— Кирмер?… — Улыбка Дэна растаяла. — Он теперь руководит фирмой, Билл.
— А где же?…
— Наше старичье, ты хочешь сказать? Их нет. Кончились. Вернее, это он их прикончил — связал телефонным проводом и одного за другим побросал в реку. — Он улыбнулся. — У нас теперь все другое, Билл: секретарши, организация дела — все. Ты не поверишь, но я чувствую себя настоящим динозавром, а мне всего сорок четыре! — Татхилл снова улыбнулся, но на этот раз его улыбка предназначалась официанту. — Скотч со льдом, двойной. — Он снова посмотрел на меня. — Я вижу, к чему идет дело, и мне это не нравится. В наши дни, чтобы не утратить конкурентоспособности, нужно иметь в штате не меньше тысячи адвокатов. Бизнес стал слишком сложным, слишком всеобъемлющим и всесторонним. Каждый из этих индийских мальчиков, которые учатся на адвокатов в Бомбее или в Нью-Йорке, как правило, имеет второе образование и прекрасно разбирается в компьютерных системах или в биоинженерии. И они действительно умнее, чем ты или я, Билл, — это чистая правда, мать ее так!.. Из-за них фирма будет теперь двигаться в таком направлении, куда таким старичкам, как мы, путь заказан.
— Но ведь ты пока держишься, не так ли?
— Держусь, но не потому, что я юридический гений. Все гораздо проще: отказав мне от места, фирма вынуждена будет раскошелиться на большую компенсацию, и будь я проклят, если не заставлю их оплатить мне каждую мелочь вплоть до шнурков для ботинок.
Некоторое время мы молчали; Дэн слегка помешивал ложкой суп, и от его тарелки поднимался пар.
— Я слышал, в последнее время ты почти не работал, — сказал он негромко.
— Я? — ответил я. — Да, пожалуй.
— Почти или совсем?
— Кое-какая работа была, но очень мало.
— Собираешься заняться чем-нибудь другим?
Я покачал головой:
— Ничего другого я не умею.
— То, как они обошлись с тобой, было противозаконно, Билл.
Я пожал плечами:
— Возможно, но у фирмы были слишком хорошие адвокаты.
— Да. — Дэн с заговорщическим видом наклонился ко мне. — Скажу тебе по секрету: я намерен послать Кирмера куда подальше.
— Хочешь уйти?
— Уйти? Я хочу катапультироваться, пока не поздно, и пусть эти ублюдки гниют дальше без меня. У меня кое-что отложено; кроме того, фирме придется выплатить мне мою долю. И наконец, у меня есть отец Минди.
— Не понимаю, при чем тут твой тесть?
Дэн откинулся на спинку стула и потер грудь. Я хорошо помнил этот жест: он означал, что старине Дэну есть что рассказать.
— Ты ведь знаешь — я никогда не был примерным мужем и любил сходить налево.
— Я догадывался, — сказал я.
— А вот к тебе было не придраться!..
— Я привык подчиняться правилам, — сказал я. — Как все зануды.
Он фыркнул.
— Ты что-то хотел сказать насчет тестя…
Я видел, что ему не терпится рассказать мне все.
— Это просто фантастическая история, Билл! Ты в жизни не догадаешься, в чем тут перец. Ну, слушай… Недели этак три назад звонит мне отец Минди — ему, мол, охота сыграть со мной в гольф. Я соглашаюсь, и мы с ним едем в уэст-хэмптонский «Нэшнл». Прекрасное место, доложу я тебе! Мой тесть хваткий мужик; в семидесятых он заработал кучу бабок на каких-то делах с авиакомпаниями. Сейчас он «стоит» примерно двести миллионов и может очень неплохо жить на проценты с процентов.
— Что-нибудь из его капиталов достанется Минди?
— Как же, жди!.. То есть со временем, конечно, достанется, только я, наверное, загнусь раньше. Этот парень проживет минимум лет до девяноста. Знаешь, какой у него пульс? Пятьдесят четыре в покое, и давление — девяносто пять на семьдесят.
— Неприятный тип?
— Не то слово! Типичный ублюдок; обожает чужими руками жар загребать, к тому же сейчас у него слишком много свободного времени. Его жена умерла лет десять назад, и он завел себе симпатичную цыпочку-японочку, которая у него и живет. Теперь у него весь дом оформлен в японском стиле: бамбуковые циновки, повсюду нефритовые безделушки плюс рис и рыба каждый вечер… Видно, эта японка окончательно прибрала его к рукам и вертит им как хочет. Все эти разговоры о покорных азиатских женщинах — просто куча дерьма, Билл!.. Точно тебе говорю: теперь все решает японка, а он забил на дела и расслабляется в свое удовольствие. Впрочем, выглядит он просто отлично — этого у него не отнимешь.
— Но свои двести миллионов он, наверное, из рук не выпустил?
— Погоди, сейчас и до этого дойдет. В общем, сыграли мы с ним пару лунок. Я жду, когда этот старый хрыч скажет, за каким я ему понадобился. А он молчит. Играет он, в отличие от меня, хорошо, к тому же я начинаю дергаться…
— Нервничать?
— А ты бы на моем месте не нервничал?… Слово за слово, доходим мы до шестой лунки, где скамейка. Он мне и говорит — давай, мол, присядем.
— Тут-то он тебе все и выложил?
— Точно. — Принесли основное блюдо, и Дэн кивнул. — Ну, садимся мы. Он снимает свою перчатку, кладет мне на колени и говорит: я знаю, зятек, ты трахаешься с другой бабой, может, и не с одной.
— Он так и сказал — «трахаешься»?…
— Да, он так и сказал. Я сразу смекнул — это плохой признак. Похоже, мой тесть не на шутку разозлился.
