если вообще не величайшим из всех современных поэтов, достиг заметных успехов как в собственном творчестве, так и в пересказе старинных легенд.
X. Современные мастера
Лучшие среди ужасных историй нашего времени, благодаря долгой эволюции жанра, обладают естественностью, убедительностью, художественной гладкостью и мастерской увлекательностью, не имеющей ничего общего с готической прозой столетней и более давности. Техника, мастерство, опыт и психологическая глубина прошли огромный путь за минувшие годы, так что многие из старых произведений кажутся теперь наивными и искусственными, искупаемыми – если таковое случается – только гением, побеждающим любые ограничения. Интонация беспечной и дутой романтики, полная ложных мотивов и наделяющая каждое мыслимое событие фальшивым значением и беспечным блеском, теперь отошла к более легкомысленным и бойким повествованиям о сверхъестественном. Серьезный ужасный рассказ теперь либо делается реалистически интенсивным, благодаря тесной связи с природой и идеальной верности ей, за исключением того направления сверхъестественного, которое позволяет себе сам автор, или уходит полностью в область фантастики, наделенной атмосферой, тонко приспособленной к визуализации утонченного и экзотичного ирреального мира, находящегося за пределами пространства и времени, в котором может случиться почти все, однако в точном соответствии с некими типами воображения и иллюзии, нормальными для чувствительного человеческого мозга. Такова, во всяком случае, доминирующая тенденция; хотя, конечно, многие из великих современных писателей иногда соскальзывают к броским позам незрелого романтизма или обращаются к обрывкам равным образом пустого и абсурдного жаргона псевдонаучного «оккультизма», находящегося ныне на одном из своих периодических подъемов.
Среди живущих ныне творцов космического страха, поднятого на самую высокую художественную высоту, немногие, если таковые вообще найдутся, способны поравняться с разносторонним Артуром Мэкеном{98}, автором нескольких дюжин коротких и не очень коротких рассказов, в которых элементы космического ужаса и сгущающегося страха достигают почти ни с чем не сравнимой материальности и реалистической остроты. Мистер Мэкен, крупная фигура в литературе и мастер роскошно-лирического и экспрессивного прозаического стиля, вложил значительные силы в свои живописные «Хроники Клеменди», живые эссе, бодрые и талантливые переводы и более всего запоминающееся эпическое произведение чувствительного эстетствующего ума «Холм Грез», в котором молодой герой реагирует на магию старинного Уэльса, родного писателю, и ведет жизнь-грезу в римском городке Иска-Силурум, теперь съежившемся до усыпанной руинами деревни Каэрлеон-на-Уске. Тем не менее факт остается фактом: созданный им в девяностых годах девятнадцатого века и первых десятилетиях двадцатого века могучий блок произведений ужасного жанра стоит особняком в своем классе и отмечает определенную эпоху в истории этой литературной формы.
Мистер Мэкен, в памяти которого впечатляющее кельтское наследие соединилось с воспоминаниями юности о диких пологих холмах, древних лесах и загадочных римских руинах в окрестностях Гвента, сочинил воображаемую жизнь, наделенную редкой красотой, полнотой и историческим фоном. Впитав в себя средневековые тайны темных лесов и древних обычаев, он является поклонником средневековой старины буквально во всем – включая и католическую веру. Он покорился чарам римской Британии, жизнь которой некогда бурлила в его родном краю, и находит странную музыку в укрепленных лагерях, мощенных квадратиками камня мостовых, обломках статуй и прочих родственных им предметах, повествующих о том времени, когда правил здесь классицизм, а латынь была разговорным языком. Молодой американский поэт, Фрэнк Белнэп Лонг, отлично суммаризировал богатые переживания мечтателя и чары экспрессии в сонете «Читая Артура Мейчена»:
Как славен лес осеннею порой,
Тропинки древние в горах петляют,
Между дубрав волшебных убегают
Туда, где вал построен крепостной.
Сверкает ярко солнце в небесах,
И облака в его огне краснеют,
И на земле деревья пламенеют —
Тоска смертельная стоит в лесах.
Я жду, когда поэт из кельтских стран
Расскажет в книге об орлах имперских
И северных делах легионерских,
Мне явленных сквозь золотой туман.
Я жду, чтоб мудрость разделить его
И горе, что из древности пришло.[41]
Среди созданных мистером Мэкеном произведений ужасного жанра наибольшей известностью, возможно, пользуется «Великий бог Пан» (1894), где рассказывается о необычайном и ужасном эксперименте и его последствиях. В результате операции на мозге молодая женщина получает возможность видеть этого громадного и чудовищного бога природы, в результате чего сходит с ума и умирает менее чем через год. По прошествии многих лет в семейство, обитающее в сельских краях Уэльса, отдают на воспитание девочку Элен Воган – странную, недобрую и чужестранку по виду, которая принимается самым непонятным образом бродить по лесам. Мальчишка, заметивший того, кто разделяет ее общество, лишается рассудка; та же ужасная участь постигает и молодую девушку. Тайна эта переплетается с римскими сельскими божествами этого края, какими их изображали фрагменты античных скульптур. По прошествии еще нескольких лет в обществе появляется женщина, наделенная странной экзотической красотой, она страхом доводит мужа до смерти, заставляет художника написать немыслимую картину ведовского шабаша, вызывает эпидемию самоубийств среди знакомых ей мужчин и наконец оказывается постоянной посетительницей самых низменных лондонских притонов, где выходки ее шокируют даже отпетых дегенератов. Внимательное сопоставление записок, оставленных теми, кто сталкивался с ней на ранних стадиях ее «карьеры», свидетельствует о том, что женщина эта – та самая Элен Воган, являющаяся дочерью – не от смертного отца – молодой женщины, над мозгом которой был совершен ужасный эксперимент. Она является дочерью самого Пана и в конце встречает смерть среди жутких превращений, включающих