то было частью жизни на эсминцах.
«Блэнди» повезло с палубной командой, состоявшей из профессионально талантливых помощников боцмана, знавших свои обязанности и выполнявших их безупречно.
Пропавший офицер Стив Джексон вернулся, наконец, на корабль, проделав пять окольных переправ более чем на пяти судах. Он снова занял свое место в конце длинного стола, зарезервированное именно для ответственного за кают-компанию. Конструктивно его сиденье было чересчур низким для офицеров с нормальным ростом.
— Возьми телефонный справочник и сядь на него, — ворчал на него Фленеген. — Как иначе мы сможем тебя увидеть, чтобы пожаловаться на дерьмовое качество жратвы? — От смущения Джексон покраснел, это он частенько проделывал, поглядывая через толстые стекла очков, которые были всегда такими грязными, что мы удивлялись, как он может через них что-то видеть. Стекла увеличивали его глаза, делая их неестественно большими; его лицо при этом выглядело непропорциональным. — Там внизу ты похож на Элмера Фудда… — Фленеген был прерван прибытием в кают-компанию старпома Лy Лестера.
— Не ложитесь на стол, Вестерман, — пробубнил старпом с показным акцентом, он хоть и был выпускником академии ВМС, но временами разговаривал, как англичанин. Плотно сбитая компания младших офицеров не была настолько глупой, чтобы дурачиться в его присутствии. У Лестера был пылкий темперамент, и мы знали, что он мог выходить из себя в коротких эмоциональных взрывах, которые, как полагали некоторые офицеры, были наигранными. Мы нелюбезно прозвали его Кнехтовой башкой, потому что сзади его голова своими очертаниями напоминала кнехт, к которому корабли швартовались у своей стенки.
Как офицер, ответственный за питание в кают-компании, «непробиваемый» Джексон был обязан присутствовать за столом на поздних посиделках вместе с командиром и старпомом. Джексон ненавидел эти минуты, поскольку он всегда был главной мишенью не только издевательств младших офицеров, но и постоянных нареканий командира за плохое качество пищи. После этого следовали пассажи Лестера, обычно по окончании приема пищи, на тему несовершенств, с какими подается еда и обставлена столовая.
— Так не пойдет, — брюзжал Лестер. — Когда я жил в служебных квартирах Гарвардского клуба в Нью-Йорке, то наблюдал более приличные манеры поведения за столом. Там, по крайней мере, сидящие за столом не вываливали свою еду из тарелок и не пытались потом убежать; они кушали, как настоящие джентльмены. — После этого он приступал к безошибочному цитированию слов Джона Пола Джонса. — Ни в коей мере не достаточно того, чтобы офицер флота был способным моряком. Конечно, он им должен быть, однако он еще должен обладать гораздо большим. Он обязан еще иметь гуманитарное образование, отточенные манеры, быть всегда учтивым и сохранять чувство собственного достоинства. — Фленеген отвел глаза в сторону, Лес Вестерман негромко загоготал, а «непробиваемый» Джексон, разинув от удивления рот, таращился сквозь свои толстые и грязные очки на старпома, продолжавшего поносить его за недостатки только что произведенного приема пищи. Коммандер Келли уже вернулся на мостик, и кают-компания опустела перед заступлением на вечернюю вахту в восемь часов.
Мы продолжали движение на юг, и обычно веселая жизнь на борту постепенно ушла, уступив атмосфере неуверенности. Меня как инженера по радиоэлектронному оборудованию и исполняющего обязанности офицера-связиста взял за горло Фленеген, потому что Билла Моргана по тросовой переправе переправили на авианосец, чтобы отослать на берег за получением наших новых шифровальных карточек и перечней связных ключей; мне пришлось воевать с тремя вышедшими из строя усилителями РЛС и с множеством средств радиосвязи, работавшими не совсем хорошо. Я едва не валился с ног от обязанностей, в которых я еще не преуспел. Связное оборудование на эсминце класса «Форрест Шерман» в 1960-х годах было кошмаром, почти таким же кошмаром, что и его силовая установка. Эсминцы класса «Форрест Шерман» появились в конце пятидесятых годов как замена отработавших свое и устаревших эсминцев класса 692 «Саммер» и улучшенного класса 710, которые были построены в конце Второй мировой войны. Однако новые эсминцы класса «Форрест Шерман» — в нашей эскадре ими были «Блэнди», «Эдвардс» и «Барри» — оказались гермафродитами, поскольку не имели достаточно действенных средств ни для борьбы с подводными лодками, ни хорошей артиллерии. Хуже того, на них воткнули чрезвычайно опасные паровые установки, от аварий с которыми погибло больше народу, чем от любой другой двигательной установки, стоявшей ранее на эсминцах. Пар в этих установках перегревался, и в случае его утечки было чрезвычайно трудно что-то сделать. Работа внизу, в машинном отделении, была действительно смертельно опасным делом.
