Когда Алей направился к своему шатру, то его догнал прихрамывающий Карача-бек, схватил за руку.
— Можно дать совет молодому хану, — льстиво улыбаясь, заговорил он.
— Говори, — поморщился Алей, — только недолго.
— Знает ли хан, что Соуз-хан отправил своих сыновей на службу к русским?
— Мне говорили, что и твои сыновья сдались русским. Разве не так?
Их захватили в плен, но потом они бежали. И теперь они рядом со мной. А старшие сыновья Соуз-хана, Шарип и Набут, так и остались в русском лагере…
— И что из того?
— Позволь мне наведаться к нему и поговорить с ним. Соуз-хан очень богатый человек и может хорошо заплатить. А деньги нам сейчас нужны, чтоб собрать хорошее войско против русских.
— Делай что хочешь, — Алей махнул рукой, собираясь идти дальше.
— Это не все, — удержал его Карача-бек, — я знаком с семьей сотника Янбакты…
— То еще кто такой?
— Он ближний человек Мухамед-Кула?
— Ну и что? Ты хочешь вырезать его семью?
— Зачем так… Я поступлю иначе. У него есть старший брат, который будет нам обо всем докладывать. Пошлю к нему своего человека и передам, чтоб он ехал в лагерь к Мухамед-Кулу.
— Скажи-ка, визирь, — взглянул на него царевич, — а ты сам никогда не мечтал стать ханом Сибири?
— Как можно даже думать об этом, — склонился в поклоне Карача-бек, — мне, недостойному, я должен уберечь моего хана от лишних забот. Я слуга своего господина.
— Вот и помни об этом. — Алей вырвал руку из цепких пальцев визиря и пошел дальше, не оглядываясь.
— Зря ты со мной так, — прошептал зловеще ему вслед Карача-бек, — как бы не пожалел. Ха-а-ан! — с презрением произнес он и сморщился.
Мухамед-Кул вместе с поджидавшим его преданным Янбакты и двумя десятками охраны прямо из ставки Кучума направился в улус своего друга Айдара, а затем без промедления разыскали Дусая.
— Наш хан стал чересчур стар и нерешителен, — объявил им Мухамед-Кул, — я вышел из-под его подчинения и набираю собственное войско. Скажите, вы мне друзья?
— Конечно, почему ты спрашиваешь, — не раздумывая, ответил Айдар.
— Можешь не сомневаться, — поддержал его Дусай.
— Но надо набрать не одну сотню, чтоб одолеть русских?
— Вы же пошли за мной, пойдут и другие. Многие князья недовольны Кучумом.
— Тебе решать, — согласился немногословный Дусай.
Через неделю к ним присоединились еще пятеро князей и под началом Мухамед-Кула собралось две сотни воинов. Они ехали по замерзшему руслу Иртыша и уже проехали Абалакскую гору, когда ехавший впереди Янбакты предупреждающе поднял руку.
— Что случилось? — подъехал к нему Мухамед-Кул.
— Следы, — указал тот. Впрочем, тот и сам заметил цепочку следов, спускающихся с горы к реке.
— Прошли пешие, не больше двух десятков человек.
— Ты думаешь, это были русские?
— Скоро узнаем, — ответил сотник. — Надо отправить часть нукеров, чтоб обошли их вдоль берега, отрезали путь назад.
— Айдар, — скомандовал Мухамед-Кул, — возьми полсотни и быстро вдоль берега. Мы чуть подождем и погоним их на тебя.
Проехав еще немного по льду реки, Мухамел-Мухамед-Кулразличил вдали фигурки людей, суетившихся возле большой проруби. "Рыбки им нашей захотелось, — злорадно подумал про себя, — сейчас накормим рыбкой, погодите чуть…"
Казаки, что без разрешения атамана отправились на рыбалку, слишком поздно заметили отряд Мухамед-Кула, летящий на них. Они не взяли с собой ни панцирей, ни кольчуг, понадеявшись, что Кучум со своим войском давно не тревожил, не показывался в этих местах. Теперь, побросав сети и свежую рыбу, они бросились к берегу, стремясь уйти вверх по крутоярью, но и оттуда навстречу им выскочила полусотня Айдара, завернула обратно. Казаки заметались, падая под ударами сабель, вяло отбиваясь. Всадники окружили их плотным кольцом и, выкрикивая ругательства, секли по одному, хвастаясь меткими ударами, когда чубатая голова падала под копыта коней. Увлеченные расправой с рыбаками, они не сразу заметили запылавший высоко на холме костер, от которого повалил густой дым, уходя столбом вверх.
— Сигнал вроде как подает кто? — указал Янбакты. Казаки на всякий случай оставили на гребне холма дозорного, который должен был подать в случае опасности условный знак дозорным в Кашлыке, но пока он искал хворост, разжигал, с его товарищами все было кончено. В Кашлыке заметили сигнал и быстро выслали в сторону Абалака две сотни. Айдар первым увидел цепочку людей, спешащих к ним навстречу.
— Казаки! — крикнул он громко, — Много их. Сотни две будет.
— Вон и поверху идут, — кивнул Дусай на вершину холма.
— Может, лучше будет отойти? — предложил Янбакты осторожно.
— Ни за что! — Мухамед-Кул, разгоряченный и обрадованный легкой победой, погнал коня вперед, размахивая саблей. Остальные, растянувшись, скакали следом.
Первыми выстрелами казаки свалили нескольких всадников, а прорвавшихся встретили плотным строем, выставив вперед копья и бердыши.
