— Даша в монастыре, сына нету... Ни кола у меня, ни двора. Куда я денусь без вас? С вами, почитай, всю жизнь из одного кубка орлёного горе хлебал, середь вас и душу отдам Богу.
Отец Тимофей, приглядевшись к атаману, незаметно для себя всем сердцем привязался к нему. О Ваське они никогда не говорили. Только раз, когда бывший долгое время в отлучке Памфильев вернулся в стан и объявил, что доподлинно проведал, где каин жительствует, расстрига пал перед атаманом на колени, поцеловал ноги его и клятвенно произнёс:
— Расставлю эдак персты, сдавлю горло... Тогда и его персты разожмутся... И ты, дочка моя, вольно вздохнёшь. Доченька моя! Дочка!
Ночью ватага, разбившись на десяток сильных отрядом, отправилась к солнечной стороне, к городу Киеву, куда должен был ехать с другими дольщиками на открытие новой фабрики гость первой гильдии Василий Панафидин, он же Васька-Каин, Иудин опаш.
Впереди головного отряда шли седой, но по-прежнему синеокий Фома и отец Тимофей. Судорожно сжав в кулаке черенок кинжала, расстрига проникновенно и страстно повторял за атаманом слова крамольной песни о кровавой борьбе голодных и сирых за правду жизни.