-- Говоришь, сын Бек-Булата бежал?
-- Да, он, Сейдяк, а с ним его мамка Аниба и главный шаман, что признал меня у ворот крепости.
-- А где жена самого Бек-Булата? -- задал наконец Кучум главный вопрос, мучивший его вторые сутки.
-- О хан, та сучка еще сбежала, когда узнала о приближении твоем. Разное о ее бегстве говорили... Будто полюбовник у нее брат Бек-Булатов, Едигир. Вот к нему, верно, и убежала...
-- Ясно, иди,-- махнул рукой Кучум и вновь повернулся к иртышскому берегу, уйдя целиком в свои думы.
Старик исчез мигом, радуясь, что его ни в чем не обвинили, но остался юзбаша, что первым потревожил Кучума. Он в нерешительности помялся сзади него, а потом все же решился задать вопрос:
-- Снаряжать ли погоню за беглецами?
-- Ну их,-- Кучум, не поворотясь, махнул рукой,-- и так найдутся. Теперь это наше царство, и они отныне наши подданные. Лучше наведи порядок в городке. И отправь гонца к Алтанаю, чтобы шел сюда со всем войском.
Юзбаша исчез, а Кучум остался на берегу со своими мыслями и сомнениями. Более всего в данный момент его беспокоила Зайла, которая могла угодить в руки его же воинов или противников Бек-Булата и Едигира, которые, наверняка, пожелают разделаться с ней. Но даже если и сторонники сибирских ханов узнают, чья она сестра, то ей несдобровать. Ее могут обвинить в предательстве и иных бедах...
По всему выходило, что сестре угрожала опасность с любой стороны, и он, отныне полновластный правитель Сибири, ничем не мог ей помочь.
"Все в руках Аллаха",-- подумал он и поднял руки к небу, как бы призывая покрытое темными тучами холодное и чужое ему небо в свидетели.
ДОРОГА ТЫСЯЧИ ВЕСЕЛ
Едва Зайла-Сузге отплыла от брошенного селения и миновала стремнину реки, делавшей крутой поворот, как заметила, что обе собаки, сидевшие в носу лодки, начали беспокойно себя вести.
-- Что вы волнуетесь, миленькие? -- обратилась она к ним и заметила, что те поднимают то одну, то другую лапу, отряхивая их.
-- Что случилось? -- продолжала спрашивать их, словно те могли ответить ей.
Приглядевшись внимательней, Зайла заметила, что в лодке полно воды и она уже подбирается к ее ногам. Едигир, лежавший вдоль долбленки, заслонил своим телом течь, а потому было не видно, как появилась вода.
-- Верно, моя затычка выскочила, и мы можем запросто утонуть,-испуганно прошептала она.-- Аллах, сжалься над нами! Чем мы прогневали тебя?
И тут ей пришло в голову, что Едигир не верит в Аллаха, а поклоняется, как его предки, своим деревянным богам. "Вот Аллах и наказал его...-подумала она.-- Если он останется жив, то я обязательно постараюсь убедить его, что надо менять старую веру. Ведь мы живем совсем в другое время, чем наши отцы и деды. Меняется все, и человек тоже..."
Эти рассуждения несколько успокоили Зайлу, и она начала торопливо грести к берегу. Собаки тихонько поскуливали, как бы поощряя ее, и с нетерпением вглядывались в приближающийся берег.
Наконец лодка ткнулась в песок, и Зайла, шагнув через борт в неглубокую воду, вытолкнула лодку, сколько хватило сил, из реки на берег. Собаки соскочили первыми и описали небольшой круг, принюхиваясь и оглядываясь.
Теперь предстояло самое главное -- вытащить Едигира из суденышка на берег и попробовать заделать отверстие в борту. Зайла приподняла его за плечи, но на большее у нее просто не хватило сил. Едигир словно стал тяжелее, или она устала после бессонной ночи и напряжения, которое не оставляло ее уже который день. Хотелось есть, а еды-то у нее с собой как раз не было.
Зайла опустилась прямо на мокрый песок и заплакала. "Неужели нам придется погибнуть одним на этом пустынном берегу? -- с горечью спрашивала она себя.-- Неужели нет никакого выхода? Кого позвать на помощь? О Аллах, сжалься надо мной, посоветуй, как поступить".
Чем больше она думала о своем безрадостном положении, тем больше склонялась к мысли, что одной ей Едигира не спасти и не выходить. Нужна была чья-то помощь, но к кому обратиться, когда вокруг полно врагов. А как отличить, кто рядом с тобой -- Друг или враг?
Но когда прошел первый приступ отчаяния, и она чуть успокоилась, то неожиданно решила, что все обстоит не так уж и плохо. "У меня есть кресало, значит могу развести огонь. Есть сети, значит поймаю рыбу, изжарю ее, поем, появятся силы..."
И, оставив лодку с Едигиром на берегу, она отправилась собирать сухие ветки, во множестве лежащие вдоль берега. Нашла она и пучки травы и кусок бересты и, сложив все это в кучу, начала с помощью кресала разжигать костер. Долгое время у нее не получалось выбить хорошую искру, которая бы запалила траву, а затем и бересту, Наконец одна искорка попала на сухие травинки и показался слабый дымок. Зайла тут же бросила кресало и начала раздувать слабый огонек, прикрыв его собой.
Клубы дыма медленно выползали из костра, а огня все не было. Зайла начала уже кашлять от непрерывного дутья и едкого дыма, попадающего в рот и глаза. Но вот дым исчез и из травы вырвалось малое пламя. Зайла чуть не закричала от радости, до того ей не верилось, что она смогла сама добыть огонь. Подсунула бересту. Занялась и она. От бересты маленькие тоненькие веточки, от них большие...
