-- В сам монастырь тебя, милок, ни за что не пустят. И не мечтай. Тем более в Покровскую обитель. Там у них игуменья больно суровая. Но я тебе вот чего присоветую: на рынок они, почитай, каждый день ездят. Там и покарауль. Авось, да подвезет, свидишься с сестрицей.
И он стал караулить, когда из монастырских ворот выйдет кто-нибудь из монахинь, которые помогут ему свидеться с Анной. Он не мог объяснить, чем так запала она ему в душу. Может быть, тем, что была женой самого царя? Может, грустными, печальными глазами? Видеться им удалось всего два раза, а тянуло его к ней, словно двадцать лет знал.
На рынок за покупками отправлялись обычно две стареньких монахини. Одна из них довольно ловко правила каурой с белым пятном на лбу лошадкой, запряженной в розвальни, а вторая сидела сзади, пряча лицо от прохожих, часто крестилась и ни с кем не заговаривала, принимала покупки, увязывала их в мешки, складывала в розвальни. Ермак не решался подойти к ним, заранее предвидя отказ и опасаясь навлечь неприятности на Анну, если монахини донесут о его просьбе игуменье.
Так прошла неделя... Но в субботний день молчаливая монахиня или прихворала, или осталась на службу в монастыре, и вместо нее в розвальнях из ворот выехала, судя по всему, далеко не старая монахиня.
Сердце гулю застучало у него в груди, когда монахини проехали мимо стоящего на противоположной стороне улочки Ермака. Он даже испугался собственной догадки, но тут же отбросил ее и поспешил за розвальнями, надеясь перехватить монахинь в базарных рядах.
Когда он добежал до базара, то безошибочно узнал каурую кобылку, понуро стоявшую у привязи. Сани были пусты. Расталкивая людей, он стал пробираться меж торговых рядов и, наконец, издали увидел черную фигуру молодой монахини, идущей с корзиной в руке. Она прохаживалась меж рыбных рядов, по очереди спрашивала о цене у бородатых рыбаков, разложивших длиннющих налимов, щук и пузатых карасей прямо на притоптанном снегу. Ермак подошел сзади и уже протянул руку, чтоб дернуть монахиню за рукав полушубка, как услышал знакомый и до боли родной голос. Его словно кипятком обварили, и он торопливо шагнул назад, запнулся за огромную рыбину и под общий хохот растянулся, упав на спину. Монахиня тоже повернула голову в его сторону и тихо вскрикнула:
-- Василий! Ты?!
-- Я, Дуся, я... -- отвечал он, поднимаясь, сбивая с себя прилипший снег рукавицей. И от этой неожиданной встречи, от неловкости он засмущался, не зная, что и сказать.
-- Как ты здесь оказался? -- спросила Евдокия, когда они отошли в сторону от все еще гогочущих рыбаков.
-- С войны еду. Вот завернул...
-- Как ты узнал, что я здесь, в этом монастыре?
-- Нет, не знал. Я тут по другому делу...
-- Я поняла, -- Евдокия за то время, пока они не виделись, похудела, кожа на ее прежде румяном лице стала бледной, с желтизной, под глазами появились темные круги. Но держалась она теперь уверенно и даже с каким-то внутренним достоинством, не было уже прежней пылкости, неосознанного порыва.
-- Алена тоже здесь?
-- Мама уехала к себе в Устюг. А добрые люди присоветовали мне грехи отмаливать сюда пойти. Как же ты здесь оказался? -- переспросила она, -только рассказывай поскорей, а то сестра Варвара скоро меня хватится, кинется искать, а увидит тебя -- и запретят мне вовсе из монастыря отлучаться. Говори, -- настойчиво приказала она.
И он все рассказал про Анну Васильчикову: как его попросил князь Барятинский разузнать, куда ее повезут, где она очутится. Скрыл только от Дуси о своих ночных свиданиях с Анной. Но, верно, Евдокия сама догадалась о том, поскольку, выслушав его, спросила:
-- Знаешь ли ты, чьей женой она была?
-- Да, знаю. Царской женой была Анна.
-- А известно ли тебе, что она ребенка ждет? Только говорят, не царское то дите будет Может, ты знаешь, кто Отцом ребеночка назовется?
-- Откуда мне знать, -- еще больше смутился он, -- мне какое до того дело. До царевой жены.
-- Ой, неправду говоришь, Василий. Меня не проведешь. Врать ты так и не научился. Чего же ты хочешь? Говори скорей, а то Варвара уже сюда идет.
-- Повидаться с ней хочу. Хоть ненадолго. Нужно
-- Ишь ты о чем. Да ладно, приму грех на душу, ради нашей прежней... -она не договорила. -- Приходи к задней монастырской калитке, найдешь, поди. Буду ждать тебя. Заполночь приходи. А сейчас встань к рыбакам, будто тоже торгуешь, -- и она шагнула в сторону, наклонясь над горкой замерзших серебристых карасей, начала перебирать их. Тут же ее окликнула Варвара, внимательно осмотрев с ног до головы Ермака, но ничего не сказала и обе монахини, не оглядываясь, пошли дальше меж рядами.
Ермак и сам не знал, зачем ему нужна встреча с Анной. Просто хотелось сказать, что он здесь, рядом, помнит о ней. Вот если бы она согласилась бежать с ним... И на всякий случай он сговорился с мужиком из соседнего дома, чтоб тот в случае надобности на своей лошади отвез его и еще одного человека до ближайшего села, где бы он смог найти другого возницу. Назначил хорошую цену -- и того не пришлось долго уговаривать
Дождавшись, когда часовой колокол на ближайшем храме ударил полночь, он оделся, тихо притворя за собой дверь, вышел на улочку. До Покровского монастыря идти было недалеко, и вскоре он без труда нашел небольшую калитку с обратной стороны от главных ворот и чуть тронул кольцо, стукнув им о железную скобу.
