-- То не напраслина, коль уж разговор зашел, то скажу тебе больше, знай. У нас, в Новгороде, давно разговоры идут, что Москва не один город на белом свете. Можно торговать и в Дерпте, и в Ревеле, да мало ли, где еще. Уж больно чванливый народ у вас, боярин. Ты не обессудь за прямое слово, а добра ждать не приходится.
-- Неужели Новгород против Москвы пойдет?
-- А как иначе? Чем мы хуже Москвы будем? Ровня самому Киеву. Пробовали с нами и суздальцы и владимирцы воевать, а что толку. Мы по копеечке скинемся и найдем кого хошь для обороны. Прошлый царь тоже пробовал, да только стоит Новгород живехонек и ничегошеньки ему не придет. Пожелаем, так вообще от Москвы отложимся...
-- Но-но...-- осадил купца Басманов,-- ты тут лишнего не болтай. У царя везде свои уши есть. За себя не боишься, так меня не подводи под измену. -Заев испуганно заморгал белесыми ресницами, огляделся по сторонам горницы.
-- Ладно, прав ты, боярин, лишнего болтать не следует. Пойду я, однако, а то засиделся.
Заходил он и проститься перед отъездом, сообщив с печалью про свои убытки в московской торговле, сказал шепотом:
-- То, что я в тот раз наговорил, ты уж забудь. Будто не было того разговора вовсе. Верно, не свидимся боле, прощай. В другой раз поеду к немцам торговать. Так-то сподручнее будет.
И точно, Алексей Данилович вскоре заметил, как стали пустеть базарные ряды. Почти все купцы съезжали с Москвы, не желая терпеть убытки от расплодившихся воров и разбойников. Да какое ему дело до купцов? Беспокоило другое... Бояре, с которыми дружил и запросто хаживал ранее по делам и в праздные дни, вдруг стали молчаливее и сумрачнее. Не мог поначалу понять причину, но вскоре разобрался. Причина крылась опять же в царском непостоянстве, когда тот мог сначала приблизить к себе одного, другого, а потом вдруг оттолкнуть, насмеяться над седобородым воином, служившим еще его отцу. Неохотно ехали к царскому двору... Больше сидели по домам, а некоторые вздумали и государя поменять... Вроде, как Андрей Курбский... Вот тогда и началось... Иван Васильевич зверел и рвал волосы на себе, ногами топал на бояр как на малых детей.
Чего же в том необычного, коль захотел кто съехать с Москвы на иную службу? Испокон веку так было... И к нам ехали, и от нас к ним, кому как сподручнее. Только, поди, объясни то царю Ивану. Бороду с корнем вырвет. Нет, прав купец, как не крути, а изменилось чего-то на Москве, не стало той вольной жизни. Добра ждать действительно не приходится...
... Не успели Басмановы погостить у себя в слободе на высоком берегу Оки, как прилетел гонец с порубежья с худой вестью, что идет Орда из степи, обходя дозоры и сторожевые посты стороной. Уже в двух переходах от их слободы стоит лагерем.
Алексей Данилович, не мешкая, велел сыну готовить коней, а сам кликнул слуг, приехавших с ними. Было их не больше двух десятков, но каждый не по одному разу бился и с ляхами, и с татарами, и стоил троих новичков.
-- Слыхал добрую весть? -- спросил Михея Кукшу, пришедшего первым на зов хозяина. Кукша служил с ним с самого казанского похода и когда раздевался, то случайный человек мог содрогнуться от того, сколько ран у Михея на теле. Брали его и в полон крымцы, но уходил он и вновь ехал рядом с Басмановым, как ни в чем не бывало, скупо улыбаясь лицом, отмеченным наискось сабельным шрамом.
-- Как не слыхать,-- дернул щекой Михей,-- давненько нос не казали, гости дорогие. Поди, опять Девлету не сидится в Крыму.
-- Да, беспокойный он мужик. Ничего не скажешь. Охота ему трястись в седле, почитай, тысячу верст до нас.
-- Видать, любит шибко, вот и едет повидаться. Следом вошли Харлампий, Фотий, Парамон Худяк, Меней Муха. Остановились нерешительно на пороге, поглядывая на боярина. Они уже знали про Орду, но не выказывали беспокойства, а наоборот сделались вдумчиво сосредоточенными, как извечно становился собранным и чуть напряженным русский мужик перед большой и трудной работой, от которой не увильнуть, не уклониться. Молча ждали, что скажет им боярин.
-- Надо бы остальных мужиков в деревне упредить, чтоб готовы были. Может, кому оружие дать, кто с нами пойдет.
-- Какой с них толк? -- Михей Кукша сморщил изуродованную щеку. -Только под ногами путаться будут.
-- То не тебе решать,-- Басманов побагровел лицом и хоть относился к Кукше с уважением, но не терпел, когда перечили, -- твое дело мои слова передать, а там пущай решают. Понял, Михей?
-- Как не понять, -- он словно и не заметил боярского гнева,-- все выполним как есть.
-- Остальные люди, где?
-- Скоро будут, за всеми отправили.
-- Как все соберутся, так и выступаем.
-- На Москву? -- осторожно, как бы между прочим, спросил Кукша то, что волновало сейчас всех.
-- Там узнаете, -- Басманов помолчал, но, словно решился на что-то, и добавил, -- к Переяславлю Рязанскому пойдем. Так я думаю.
