-- Да у него же обе руки поморожены! И лицо тоже, вон щеки все белые.
Старуха оторвалась от варева и протянула черную руку с дряблой кожей к пальцам Сабанака и осторожно ощупала их.
-- Выходи из землянки,-- неожиданно приказала ему.
-- Зачем? -- удивился тот.
-- Оттирать тебя, малый, надо, а то потом сам не рад будешь, вот что скажу. Пошли...-- и, тяжело поднявшись, заковыляла к выходу.
Ничего не понимающий Сабанак поднялся и пошел следом. Тут же и Нурия, которой, видимо, трудно было сидеть на одном месте, выскочила наружу, и вдвоем со старухой они начали натирать ему руки снегом. Сперва он ничего не чувствовал, но потом появилась боль в пальцах да такая, что хоть кричать впору. Однако вскоре в руки пришло неожиданное тепло и началась ломота.
Нурия, смущаясь, набрала в пригоршню снега и провела по его щеке. Но старуха сердито отодвинула ее руку и велела идти в жилище, принявшись сама растирать и щеки и нос. Затем велела скинуть сапрги и столь же усердно растерла ступни ног.
Сабанак почувствовал, что кровь с новой живительной силой побежала по телу, и начал благодарить старуху, но та ничего не ответила, словно и не слышала его слов, а прошла обратно в землянку. Юноша натянул сапоги и вошел вслед за ней, сел на свое место у огня. Старуха подошла сзади к нему и бросила на землю сшитые из шкур теплые сапоги, промолвив единственное слово:
-- Надень.
Он повиновался, не решаясь уже заговорить с ней, и лишь мягко улыбнулся и кивнул головой с благодарностью. Старуху словно прорвало от покорности Сабанака, и она громко заговорила, не особо подбирая слова:
-- Какой дьявол понес тебя, сосунка в наши края?! Ничего не знаешь, не ведаешь, а туда же, на войну полез. Чего ты здесь потерял? Кто звал тебя к нам? Что тебе нужно, а? Своей земли нет, так на нашу позарились! А ты поживи здесь, попробуй, а если живой останешься, побежишь обратно так, что на сивой кобыле не догнать. Я бы вашего хана вот этими самыми руками задушила, встреться он мне!
-- Тихо, мама, успокойся,-- кинулись к старухе обе девушки, увидев, что та кричит в полном исступлении.-- Ваши люди сына ее убили, брата нашего,-сквроговоркой выпалила извиняющимся голосом Нурия, чуть повернув голову к Сабанаку.
И он тоже растерялся и, не смея что-то ответить, глядел на неистовствующую старуху широко открытыми глачами. В этот момент в землянку вошел, низко нагнув голову, Иркебай и прошел к огню. Он, верно, слышал крики старой женщины, потому спросил у Сабанака:
-- Ну, слышал, как вас тут любят? Скажи спасибо, что она не взяла нож да не заколола тебя, как овцу, в жертву богам.
Тот помолчал, не зная, как лучше ответить, потом тихо проговорил:
-- Люди всегда воевали, а значит, и убивали друг друга. Если я кого и убил, то лишь в честном бою, а не из засады, тишком.
-- А-а-а... Значит ты хочешь сказать, что мы не по правилам сегодня с вами сражались? Так я тебя понял? А я тебе вот что скажу: когда в землянку заползает ядовитая гадюка, то никто не разбирает, права она или не права, а хватают кол или что в руки попадет и бьют ее по башке. А не убей ее, так и повадится, и детей покусает, и хозяйкой в твоем жилище станет.
-- Мы пришли, чтоб прогнать вашего хана, который не по праву управляет вами. Наш хан Кучум законный наследник...
-- Законный, говоришь?! -- закричал Иркебай. Сабанак уже не рад был, что ввязался в спор с ним, понимая, что в любой момент может быть убит.
-- Значит, нами не тот хан правил? А нам так вот все равно, кто нами правит, если он соблюдает законы наших предков и не мешает нам жить. Мы выбрали Едигира, и он наш хан! А ваш есть и останется навсегда чужаком для всех, запомни это.
-- Предки нашего хана правили этой страной...-- не повышая голоса, робко защищался Сабанак.
-- Да насрать мне на его предков! Все уже давно о них забыли и вспоминать не желают. Завтра найдется еще кто-то, явится на нашу землю и захочет править нами. Нам решать, кто будет нашим ханом. Мы вольные люди, и захотим выгнать своего хана -- выгоним. Захотим пригласить другого -пригласим! Понятно?!
-- А белому царю вы тоже сами решили дань платить?
-- Уж никак не по вашей из Бухары подсказке. Мы слабый народ, и нам нужны сильные друзья.
-- Нашли друга,-- фыркнул Сабанак,-- да он вас проглотит и не заметит.
-- А мы костлявые, нами и подавиться можно. Ты верно, уже понял это,-засмеялся Иркебай,-- но больше я с тобой спорить не желаю. Давайте, хозяева, кормите нас,-- потребовал он.
-- Все давно готово,-- недовольно проворчала старуха и шикнула на девушек, чтоб они вышли из землянки и не мешали мужчинам обедать.
Ночевал Сабанак в той же самой землянке вместе с воинами, захватившими его в плен. Хозяева ушли к соседям, оставив их одних.