-- Василий, ты? -- раздался тихий шепот из-за калитки.
-- Я, Дуся, кому ж еще быть.
Евдокия плавно открыла дверцу и приложила палец к губам, дала знак следовать за ней. Они прошли через двор и остановились у небольшого каменного строения с зарешеченными оконцами. Ни одного огонька не виднелось в заледеневших оконцах.
-- Иди за мной, -- шепотом, едва двигая замерзшими губами, проговорила Дуся и осторожно открыла входную дверь. Они очутились в небольшом коридорчике, где пахло травами, ладаном и еще чем-то, неуловимо волнующим, чисто женским. В дальнем конце коридорчика под иконой теплилась лампадка, от которой Дуся зажгла принесенную ею свечу и указала рукой на крайнюю дверь. -- Иди, я подожду тебя, -- и вложила свечу в его чуть дрогнувшую руку.
Василий шагнул в маленькую монашескую келью и увидел грубо сколоченный топчан, на котором, укрывшись с головой, кто-то лежал.
-- Анна, -- выдохнул он негромко и сел подле нее, тянул накидку. Анна тут же открыла глаза и вскрикнула. -- Тихо, тихо, прошу тебя.
-- Кто ты? -- Она села, закрывшись накидкой до самого подбородка, но потом, видимо, узнав его, улыбнулась и так же шепотом продолжала. -- А я-то думаю, от какого Василия мне давеча привет передали, -- глазки ее игриво блеснули. -- Оказывается, не забыл, пришел.
-- У нас мало времени. Ты согласна бежать со мной? Тогда одевайся и идем. Я обо всем договорился.
-- Куда бежать, миленький, -- всхлипнула она.
-- К отцу... В Москву. Он тебя спрячет.
-- От нашего царя нигде не спрячешься. Достанет, аспид. Да и тяжелая я стала. Ребеночка в себе ношу. Дай-ка, -- она схватила его руку и положила на живот, улыбнулась. ~ Видишь теперь?
Даже сквозь накидку Василий ощутил тепло ее тела и едва заметную выпуклость внизу живота. Значит, не обманули его, и Анна действительно ждала ребенка.
-- Чей ребеночек? -- спросил пересохшими вмиг губами.
-- Мой! Чей же еще, -- ответила с вызовом и отбросила его руку. -Никому не отдам.
-- Ты мне скажи, отец кто. Я ведь думать, мучиться буду.
-- Не мучайся, милок. Ты свое дело сделал, чего царь немощный не мог. И на том спасибо. Только о том забудь и не вздумай открыться кому. Добра себе этим не наживешь, а голову потерять можешь. Я же с царем нашим поиграю в кошки-мышки. Если мальчик родится, то быть мне царицей. Помяни мое слово. Больно уж государь мальчика хотел. Вот тогда и ворочусь в Москву. Да не тайно, как ты советуешь, а под звон колоколов!
-- Больно рисковое дело ты затеяла. Не вернет тебя царь в Москву. А ребеночка отберут, тебе не оставят.
-- Ну, это мы еще поглядим. Я к царю подход знаю, вызнала норов его. Когда он пьяненький, то больно жалостлив становится. Тут его голыми руками брать можно, не откажет.
Василий не отводил глаз от ее моментально изменившегося лица и удивлялся, как в красивой, совсем молодой женщине могут уживаться простодушие и коварство, любовь и ненависть. И как он мог столь долго носить в себе память о нескольких встречах? Как она сумела запасть ему в сердце?
-- Ладно, пойду я тогда. Извини, что потревожил. Думал, помогу чем. А ты вон решила царицей стать... Бог тебе судья... Но если чего случится, помощь нужна будет, то откройся монахине Евдокии. Может, она и сумеет весточку передать, разыщет меня.
-- Ступай с Богом, -- Анна перекрестила его и что-то неуловимо далекое мелькнуло в ее глазах, -- все получится как я задумала. Сама тебя разыщу, как в Москву царицей обратно вернусь. -- Она притянула его к себе, поцеловала в губы. Василий чуть не выронил свечу. Торопливо встал и выскочил в коридорчик.
-- Все уже? -- спросила вышедшая из сумрака Дуся. -- Я думала, до утра ждать придется.
Только теперь по ее голосу Василий понял, как нелегко далась ей встреча с ним, и, не выдержав, прижал девушку к себе, зашептал в ухо:
-- Дуся, милая, пошли со мной. Худо мне одному, ой, худо.
-- Ту звал -- не согласилась. Решил меня теперь соблазнить. Хорош ты, Василий, ой, хорош!
-- Подслушивала что ли? Куда я ее звал? Куда?! К отцу в Москву увезти хотел. Только и всего. Кто она мне? Бывшая женка царская. Не живая она, как после молнии, когда в дерево ударит, ничего не осталось, все сожжено, обуглилось. Ты же жена мне. Потому и прошу...
-- Ладно, -- улыбнулась она, -- расшумелся. Пошли отсюда. Не была я тебе женой, а теперь и подавно забыть надо обо всем.
Она проводила его до той же калитки и ненадолго приостановилась, чуть приоткрыв дверцу. Василий попробовал притянуть ее к себе, но Дуся увернулась, выскользнула, оттолкнула.