Зайла вскочила на ноги и прошлась вокруг своего костра в танце, раскинув руки и прихлопывая в ладоши. К действительности ее вернул громкий собачий лай. Зайла подняла голову и увидела, что к ней направляется одинокая лодка с сидящим в ней мужчиной.
Первым ее порывом было броситься бежать от берега в сторону близкого леса. Но как бросить Едигира?.
"А если это враги? -- обожгло ее, словно огнем от занявшегося костра. Но, посмотрев но сторонам, Зайла чуть успокоилась:-- Если бы это были враги, то их бы было много. В незнакомой стране плавать на лодке по одному они не будут. К тому же они скорей бы прибыли верхом, а не по воде".
Присмотревшись к мужчине, что неторопливо греб в ее сторону, она разглядела сухое морщинистое лицо и сообразила, что тот достаточно стар и навряд ли причинит ей какой вред.
-- Может, даже поможет мне вынуть Едигира из лодки и спрятать его подальше от всех...-- прошептала Зайла.-- Помоги мне, Аллах!
Лодка незнакомца мягко причалила рядышком с лодкой беглецов. Это было выполнено так мастерски, что Зайла даже залюбовалась, как мужчина, правивший своей долбленкой, неторопливо и ловко направлял ее, не тратя притом лишних усилий.
Не выходя на берег, пришелец перегнулся через борт и заглянул без всяких церемоний в лодку, где на дне лежал неподвижный Едигир.
-- Вай, вай, вай,-- запричитал он,-- одни мертвецы встречаются мне сегодня. Сколько же их поубивали проклятые степняки? Это твой муж или брат?
Но Зайла-Сузге предпочитала отмалчиваться, пока не узнает, что за человек подплыл к ним и что у незнакомца на уме. На всякий случай она захватила из лодки обломанный нож, найденный ею в селении, и держала его в плотно сжатом кулаке за спиной.
-- Вот плыву себе к родичам, и одни мертвяки по берегам лежат. Что это за времена пошли, я говорю, И чего люди не живут по своим улусам, не растят детей, не радуются жизни? Двое моих сыновей погибли, и теперь мне на старости лет надо кормить себя и внучат и старуху свою,-- продолжал старик без перерыва, словно боясь, что его могут перебить и не дать договорить.
Зайла, осознав, что от приплывшего старика ждать плохого, верно, нечего, подошла поближе к берегу и улыбнулась. Старик неторопливо выбрался из своей долбленки и, кряхтя, сделал несколько шагов на полусогнутых ногах, опираясь на весло, служившее ему вместо костыля.
-- Откуда вы плывете?-- осторожно обратилась Зайла к нему.
-- Ой, есть такое селение, купцы его Бабасанами зовут, там я и живу. А плыву аж до бобровой речки, где живут мои дальние родичи. Да я уж говорил тебе об этом. А зовут меня все старым Назисом-рыбаком. Всю свою жизнь на этой реке прожил и на ней, верно, и помру.
-- Дедушка Назис,-- тихо обратилась к нему Зайла,-- помогите мне вынуть его из лодки,-- и она показала рукой на Едигира,-- он не мертвый, он после сражения не приходил в себя. Я боюсь за него...-- голос ее дрогнул, и две слезинки скользнули по щекам.
-- Э-э-э... живой, говоришь... Однако впрямь дышит,-- Проговорил старик, наклонив свое ухо к груди Едигира.-- какой панцирь богатый,-зацокал он тут же языком в восхищении, словно ребенок, который не умеет скрывать свои чувства.-- Кто он? Бек? Хан?
Но Зайла словно не слышала новых его вопросов, а вошла в воду и взялась за ноги Едигира, пытаясь извлечь его из лодки.
Старик засуетился и ухватил лежащего за плечи, потянул к себе. Вдвоем, тяжело дыша, они подтащили Едигира к самому костру и положили на песок. Зайла быстренько принесла шкуры и тряпки, взятые в селении, чуть обогрела их на разгоревшемся костре и подоткнула под грузное тело любимого.
Старик внимательно наблюдал за ее действиями и неожиданно произнес, слегка склонив голову:
-- Однако ты, девка, не наших краев будешь... Так говорю?
-- Почему вы так решили, дедушка Назис? -- засмеялась Зайла.
-- Меня, старого, трудно провести. И говоришь ты не так, как наши девки. И шкуры трясешь по-другому и...-- он замялся,-- одно слово, красивая ты девка, а такие в наших селениях не живут, точно говорю. А таких белых рук я отродясь не встречал. Царские руки...
-- Вы уж скажете, царские...-- Зайла даже покраснела от столь лестных слов в свой адрес,-- до царицы мне далеко пока.
Но старик, казалось, и не слушал ее, а, сказав что-то, мигом переключился на другое и спешил поделиться увиденным.
-- Вот и муж твой, или кем он тебе доводится, тоже не простой охотник, И по панцирю вижу и лицо другое, Где-то я его встречал, а вот где, и не упомню уже теперь... Стар совсем стал, глаз не тот...
-- Не знаю, как и помочь ему,-- горестно произнесла Зайла, отирая выступившую из раны на голове кровь,-- боюсь, что не сохраню его.
-- Да-а-а,-- протянул Назис, о чем-то раздумывая,-- кем бы он ни был, а все ж таки человек. Надо с него панцирь снять и кольчугу тоже. Тепло ему нужно. Давай-ка, дочка, снимем с него все вооружение.