После того, как они с новым господином Сабанаком ушли подальше от ханских сборщиков дани, даругов, нашли удобное для жилья место, прошло немало времени. Их пока никто не тревожил, мужчины повеселели, стали сытнее питаться женщины и дети. И сам Назис надеялся благополучно дожить остаток дней в тишине и покое.
— Ишь, как получается, — разговаривал по привычке он сам с собой, неторопливо взмахивая веслом и направляя лодку в узкую протоку в сторону селения, — когда одному человеку хорошо, то другим плохо. Наш хан желает много добра накопить, с нас шкурки требует. Мы, значит, помирай, а шкурки принеси. Разве можно так жить? Вот если встречу когда хана, то скажу ему: "Шибко жадный ты человек. Зачем нас обижаешь? Мы тебя не трогаем и ты нас не трогай. Нужна шкурка? Бери лук, ставь ловушку, добудь соболя. Почему мой внук должен тебе шкурку отдать? Нехорошо так…"
Назис уже собирался повернуть лодку возле развесистой талины, за которой начиналась протока, как вдруг, скользнув взглядом по спокойной речной глади, заметил вдали что-то необычное. Сощуря слезящиеся глаза, он напряг зрение и ему почудилось, будто белое облачко плывет прямо по воде.
— Тьфу, шайтан! — ругнулся он. — Что бы это могло быть?
Сердце бешено застучало в груди, как бывает в преддверии опасности. А старый рыбак хорошо знал, убедившись в том за долгие годы жизни, что все новое, необычное извещает о приближении беды. Он было хотел спрятаться в протоке, но любопытство взяло верх и, уцепившись рукой за склоненную к воде ветку тальника, подтянул лодку к берегу, стал ждать.
А облачко все увеличивалось в размерах, и вскоре он различил под ним черные борта огромной лодки, поверх которых поблескивали в солнечных лучах шлемы воинов. Назис онемел от увиденного, а вслед за первой лодкой с белым, похожим издалека на облачко, парусом, различил еще несколько. Уже стали слышны тихие всплески весел, равномерно вздымающихся и опускающихся в воду. Старому рыбаку прежде не приходилось видеть ничего подобного и он смотрел, смотрел, не отрывая глаз от сказочного зрелища. Наконец, когда передняя лодка почти поравнялась с ним и даже стали видны лица гребцов, он спохватился и бросил ветку, с силой опустил весло в воду, чтоб одним рывком уйти в протоку. Но то ли от испуга, то ли не рассчитав силы, гребнул чересчур сильно и лодочка зачерпнула бортом воду. Назис перекинул весло на другую сторону, спеша выправить ее, но раздался громкий звук, словно лопнула льдина на весенней реке, он от испуга дернулся и сам не понял как очутился в воде. Под ногами была отмель. Весь мокрый Назис вскочил, поймал долбленку, глянул на огромную лодку, повернувшуюся к нему, и понял по легкому дымку над водой, что стреляли оттуда. Быстро подтащив лодку к берегу, Назис спешно рванулся к густым кустам, в изобилии покрывавшим низменный берег. Пробежав с десяток шагов, вспомнил об оставленном улове, сетке и бросился обратно. Но когда он продравшись сквозь заросли вышел на берег, то увидел бородатых воинов в кольчугах и шлемах, с саблями в руках, осматривавших его лодку и весело улыбавшихся.
— Не смейте трогать ее! — закричал, не помня себя, Назис и кинулся с поднятыми кулаками на незнакомцев. Те недоумевая шагнули назад, а один из них спросил на родном языке старика:
— Почему бежал? Выстрела испугался? Так мы в воздух бахнули, знак тебе подали.
— Знак, говоришь? — наступал на толмача старик. — Я вот сейчас тебе такой знак подам, что долго помнить будешь, — и он, наклонившись, схватил с земли обломанную ветку и с размаха перепоясал растерявшегося воина под дружный смех товарищей.
— Ты чего делаешь, старик?! — закричал тот не столько от боли, сколько от удивления. — Я что ли стрелял? Вон пушкарь в струге сидит с ним и разбирайся.
— И ему достанется, коль будет еще старых людей пужать до смерти, — погрозил в сторону струга кулаком Назис. — Чтоб меня, Назиса, которого здесь каждый карась знает, пугали?! Не спущу! — но постепенно он успокоился, подобрал улов, оставленный на берегу, и неожиданно поднес его обиженному толмачу. — Держи подарок от старого Назиса, коль зря тебя стеганул.
— Да ладно, — еще больше смутился тот. — Сами рыбу ловим. Хорошая тут у вас рыба.
— Так то сами, а то подарок. Есть разница? рыбы лучше нашей нигде не сыскать.
— Эй, что у вас там? — крикнули с большого струга, который подошел поближе к берегу. — Почему остановка?
— Да вот, атаман, рыбу нам подарили. Отблагодарить бы старого человека надо, да не знаем, чем…
— Подарите ему топор, коль запасной есть, — прокричал все тот же властный голос. — Да возьмите рыбака с собой, узнайте, какие селения впереди.
Старому Назису показалось, что он где-то уже слышал этот голос. Когда же ему предложили проплыть с ними, то наотрез отказался.
— Домой надо, — замотал он головой, — а то хватятся, искать пойдут.
— На, старик, возьми подарок от нас, как атаман велел, — протянул ему один из казаков насаженный на длинное топорище остро наточенный топор.