На другой день выступили затемно, и Сабанаку разрешили сесть верхом на коня, предварительно связав ему руки за спиной. Затем было еще два ночлега в таких же, похожих одно на другое, поселениях. И Сабанак с горечью думал, что уже, верно, никогда не вернуться ему к своим землякам, не услышать шуток добродушного и грубоватого Алтаная, не ощутить на своем лице нежных пальчиков Биби-Чамал. От таких мыслей щемило сердце, иногда казалось, что лучше бы выхватить на привале кинжал у одного из охранников и заколоть себя, но... иное чувство -- интереса и любопытства к народу, с которым он совсем недавно воевал, просыпалось в юноше и не позволяло решиться на крайность.
Через три дня Сабанак понял, что они достигли конечной цели своего путешествия. Навстречу им вышли около сотни вооруженных воинов, и, сопровождаемые ими, они въехали в лагерь, где почти не видно было женщин и детей. Зато стояло множество шалашей, шатров, свежая земля указывала на то, что недавно была вырыта землянка в большом холме, возвышающемся посреди лагеря. Горели большие костры, на которых в медных котлах варились огромные куски мяса. Где-то возле леса раздавался перестук молотков, верно, кузнецы ковали новое оружие. Возле опушки гарцевали на конях молодые всадники в нарядных доспехах, стараясь достать друг друга саблями под одобрительные крики пожилых бородатых воинов.
Юноша попытался прикинуть, сколько же людей находилось в лагере сибирцев, и понял, что их никак не меньше пяти, а то и семи сотен.
"Когда же они успели собрать такое войско? -- поразился он.-- А ударь они сейчас на Кашлык, и нашим воинам несдобровать. Правда, драться за свою жизнь они будут, как волки, но эти-то на своей земле и могут обложить городок со всех сторон и тем самым обречь их всех на голодную смерть..."
Его мысли были прерваны появлением на вершине холма высокого воина в богатой шубе, наброшенной на плечи, в собольей шапке на гордо поднятой голове. Даже издали Сабанак узнал в нем того пленника, много дней назад привезенного Кучумом с той стороны реки. Неуловимая перемена произошла в хане Едигире: он слегка сутулился, и широкие брови его были сведены к переносью, на щеках залегли глубокие морщины, и само лицо стало как-то темнее, сумрачнее.
Иркебай, увидев Едигира, торопливо заспешил к нему, скользя по мерзлой, накатанной множеством ног земле. Взобравшись на холм, поклонился сибирскому хану и начал что-то говорить, время от времени показывая рукой вниз на Сабанака. Выслушав его, Едигир отдал короткое приказание одному из воинов охраны, и тот, сбежав вниз, подтолкнул пленника в сторону хана, поясняя свои действия:
-- Иди быстрее. Сам хан желает тебя видеть. Но Сабанак и без него догадался, что требуют его, и поднялся на вершину, подошел к группе людей. Едигир внимательно оглядел его с ног до головы и, чуть помолчав, обратился к Иркебаю.
-- Говоришь, что племянник самого башлыка?
-- Так он сказал.
-- Как доказать можешь? -- последовал вопрос уже к пленнику.
-- Да никак...-- пожал он плечами.-- Хочешь, так у него самого спроси.
-- В уме тебе не откажешь. А сколько человек осталось у твоего хана?
-- Не знаю... не считал...
-- Так, так...-- Нехорошая усмешка скользнула по губам Едигира.-Значит, считать тебя не научили, а пора бы. Надолго в наши края пришли?
-- Как поживется,-- столь же неопределенно ответил Сабанак.
-- А я вот думаю, что тебе жить осталось совсем недолго. Вздернуть его на первой осине прямо сейчас,-- обратился он к охране.
Два здоровенных мужика кинулись к юноше и потащили с холма к лесной опушке, зловеще улыбаясь друг другу.
"Так что же это?! Неужели конец? -- пронеслось в голове у него. И хотя с того самого момента, как он оказался в плену, нехорошие мысли о смерти не покидали Сабанака, но надежда, пусть и слабая, теплилась и жила. Надо что-то делать! Бежать? Но как? Перейти на службу к сибирцам? Но мне и этого не предложили..."
Его уже дотащили до ближайших деревьев, и один из палачей полез на дерево с волосяной веревкой в руке. Тонкие заледеневшие ветки обламывались, и тот никак не мог забраться на дерево. Тогда он попробовал перебросить веревку через ближайший сук, но и это у него не получилось. Второй бросился помогать ему, и Сабанак, оставшийся на время один, повел глазами вокруг себя, надеясь, что можно попробовать удрать в лес.
И тут его взгляд скользнул по вершине холма, откуда Едигир наблюдал за казнью. Неожиданно он увидел, что рядом с ханом стоит девушка или женщина, издали не видно было ее лица, и взволнованно жестикулирует руками, что-то объясняя тому.
Наконец веревку зацепили за толстенный сук и набросили петлю на шею Сабанака. Он поднял глаза вверх, к затянутому тяжелыми снеговыми облаками небу, набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза...
-- Ну что? Тянем? -- услышал он голос одного из палачей.
-- Давай...-- отозвался другой.
И тут с холма раздался чей-то крик:
-- Подождите! Привести его сюда!
Сабанак решил, что это ему показалось, но с него торопливо сняли веревку, правда, оставив ее перекинутой через сук, и повели обратно. Сабанак шел, не чувствуя ватных ног, словно в сапоги насыпали песку или наложили камней. Все плыло перед глазами, и он едва взобрался на холм, как силы оставили его, и уже сквозь пелену беспамятства смутно разобрал слова хана: