-- Вернуться вернулся, а глаз не кажешь. Али чужие стали совсем? -Едигир смущенно заулыбался, запустил ручищи под шапку, не зная, что и ответить, а она продолжала. -- Собирайся, пошли! Щи стынут. Дома обо всем расскажешь. -- И под насмешливые взгляды мужиков Едигир смущенно поднялся и неловко зашагал вслед за Аленой. Она без умолку тараторила на ходу и про дурную погоду, и про свою работу на воеводском дворе, рассказывая обо всем понемногу и сразу.
... Оставшись одни в доме, куда их отвел сотник, Карача-бек и Соуз-хан огляделись, подошли к большой печке, жарко натопленной по случаю непогоды, и долго разглядывали причудливые изразцы, Соуз-хан даже заглянул в топку, пытаясь определить, откуда идет тепло.
-- Никак не могу понять, где костер у них тут? Карача-бек, которому уже приходилось видеть печи, снисходительно посмотрел на него:
-- Дрова сгорели, а тепло осталось, неужели не поймешь?
Но сколько он не пытался объяснить Соуз-хану устройство печи, тот только бестолково таращил глаза, несколько раз повторил слово "шайтан", а потом и вовсе утратил всякий интерес к таинственному сооружению.
На кровать он тоже отказался лечь, а постелил овечий тулуп на пол и устроился прямо там. Едва собрались спать, как в дверь кто-то осторожно постучал. Карача-бек вытянул из ножен кинжал и, не слышно ступая, приоткрыл ее. Выглянул в сени. Там стояли два мужика, смущенно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу.
-- Менять хотим, -- сказал один из них, -- и протянул Караче-беку мешочек соли.
Тот взял, лизнул ее, удовлетворенно кивнул головой и знаком пригласил пройти в горницу. А затем спросил, подбирая русские слова:
-- Что надо? -- и потряс мешочком.
-- Деньги, -- ответил первый, -- меха можно. Карача-бек глянул на Соуз-хана как бы спрашивая у него одобрения, а потом полез в кожаный кошель и, вынув оттуда несколько золотых монет, поднес их близко к глазам мужиков и тут же убрал руку, проговорив:
-- Соль -- нет! Ружье надо, -- и для верности надув щеки, несколько раз сделал губами "пуф-пуф". Мужики хитро переглянулись и спросили:
-- Сколько?
Карача-бек поднял три пальца, показывая, что даст три золотые монеты за ружье, но мужики выкинули десять пальцев. Карача-бек -- четыре, они -восемь, сошлись на пяти. После чего мужики так же незаметно исчезли, не забыв прихватить с собой мешочек с солью. Соуз-хану эта затея не понравилась с самого начала, и он попробовал отговорить своего спутника от задуманного.
-- Дались тебе эти ружья, в Казани бы купили. А тут неизвестно еще, чем дело кончится.
-- В Казани с нас по тридцать монет за ружье возьмут, а могут еще и негодное подсунуть. А здесь, считай, даром берем.
-- Тебе видней,-- ответил Соуз-хан и укрылся с головой теплой попоной.
Мужики отсутствовали довольно долго. Но вот Карача-бек услышал как скрипнула входная дверь, а потом появились и они, тяжело дыша, поставили на пол горницы два ружья. Визирь придирчиво осмотрел их, заглянул в ствол, дунул для верности и, поколебавшись, протянул пять золотых монет. Мужики взяли их, но потом, вопросительно посмотрели на него:
-- А за второе?
-- Мы же говорили пять.
-- За каждое пять!
С вздохом сожаления Карача-бек достал еще пять монет, но не спешил отдавать и показал рукой, будто бы он насыпает порох через дуло и следом вгоняет пулю. Мужики поняли, но развели руками, мол, нет ни того, ни другого. Тогда Карача-бек забрал с ладони монету и четыре подал им.
-- Вот скупердяй поганый,-- негромко выругались те,-- связались с тобой. Не приведи Господь, пронюхает кто или воевода узнает, запорют нас за эти ружья, а он говенной монеты пожалел! Тьфу, на тебя! -- и не прощаясь, вышли вон.
... Утром за Едигиром прибежали с воеводского двора с приказом спешно явиться. Третьяк Федоров встретил его на высоком крыльце, откуда наблюдал за погрузкой рогожных кулей с солью на телеги.
-- А, явился удалец,-- и пригласил Едигира сесть рядом на лавку. Тот садиться не стал, а встал рядом, упершись взглядом в морщинистый лоб воеводы. -- Не хочешь, ну ладно. Я вчера при гостях-то не стал говорить, что приказчик Михаиле, с варниц прибежавший, с жалобой явился. Будто ты пытал его... -- и глаза воеводы заискрились усмешкой. -- Было такое?
-- Не знаю, о ком ты говоришь.
-- Да юркий такой мужичонка, в любимцах у нашего хозяина ходит. Я-то его словам цену знаю, а пожалуйся он Аникию Федоровичу -- быть беде. Так ты подскажи мне, чего у вас там произошло-вышло. Едигир в недоумении пожал плечами, будто вспоминая чего, и неспешно ответил:
-- Он стрелял. Не попал. Я схватил его, тряхнул,-- и он показал рукой как наказывают за шкирку нашкодившего кота,-- потом мал-мал мурашей садил...
-- Чего-чего? -- не понял воевода, пытаясь согнать проступающую на лице улыбку. Было видно, что рассказ Едигира ему очень даже по душе, но он всеми силами пытался сохранить серьезность.
-- Мурашей в штаны садил,-- помогая себе руками, показал Едигир.
И тут воевода не выдержал, все тело его заколыхалось от неудержимого смеха.
