-- Спасибо, повелитель, все хорошо. Дети растут, Жена здорова. Как твое здоровье, драгоценный?
-- Все ничего, да вот медведь поранил,-- не моргнув глазом, отвечал гость, заранее решив, что не будет сообщать Соуз-хану действительных событий.
-- Что ты говоришь?! -- всплеснул руками Соуз-хан.-- Лекаря крикнуть? -- И тут же слуга выскользнул из шатра.-- А я смотрю бледный, не здоров наш хан, думаю себе. Горе-то, какое горе,-- запричитал он.
-- Успокойся, хан, расскажи лучше, что слышно в Великой степи. Не замыслили ли восточные правители опять поход против нас?
-- Мой последний караван еще не вернулся, но жду со дня на день, Караван-баши, мой старый знакомый, все расскажет. Тогда и сообщу тебе.
А сам хан давно был в степи? -- Едигир внимательно посмотрел на сидящего перед ним хозяина.
-- Давно вернулся, давно.-- Тут вошел лекарь с ларцом, где, должно быть, лежали снадобья.-- Вот и лекарь мой. Посмотри гостя,-- не дожидаясь возражений раненого, кивнул он знахарю.
Едигир решил, что повязка не помешает, а что тот узнает о ранении копьем, а не когтями зверя, то рано или поздно это все равно откроется. Потому он подставил плечо под холодные и тонкие пальцы лекаря, который, осмотрев рану, что-то зашептал и стал втирать мазь внутрь раны.
-- Хочешь, хан, с тобой отпущу лекаря? Нигде такого не найти. Все соседи к нему ездят лечиться. А как он живот вправляет...-- зацокал языком хозяин, выказывая блаженство на жирном лице.
-- А-а-а...-- махнул Едигир рукой,-- на мне, как на собаке, заживет. Спасибо за предложение. Я теперь твой должник буду.
-- Какой долг, хан! Какой долг!? -- выкатив с деланным ужасом глаза, вновь замахал руками Соуз-хан.-- Я перед тобой в долгу, что заехал. Я всегда рад дружбе, телом и душой предан. Только скажи, намекни мне...
Лекарь удалился, так и не проронив ни слова. Внесли большой котел со стерляжьей ухой и баранье мясо на блюдах. Едигир отметил, что и блюда у Соуз-хана из серебра с причудливыми фигурками по всему полю, и ковры, которыми был застелен шатер, отличаются сочными и свежими красками и не местной сибирской грубой работы, а привезенные с восточных базаров.
Ели уху не торопясь, рассуждая, какая нынче будет зима, много ли снега наметет, Будет ли хозяин здесь зимовать или откочует к родственникам в степи, где легче прокормить его скот. Уже совсем стемнело и разожгли посреди шатра костер, который был обложен диким камнем.
-- Где хан пожелает спать? -- спросил после ужина Соуз-хан.
-- Где хозяин положит, там и лягу,-- ответил Едигир.
-- Тогда здесь и постелят слуги,-- закивал хозяин и вышел, чтобы распорядиться о ночлеге.
Едигир со спутниками услышали слабый шум приближающегося обоза, а может, просто конной группы. Потом закричал ишак, почуявший окончание пути, и послышались голоса людей. "Караван",-- прошептал, мигом схватившись за саблю Нyp. Все остальные спутники Едигира вскочили с подушек и обернулись в сторону своего повелителя. Но испуга в их глазах он не увидел. Скорее решимость отразить любое нападение, если случится подобное.
-- Пошли, послушаем,-- спокойно проговорил Едигир, чтобы не вызывать паники и не смутить излишней настороженностью.
Но Соуз-хан уже спешил встречать прибывший караван, радуясь, что добрались благополучно. Слышались громкие вопросы в темноте, радостные восклицания караванщиков, что достигли конца пути.
Нур неслышной тенью скользнул к частоколу и, прижавшись щекой к бревнам, вглядывался в просвет ворот, пытаясь различить по теням прибывших, нет ли среди них воинов-пришельцев. Но тут он услышал тихий шепот караван-баши, который о чем-то переговаривался с хозяином. Hyp лесной кошкой подкрался ближе и явственно услышал:
-- Они совсем близко... утром будут здесь... ваш хан сбежал... его надо...-- Но тут осел закричал громко и радостно, требуя себе свежего сена и воды за то, что привел благополучно весь караван. Нур не расслышал последних слов, но было и так ясно, что Соуз-хан находится в сговоре с караван-баши, а тот в свою очередь с захватчиками.
-- Надо уходить, хан, быстро,-- шепнул на ухо Едигиру Нур, который продолжал все так же стоять у входа в шатер, и пересказал ему все слышанное.
-- Я так и думал,-- ответил тот. И велел Нуру незаметно оседлать коней, а сам направился к хозяину, хлопотавшему у вьюков, снимаемых на землю.
-- Какая удача мне сегодня,-- радостно осклабился тот, увидев Едигира,-- и высокий гость ко мне и караван пришел...
-- Не встретили ли кого, дорогой,-- перебил его Едигир, обратясь к караван-баши.
-- Много видели, ох, хан, много всего видели. Завтра обо всем расскажу,-- низко согнувшись в поклоне, тот засеменил в сторону, быстро переставляя кривые ноги.
-- Стой, старик.-- Едигир в два прыжка нагнал его и схватил за бороду, приставив к горлу кинжал.-- Скажи по-хорошему, что велели тебе сделать чужеземцы, или лишишься бороды вместе с головой и лживыми устами!