Я согласно кивнул:
— Он, наверное, был в бешенстве.
— Еще в каком! Я, грешным делом, подумал, что сейчас он треснет меня по башке своей клюшкой с медной головкой. Но тесть пока меня не бьет, а говорит спокойненько: «Не спрашивай, откуда я знаю, — я просто знаю. Слухами, как говорится, земля полнится».
— А ты? — не удержался я. — Ты спал с кем-то, кроме Минди?
Дэн поднял руку:
— Вынужден воспользоваться Пятой поправкой [30], сэр.
— Понятно.
— Ты слушай, что было дальше. Он говорит: «Я отлично понимаю, что Минди — тупая корова. Я ее вырастил, и знаю, что она собой представляет. Но ты не должен с ней разводиться, Дэн, — никогда». Признаюсь, от этих слов у меня мурашки по спине забегали. О'кей, говорю, не буду, с чего вы взяли, что я собираюсь с ней разводиться? А он мне этак спокойно отвечает: «Я серьезно, Дэн. Ты не должен разводиться с ней, хотя она очень растолстела»… Вообще-то он сказал не «растолстела», а «разжирела», и это — о своей родной дочери, представляешь?! Я только рукой машу, дескать, все это ерунда, я вот тоже толстый. Но с другой стороны, Минди действительно разжирела. Да что я тебе говорю — ты же сам видел, как ее разнесло. Честно говоря, этот ее жир, Билл, мне здорово мешает… я имею в виду, мешает трахаться. Этакий сексуальный гандикап [31], если ты понимаешь, что я хочу сказать. Единственная поза, которая меня теперь худо-бедно удовлетворяет, это когда я сзади…
Я выставил перед собой ладони:
— Я вполне способен обойтись без таких подробностей. Дэн.
— Не торопись, Билли, я все это рассказываю не просто так. Эти подробности, как ты их называешь, имеют самое непосредственное отношение к твоему будущему.
— Какая может быть связь между моим будущим и тем, в какой позе вы с Минди трахаетесь?
— Ну, возможно, я не так выразился, но… Послушай лучше, что дальше было. В общем, он смотрит на меня и говорит…
В этот момент зазвонил мой телефон.
— Ответь, да поскорее. — Дэн досадливо поморщился. — Здесь этого не любят.
— Алло, Марта? — сказал я наугад. — Вы передумали?
— Привет, членосос! — послышался мужской голос. — Я что, не туда попал?
— Простите, кого вам нужно?
— Мне нужен парень, который когда-то в Бруклине дал мне этот номер.
Я поймал на себе взгляд Дэна.
— Это Шлемиль? — спросил я.
— Он самый. Я добыл для тебя тот адресок, помнишь? Сегодня утром Рейни опять приходил помахать битой. Когда он кончил, я пошел за ним — проводил до самого дома. Как насчет моих трех сотен?
— Скажи мне адрес.
— За кого ты меня принимаешь?! — завопил он мне прямо в ухо. — Сначала бабки!
— Хорошо, давай встретимся, — предложил я.
— Подгребай через полчаса к клубу.
— Не пойдет.
— Какого хрена?!
Я испугался, как бы Дэн не услышал его голос.
— Как насчет трех часов там же?
— Хорошо, приезжай. Иначе я расскажу о тебе Рейни.
Я спрятал телефон.
— Кто это был? — спросил Дэн.
— Так, один парень, который, кажется, собирается меня наколоть.
Дэн кивнул:
— О'кей, на чем я остановился?… Ах да, на своем тесте. Сидим мы, значит, на скамеечке возле шестой метки, и он говорит: я, мол, знаю, что ты собой представляешь и о чем ты сейчас думаешь. Я знаю это. Он из меня прямо шашлык сделал, представляешь? Шашлык из собственного зятя! И тут этот субъект вдруг заявляет: «Я тебя хорошо понимаю, Дэнни».
— Что-о?
Дэн яростно закивал с полным ртом.
— Так он и сказал, клянусь! Я тебя, говорит, понимаю, но ты все равно не должен бросать Минди. Я отвечаю, что, мол, и не собирался ее бросать, хотя бы потому, что это может плохо отразиться на детях, и все такое. Но его не проведешь. Он сказал, что его друзья в свое время говорили то же самое, а потом все равно бросали своих детей, как только те вырастали. Минди, сказал он, никогда не уйдет от тебя. В ней этого нет, так что даже если бы она захотела, то бы все равно никуда не ушла. Ей для этого не хватит характера. И это истинная правда, Билл! Кроме того, сказал он, Минди слишком тебя любит, и дети тоже. От этих слов я почувствовал себя настоящей свиньей. Тесть прав, конечно: Минди обо мне заботится — заботится о том, чтобы мне было хорошо, чтобы у меня всегда была выпивка. Она сделает для меня все, Билл, буквально все, она мне пятки лизать будет, если я захочу… Но это-то и бесит меня больше всего! Минди потеряла всякую гордость, всякое самоуважение и хочет только одного: чтобы ее любили и чтобы ей вставляли, словно она — бочка, которую нужно затыкать и которую нужно постоянно наполнять, как ту четырехсотгаллонную цистерну для генератора, который я установил в подвале на случай аварии электросети. Да-да, она такая. Ляжет, бывало, на кровать, раздвинет свои жирные ляжки и стонет: «О, Дэн, пожалуйста, люби меня, Дэн! О, скажи мне, что все хороню, что ты по-прежнему меня любишь!» Мне каждый раз становится ее жалко, и вместе с тем я ее ненавижу… — Тут Дэн ненадолго замолчал; глаза его были прищурены, на губах играла недобрая усмешка. — А мне нравятся худые девчонки, Билл. Крутые, норовистые, озорные — крепкие орешки, которые нужно расколоть.