— Держись, ребята! — кричал Иван Кольцо, клокоча от ярости. Ему слишком поздно доложили, что станичники из его сотни захотели побаловаться свежей рыбкой, но было поздно, и сейчас он с холма увидел их изрубленными.
Первым ранили горячего Айдара, и он упал на лед, схватившись руками за окровавленное лицо. Нукеры кинулись к нему, чуть оттеснили казаков, положили князя на коня и вывезли из сечи. Дусай бился молча, стараясь пробиться к голубоглазому казаку, отдающему команды. Но его ударили копьем в грудь и острие прошло меж пластин панциря, достало до сердца. Мухамед-Кул поднял коня на дыбы, закричал, как будто ранили его самого, и, рассыпая удары направо и налево, с трудом вырвался из кольца пеших казаков, огляделся.
Казаки стояли плотно, плечо к плечу, и продвигались вперед шаг за шагом, умело прижимая его нукеров к берегу, где снег был глубже и кони вязли в нем. Кони вздрагивали, пятились, всадники в сутолоке мешали друг другу, команды никто не слушал.
— Отходить надо, — крикнул прямо ему в ухо Янбакты. Мухамед-Кул дико глянул на него, словно не узнал, и указал рукой на казачьи ряды:
— Там Дусай! Они убили его! Убили!
— И Айдар очень плох. Ему раскроили саблей череп. Едва дышит. Надо отходить. Мы еще доберемся до них.
— Ни за что! Умру здесь, но не отойду! — Мухамед-Кул огрел коня нагайкой, тот взвился, прыгнул вперед, но его остановили нукеры, которые без приказа начали отходить назад.
— Куда?! — кричал Мухамед-Кул, хлеща нагайкой по лицам, по спинам, стараясь повернуть их обратно. Но кто-то вырвал у него из рук нагайку и увлеченный общим потоком конь поскакал прочь от места схватки. Вслед им прогремели последние выстрелы, но вскоре они были уже в безопасности, укрывшись за стволами разлапистых талин, росших вдоль берега.
Ехали остаток дня. Заночевали на опушке леса. Лишь достигнув на другой день небольшого селения, Мухамед-Кул решил остановиться на несколько дней, чтоб дать передышку нукерам, подлечить раненых.
— Тут рядом живут мои родичи, — сообщил ему Янбакты. — Если позволишь, то я навещу их.
— Поезжай, — не поднимая головы, отозвался Мухамед-Кул. — Возвращайся побыстрей…
Через два дня сотник вернулся вместе с младшим братом, которого звали Сенбахты. Тот привез освежеванного барана на плов, сыр, свежий хлеб и с поклоном положил все это к ногам Мухамед-Кулы.
— Угощайтесь, пожалуйста, а мне домой надо, — не глядя в глаза, проговорил он.
— Разве ты с нами не останешься? — удивился Янбакты.
— Нет, пообещал матери дома быть засветло, — отвечал тот и, даже не дав передохнуть коню, уехал.
Янбакты спал в шатре, рядом с Мухамед-Кула, когда рано утром услышал приглушенный крик. Он схватил саблю, выскочил наружу и наткнулся на бородатого казака с пищалью в руках.
— Стой! — крикнул тот, но сотник пригнулся и отпрыгнул в сторону. То что он увидел, поразило его и он чуть не выронил саблю из рук. Вокруг их лагеря стояла плотная цепь казаков, а перед ними сидели на снегу безоружные нукеры со связанными руками. Навстречу к нему шел младший брат, широко улыбаясь.
— Положи саблю, — предложил он. — Русские хорошо приняли меня и пообещали подарить тебе жизнь.
— Как ты мог? Брат! — вскрикнул Янбакты. — Что я отцу скажу?
— Отец ничего не узнает, — беззаботно ответил Сенбахты.
— Он все узнает! — взмахнул саблей старший брат, но тут же отброшенный выстрелом рухнул на снег и тихо прошептал: — Зачем ты сделал это?
Мухамед-Кулу взяли спящим в шатре и вывели со связанными руками.
— Ого, старый знакомый, — подошел к нему Иван Гроза. — Не я ли тебя тем летом секирой своей попотчевал? Узнаешь?
Тот лишь злобно сверкнул глазами и бессильно заскрежетал зубами.
— Лучше убейте меня! Не останусь в плену! — закричал он.
— Такой молодой, а умирать собрался, — засмеялся Гришка Ясырь. — Вот к атаману доставим, а тот как решит.
Ермак, когда пленников привели в Кашлык, велел привести к нему в избу ханского племянника, недобро глянул на него, спросил:
— Где хан Кучум скрывается?
— Для меня он не хан. Я сам по себе. За него воевать не хочу.
— Может, за нас повоюешь? — усмехнулся атаман, но увидев, что пленник готов броситься на него, добавил. — Остынь. Против своих воевать не станешь. Знаю. А потому готовься в Москву к царю-батюшке отправиться.
— Кто его захватил? — спросил казаков. — Иван Гроза? Вот тебе и ехать с ним на Москву. Готовься, после Рождества и отправитесь.
Карача-бек вошел в шатер Кучума и со вздохом сожаления произнес:
— Твой племянник, Мухамед-Кул, оказался в плену у русских…
— Как это случилось? — Кучум сидел перед небольшой жаровней с углями, укутанный в теплые шубы. Его согнутая фигура и надтреснутый глухой голос вызывали жалость. Тут же была и Анна, которая ухаживала за ним. Остальных жен и детей он отправил в степь, где они находились под охраной небольшого отряда верных ему нукеров. Старший сын Алей объезжал дальние улусы, собирая воинов для войны с казаками. Карача-бек видел, что вокруг Кучума остается все меньше желающих защищать его.