-- Не губи, повелитель,-- завыл тот, не на шутку испугавшись,-- все скажу.
-- Кто в сговоре с пришельцами? -- повторил громче Едигир и слегка нажал кинжалом на горло. Старик вскрикнул и завизжал.
-- То мне неизвестно. Я торговый человек, и меня лишь просили показать путь в Сибирское ханство. Остального не знаю. Клянусь!
-- Откуда тогда этот знает о чужеземцах? -- Едигир махнул рукой в сторону Соуз-хана.-- Откуда, я спрашиваю?
-- Я спросил его...-- заблеял напуганный хозяин и не успел закончить, потому что сзади на него наехал конем Hyp, успевший уже оседлать лошадей и поспешивший к воротам.-- Помогите, спасите! -- завизжал еще громче хан и упал прямо под копыта. Чуткое животное испуганно шарахнулось, и Соуз-хан на четвереньках отполз в темноту. Но уже бежали на помощь ему вооруженные слуги с факелами в руках.
-- Уходим отсюда! -- приказал Едигир, заскакивая на своего коня.-- А с тобой, предатель, я еще посчитаюсь.
Слуги не сразу разобрались, кого надо спасать, и это дало возможность Едигиру со своими людьми выехать за ворота и проехать через мост. Лишь затем свистнуло несколько запоздалых стрел, пущенных наугад.
А конники опять мчались в темноте вдоль берега реки к стольному сибирскому городку Кашлыку, где можно было наконец-то спокойно передохнуть и поспать.
ВРЕМЯ ПУСТЫХ ЖЕЛАНИЙ
В сибирской столице текла тихая и размеренная жизнь. Женщины готовили к зиме жилище, шили теплые одежды, сушили старые, нянчили малышей. Каждое утро небольшими группами отправлялись собирать грибы, обильный урожай которых в этом году обещал составить хорошие запасы на зиму.
-- Коль столько красноголовиков навыскакивало,-- говорила старая Аниба молодкам, сопровождающим ее в дальних походах по урочищам,-- то и зима будет снежная да мягкая. Значит, и сохатый далеко в болота уйдет. Мужикам его там трудно взять будет. Шейте больше рукавиц и теплых кисов для охотников.
Грибы сушили на солнце и у костра, где женщины пели грустные песни тонкими голосами, гадали по уголькам, брошенным в чан с водой.
Выходила к ним и Зайла-Сузге, доставала свой кубыз, сделанный из тростника, и тихая мелодия неслась над иртышскими кручами, заставляя сжиматься девичьи сердца.
Рыбаки, выехавшие на ночную рыбалку, бросали весла, поднимая головы в сторону княжьего холма, и слушали, вытягивая шеи, зовущую к любви и покою мелодию.
Зайла-Сузге, прожив несколько лет в Сибири, приспособилась к местным обычаям, перестала прятать свое лицо от посторонних, научилась шитью бисером и всему другому, что необходимо женщине.
Но больше всего любила она, уложив сына спать, уходить на самый обрыв над бурлящим неспокойным Иртышом и смотреть оттуда в заречные дали, слушать ржание пасущихся на лугах коней. Приходила к себе уже далеко за полночь и, вздыхая, тихо укладывалась на подушки.
Старая Аниба, видя утром круги под глазами у ханской жены, ворчала:
-- Да разве можно так по мужу убиваться? Где это видано? Вот вернется Булат, пожалуюсь ему. Пусть пожурит тебя маленько.
Но приезжал Бек-Булат из вечных своих странствований по городкам и порубежным улусам. Весь в пыли, похудевший и загоревший, он шел, еще больше припадая на больную ногу, к Зайле-Сузге, широко раскинув руки; она спешила к нему, ведя за руку маленького Сейдяка, и все забывалось. Молчала и старая Аниба, и Зайла-Сузге становилась вроде бы веселей. Но Бек-Булат примечал, что с его женой творится что-то неладное...
Детей она больше не рожала, а когда Бек-Булат заикнулся, что надо еще одну жену брать, предложил Зайле проехать по селениям для выбора невесты, то едва не произошло непоправимое. Зайла-Сузге выскочила из шатра и бросилась к обрыву. Едва поймали ее у самого края. Несколько дней лежала молча, не пила, не ела и не отвечала на ласковые слова мужа.
-- Зайлачка, пошутил ведь я,-- гладил ее шелковистые волосы Бек-Булат, щекотал тонким носом ухо, терся щекой,-- прости меня. Никто мне не нужен, Есть сын, и ладно. Другой жены брать не буду, обещаю...
Оправилась Зайла-Сузге, но улыбка совсем исчезла с ее круглого личика. Небывалая бледность отличала ханскую жену от других жизнерадостных и румяных женщин.
Побился Бек-Булат, пытаясь развлечь и развеселить жену, да, ничего не добившись, стал лишь чаще уезжать под любым предлогом из Кашлыка.
В то лето лишь дважды наведался он к семье. Привез сыну разных угощений, купленных у караванщиков, и небольшого ишачка для забавы.
Сейдяк страшно обрадовался собственному "коню" и потребовал быстрее сшить ему седло и сбрую. Теперь, обучившись управлять строптивым животным, он часто ездил с женщинами на сбор грибов и вез обратно, гордый и довольный, полные туеса.
Лишь старой Анибе поведала Зайла-Сузге свою печальную историю о встрече с Едигиром и о жизни на его охотничьей заимке. Рассказала и даже облегчение почувствовала. Вместе поплакали вечерком, посетовали на горькую женскую долю и больше никогда о том не вспоминали.