— Это мне? — растерялся Назис. — Вы будто бы знали, что мой совсем плохой стал. Век помнить буду. Очень хороший топор. Ну, коли так, то покажу вам малость, куда плыть. Только лодку мою к своей привяжите, чтоб было на чем вернуться.
Когда Назис подплыл к стругу атамана, перебрался в него, то он с интересом стал рассматривать сидящих на широких лавках гребцов, с улыбкой поглядывающих на него. Глянул на чернобородого крепкого атамана, что расположился на корме.
— А я тебя раньше нигде не встречал? — спросил он его.
— Не знаю, не знаю. Может, и встречал. В жизни всякое бывает.
— Куда плывете?
— К хану вашему в гости, — крикнул рыжий с конопатым лицом казак. — Говорят, жен больно много у вашего хана, а он старый, не справляется. Вот мы и подсобим малость. — Остальные казаки весело засмеялись.
— Наш хан большой человек, — почесал за ухом Назис, — ему и жен положено много иметь. А уж справляется он с ними или нет, то его дело.
— Как зовут тебя, рыбак? — спросил атаман.
— Назисом меня зовут. А тебя как?
— Меня Ермаком кличут.
— Нет, не слыхал. Так неужто вы и впрямь в Кашлык собрались?
— За сколько дней мы доплывем туда?
— Не знаю, как ваши лодки идут, но я на своем челноке за два дня с роздыхом, с ночевкой добираюсь.
— Воинов вокруг не видно?
— Откуда им тут взяться. Они подле Кашлыка все стоят. А сюда, в глушь, и не суются.
— Какое ближайшее селение будет?
— Да вот на этом берегу за поворотом Бабасаны и будут. Только людей там почти не осталось. Хан всех таким ясаком обложил, что поразбегался народ.
— А на другой стороне кто есть? — выспрашивал рыбака атаман меж тем, как гребцы с силой налегали на весла, и струг ходко шел вниз по течению.
— Там владения прежнего хана Едигира были. Любил он там охотиться на медведей. А как он сгинул, то Кучум все отдал своему человеку во владения. Карача-бек его зовут.
— И что же он? Тоже охотится? Верно, всех медведей повывел…
— Куда ему! — скривился Назис. — Хромой. Какой с него охотник. Он там кузницу тайную сделал. Сам я не бывал на ней, а люди говаривали, будто такие как у вас ружья делают. — Старик показал на пищали, прислоненные к бортам струга.
— Интересные вещи ты рассказываешь. Спасибо тебе.
— А вон и сами Бабасаны уже виднеются! Вон они, — ткнул корявым пальцем в сторону берега Назис.
— Всадников видим на холме! — крикнули с караульного струга.
— Сколько их? — встрепенулся атаман.
— Много… Не сосчитать… Сотни две, точно… Может, поболе…
— Табань! — приказал атаман. Ну Назис, спасибо тебе и перебирайся в свою долбленку. Прими от меня мешочек с солью, да крупы чуть. Кто у вас главный в селении?
— Князь Сабанак.
— Сабанак, говоришь? Передай ему, чтоб шел к нам на службу. Нам нужны люди. А сейчас прощай. Горячее дело начнется. Лучше плыть тебе восвояси. Не поминай лихом.
Когда Назис отплыл от казачьих стругов, то он увидел, как они, развернувшись, выстроились полукругом вдоль берега и медленно пошли на сближение с группой всадников на холме.
ЧЭНЧУ[9]
Сотни Мухамед-Кула ходко шли на рысях вдоль русла, несшего им навстречу мутные воды Тобола. Река словно предвидела скорое наступление холодов, спеша соединиться с бескрайними просторами великого океана и, отдав себя всю без остатка, отдохнуть там под вечным ледяным покровом незыблемого льда. Мухамед-Кул вглядывался в тревожные, бьющиеся о глинистый берег потоки, выворачивающие корневища кустов и деревьев, срывающих с них тонкую кору, листья, и ему казалось, будто река стремится быстрее убежать с земель, где вскоре начнутся бои. Тяжелые мрачные тучи опускались все ниже к земле, сжимая пространство, делая воздух мягким и липким, вяжущим движения. Время замедлялось, увядало, сковывало бег коней и ход человеческой мысли.
Глянув на медленно едущих нукеров, словно прорывающих застоявшийся сырой воздух, Мухамед-Кул подумал, что природа не желает пропускать их навстречу ждущей где-то за поворотом реки смерти. Грусть застыла на каждом листочке, на склоненной к воде веточке, и даже набухшая мягкая земля удерживала конские копыта, не пускала их. Да и сами кони пугливо вздрагивали, не слушались повода, шли вразнобой, переходя с рыси на медленный шаг. Нукеры злились, настегивая и пришпоривая их, сыпя ругательствами, их раздражение передавалось сотникам, мрачно поглядывающим на Мухамед-Кулу.
Несколько раз высылали передовой отряд, который уходил далеко вперед, возвращался. Недоуменно кривились губы разведчиков, не нашедших врага. Воины плохо представляли, как они смогут задержать плывущие по реке лодки, и это непонимание, неопределенность еще более угнетающе действовала на всех.
Мухамед-Кул приготовился, если они она следующий день не обнаружат врага, повернуть обратно в Кашлык, а там пусть хан сам решает, где искать причудившихся ему казаков. Мухамед-Кул так до конца и не поверил Кучуму, когда тот отправ