-- Чего-чего? -- переспросил он.-- Мурашей и в штаны?! А тот, приказчик, говоришь, плакал? Как баба, плакал? Ну и выдумщик ты, Василий! Сколь на свете живу, а про такое испытание не слыхивал. Ладно, -- проговорил успокоившись,-- со Строгановыми сам разберусь. А ты мне лучше скажи много ли басурман в лесу встретил?
-- Две сотни,-- не задумываясь, ответил тот.
-- А кто их ведет, случаем, не знаешь?
-- Алача-бек. Так слышал.
-- Ага! Значит, опять он пожаловал. Тем летом в это самое время приходил. Но тогда людишек с ним было поменьше. Пошмыгали, порыскали вокруг городка, да ни с чем и ушли. Поглядим, что на сей раз будет. И еще,-воевода внимательно глянул на Едигира.-- Ты купцов этих раньше нигде не встречал? -- Едигир ждал этого вопроса и заранее обдумал ответ.
-- Встречал. Они те, за кого себя выдают.
-- Точно? -- переспросил воевода. -- Ну, тогда иди. Спасибо тебе, что людей вывел. Непременно доложу о том Аникию Федоровичу.
Но едва Едигир сделал по воеводскому двору несколько шагов, как увидел бегущего навстречу запыхавшегося сотника Ефима Звягина.
-- Беда, воевода,-- на ходу закричал он,-- ночью стену проломили басурманы со стороны леса и сейчас через пролом тот на нас прут.
-- Отчего же выстрелов не слышно? Или поразбежались вояки наши?
-- Так порох-то за ночь отсырел. Как стрелять?
-- Вот дурни. Возьмите новый порох из погребов. Да прикажи ударить в набат,-- и воевода заспешил вниз, грузно ступая по жалобно поскрипывающим под ним ступеням.
Когда Едигир подбежал к алениному дому, то услышал тревожные удары колокола, плывущие над крепостью. Тут же из всех домишек начали выбегать люди, испуганно спрашивая друг у друга: "Господи, пожар что ли или басурманы объявились?" Едигир влетел в дом и, ни слова не говоря, схватил кольчугу, лук со стрелами и кинулся обратно.
-- Подожди,-- бросилась к нему Евдокия,-- куда ты? Что случилось?
-- Туда,-- не объясняя, ответил он, и мягко отстранив девушку, выскочил на улицу.
Когда он подбежал к пролому в стене, там уже вовсю кипел бой.
Сибирцы, ворвавшись внутрь крепости, засели за стенами близстоящих домов и сыпали оттуда стрелами в защитников, которые укрылись за воеводской конюшней, расположенной особняком на небольшом бугорке. Их было всего с полсотни, в то время как нападающих раза в четыре больше. Едигир увидел Грибана Иванова и Насона Рябухина, которые пытались поджечь влажный ружейный фитиль и поднести его к запалу ружья, установленного на сошках. Фитиль тлел, дымил и тут же гас. Герасим со своим братом Богданом Шумилкой стояли за бревенчатой стеной конюшни, поочередно выглядывая из-за нее и что-то знаками объясняя друг другу. Еще два воина залезли на крышу конюшни и посылали оттуда стрелы в нападающих. Остальные воины, прикрывшись щитами, беспорядочно сгрудились вдоль плетня, держа в руках сабли, но не предпринимая никаких попыток завязать бой с сибирцами. Видно, что без воеводы они растерялись и не знали, как им быть: то ли отойти в глубь крепости, то ли здесь на месте ждать подмоги.
-- Вот ведь, ядрена мать, ружье какое,-- ругался Насон Рябухин, вытянув шею,-- когда не надо палит, а тут никак и не выстрелит,-- и он еще раз попробовал ткнуть фитилем в насыпанный на полке порох. Запал зашипел, пустил дымок и неожиданно прозвучал слабый выстрел, но пуля, вылетевшая из ствола, не набрав силы, не долетела до цели. Однако сибирцы загалдели, напуганные выстрелом, и поспешили укрыться за стены домов.
-- Сейчас попрут, -- высказал предположение Грибан Иванов,-- вишь их, сколько скопилось.
-- Воевода, воевода едет,-- раздались голоса защитников,-- пушку везут.
И точно, на гнедом жеребце неспешной рысью, сверкая блестящим панцирем с насечкой, в тяжелом шлеме на голове, держа в руках боевой топор с длинной рукоятью, к ним подъезжал сам Третьяк Федоров, а следом и сотник Ефим Звягин с десятком воинов, они везли на телеге небольшую пушечку и припасы к ней. Едигир увидел, что и женщины городка бегут, схватив копья, а то и топоры, вслед за мужиками.
-- Э-э-э... Бабья рать на подмогу пошла, -- усмехнулся Грибан Иванов, -- сейчас они покажут басурманам, где раки зимуют. У наших баб рука тяжелая, как шлепнут по затылку, так три дня чесаться будешь!
Собравшиеся вокруг мужики загоготали, и Едигиру показалось, что народ собрался не на войну, не на смерть, а на какой-то особый праздник, радостный и веселый.
Сибирцы тоже увидели и воеводу, и пушечку, стоявшую на телеге, спешивших с оружием в руках женщин, и тоже весело загалдели, тыча в их сторону пальцами.
-- Сейчас вы у меня посмеетесь! -- насупившись проговорил воевода и громко скомандовал, -- Эй, вояки! Ждете, когда бабы за вас вашу работу делать станут? А ну, заходи на них вдоль стены, тесни обратно к лесу!
Два десятка мужиков, пригнувшись к земле и прикрывая себя длинными продолговатыми щитами, начали медленно наступать на сибирцев. Но те пустили кучу стрел и нападавшие вмиг рассыпались, попятились назад, кто-то застонал, и два человека упали на землю.