Все облегченно вздохнули и от Басманова не ускользнуло их желание, которое опытный воин тщательно прятал внутри себя, желание поквитаться с крымцами, напакостившие так или иначе едва ли не каждому. Ехать же на Москву означало бежать от Орды. А Переяславль Рязанский окажется явно на пути крымского хана и там-то они наверняка встретятся в очередной раз. Этого желалось всем. И ему, в том числе...
Выехали уже затемно и остановились ненадолго в небольшой, на два дома, деревеньке, давая коням передохнуть, и перед самым рассветом вновь были в седлах, идя ходкой рысью над речным обрывом.
К концу второго дня почти без отдыха, двигаясь в привычном коням легком темпе, с недолгими остановками, увидели высившиеся над обрывом деревянные кремлевские башни Переяславля Рязанского. Город или не знал, или не верил в приближение Орды. Ворота стояли распахнутыми, зевали стражники на башнях, торговали сидельцы в лавках и даже сам воевода вышел к ним чуть ли не в исподнем белье.
Матвей Васильевич Пронский, поставленный на рязанское воеводство лишь год назад, был стар и имел множество болезней, которыми тяготился и только ждал замены себе, чтоб отъехать на собственную вотчину и там спокойно доживать остатки отпущенных Господом дней. Когда ему донесли о приближении Орды, он долго выпытывал у гонца в каком направлении движутся крымцы. Со слов того получилось, что идут они на Москву, оставив Рязань в стороне. В городе было всего-то полсотни человек стрельцов, да семь пищалей стояли по стенам. Можно ли такими силами удержать город? Только раздразнишь татар, если начнешь держать оборону. Пронский собирался в случае появления татар сам выехать к ним и договориться миром о выкупе, который жители с радостью соберут, лишь бы Орда прошла мимо.
К тому же он отправил к главному государеву воеводе Михаилу Ивановичу Воротынскому гонца от себя с просьбой прислать полк для обороны Рязани. Со всех сторон выходило, что беспокоиться ему, воеводе, и не надо особо. Если Воротынский подоспеет, то сладит с крымцами без него. А нет, так рязанцы за свое имущество и жизнь спокойную не пожалеют выкуп отвалить. И потому он был немало удивлен, когда невесть откуда свалившийся на него боярин Басманов, известный крутым нравом своим, стал кричать, мол, он, Пронский, врагу продался и город к обороне не готовит.
-- Да ты, батюшка, в дом взойди, а то чего попусту глотку на ветру рвать, застудишь еще... -- увещевал Басманова Пронский.
-- Некогда мне с тобой разговоры вести, -- отрезал Алексей Данилович, -- вели в набат ударить, народ собирать на площади.
-- Да зачем же это народ полошить? Какой толк, если свалка начнется...
-- Татары в город ворвутся -- вот тогда свалка будет! Ты, как я погляжу, этого и ждешь? -- Басманов не на шутку наливался яростью и едва сдерживал себя, глядя на благодушно оглаживающего седую бороду воеводу.
-- Полки от главного воеводы жду,-- заикаясь, шелестел невнятно Пронский,-- давно гонца послал и теперь жду...
-- Ну, жди-пожди,-- недобро глянул Басманов,-- доложу царю, как ты татар с хлебом-солью на крылечке поджидал,-- и, хлестнув коня, обратился к сыну,-- Федька, ищи звонаря, а не найдешь или отнекиваться станет, так не трать время и сам ударь в набат. Понял?
-- Сделаю, -- Федор повернул коня в сторону маленькой звонницы, стоявшей посреди торговой площади.
Сам же Алексей Данилович велел Михею Кукше и Парамону Худяку закрыть городские ворота, других отправил собирать подводы по дворам и всех водовозов, чтобы начали подвозить воду к стенам и башням. Поехал вдоль рядов по пыльной площади-, разглядывая немногочисленных горожан, не спешно прохаживающиеся и, судя по всему, слыхом не слыхавшие про приближение Орды.
-- Напиться не дашь, красавица? -- обратился к девке, что несла жбан с квасом.
-- Глотни, не жалко хорошему человеку, -- и подала ему жбан.
-- Откуда знаешь, что я добрый человек? Вдруг я тать лесной и тебя утащу в буерак какой? -- засмеялся Басманов, не слезая с коня.
-- Да, где тебе справиться со мной? Смотри, чтобы я тебя с коня не скинула.
-- Неужто можешь скинуть? -- но договорить им не дали. Ударил набат, и народ, вздрогнув, повернул головы к звоннице, часто закрестились, завыли где-то собаки.
-- Спаси Христос! Пожар, что ли? -- послышались голоса.
-- Поди, опять татары идут,-- как о чем-то само собой разумеющемся произнес сиделец из своей лавки, облокотясь на прилавок,-- биться, видно, придется.
Алексея Даниловича удивило то спокойствие, с которым и мужики, и бабы слушали гулкие удары набата. Рязанцы, едва ли не с основания города привыкшие к татарским набегам, выросшие под татарами, относились к ним, как человек к лесу привыкший отмахивается от назойливого комарья, не имея возможности избавиться от него, но и не бежит, сломя голову, куда глаза глядят. Так и рязанцы принимали известие о появлении Орды. Как зло, с которым надо жить и мириться, но не допускать до порога, отбиваясь, когда дубинкой, а когда и саблей. Русский мужик ни с мечом, ни с калачом ш