Часть IIДипломаты и разведчики
Посольство СССР
Флигель военного атташе
Белмонт-Серкл,
Вашингтон, федеральный округ, Колумбия
Утром в понедельник, то есть в тот же день, когда президент Кеннеди объявил о морской блокаде Кубы, а бригада подводных лодок капитана 1 ранга Агафонова уже вышла на боевое патрулирование вблизи Багамских островов, помощник военно-морского атташе советского посольства в Вашингтоне капитан третьего ранга Лев Вторыгин направлялся в кабинет своего шефа.
— Вызывали, товарищ адмирал? — красивый флотский офицер произнес это приглушенным голосом, как это обычно делалось в посольском флигеле на Белмонт-стрит в северо-западном Вашингтоне. Русские офицеры разговаривали на пониженных тонах, поскольку считали, что американцы прослушивают их разговоры с помощью электронных средств. В конце концов, для Советов было нормальной практикой ставить прослушивающие устройства в посольства западных стран в Москве; всему этому учили в Военно-дипломатической академии — московской «школе обаяния» для всех военных и военно-морских атташе.
Вице-адмирал Леонид Бекренев повернул выключатель, и тяжелая симфоническая музыка из четырех динамиков ворвалась в комнату, маскируя их разговор. Лев Вторыгин сразу понял, что его начальник, военно-морской атташе, хочет обсудить какой-то важный оперативный вопрос. Бекренев жестом предложил молодому офицеру присесть за маленький столик в угловом алькове, отделенном от кабинета тяжелыми красными шторами. Внутренние помещения советских дипломатических зданий во всем мире выглядели одинаково. Высокие потолки и большие окна, прикрытые выглядящими пыльно занавесками из мебельного ситца и обрамленные тяжелыми темно-красными портьерами, обычно задернутыми, если комнатой пользовались. Мебель была современной, с блестящей полировкой, и на первый взгляд выглядела высококачественной, однако при близком рассмотрении выяснялось, что это был дешевый ширпотреб из прессованных опилок, отделанных ламинатом. Даже в Румынии и Югославии, где еще сохранились ремесленники с гордыми традициями ручного производства мебели, они не выдерживали заставляющего их цепенеть влияния государственной собственности. Показной хрусталь люстр освещал неизменный цветной портрет Ленина, с теплотой глядящего вниз на дипломатов.
— Лев, становится жарко. Москва опасается, что американцы чересчур болезненно реагируют на ситуацию в Гаване и, возможно, проводят подготовительные мероприятия к интервенции. Ты в курсе, что на прошлой неделе они провели военное учение на острове Вьекес? На брифинге для прессы сказали, что по сценарию учение было направлено против карибского диктатора Ортсак — если прочесть наоборот, то получится Кастро.
Вторыгин кивнул.
— Вы же не думаете, на самом деле, что они…
Адмирал оборвал его:
— Мы не занимаемся предположениями, мы наблюдаем и докладываем о том, что происходит. Теперь слушай меня внимательно, — он открыл настенную карту, и его голос зазвучал официально:
— Ты хорошо знаешь местность и занимался этим раньше. Бери Поликарпова, садитесь в «Лендровер» и начинайте с Кэмп-Лежэн, потом направляйтесь на юг по маршруту 95 до Мурхед-Сити и понаблюдайте за движением в районах погрузки, а также на железных дорогах и автомагистралях.
Адмирал аккуратно нанес маршрут поездки на большую карту, которую он достал из-под белого экрана. Жара позднего бабьего лета сделала комнату душной и тесной, но кондиционер там никогда не работал. Вторыгин подумал, что кондиционер выключили по соображениям безопасности, потому что он был еще одним местом, куда американцы могли воткнуть подслушивающую аппаратуру. Азарт начал понемногу овладевать им — ему нравился такой вид разведки на маршруте и свобода действий вне душных помещений посольства и любопытных глаз офицеров безопасности. Они были везде и наблюдали за всем; он подумал, что, даже когда он направляется в ванную комнату, кто-то приглядывает за каждым его движением.
Командировки в западные страны на дипломатические посты были весьма престижны, и никто не выпадал из-под бдительного наблюдения службы безопасности, потому что в прошлом слишком много офицеров из советских посольств бежали. На советском ВМФ все еще висел тяжелым грузом скандал с капитаном 3 ранга Артамоновым, командиром эсминца класса «Скорый», базировавшегося в Риге (база Балтийского флота). Он исчез в 1959 году и появился затем в Соединенных Штатах вместе со своей польской подружкой; в Ленинграде у него остались жена и сын. Артамонов, принявший имя Ник Шадрин, стал самым настоящим трофеем для ЦРУ, РУМО (Разведуправление Министерства обороны) и Отдела разведки ВМС США; его представляли на собраниях офицеров на американских военных базах как образец обиженного советской властью. В сентябре 1960 г. Артамонов, загримированный до неузнаваемости, был заслушан в комитете по антиамериканской деятельности палаты представителей конгресса США. Адмирал Бекренев и капитан 3 ранга Вторыгин следили за ходом слушаний, во время которых Артамонов дал критическую оценку советской политической системы и высказал мрачные предположения о планируемых СССР будущих военных авантюрах за рубежом.