— Ты знаешь, а я все это время жила в Бухаре? Это тоже очень большой город, где собралось много людей. И что из этого?
— Да, Бухара сильна. У нее много воинов. Когда-то я убедился в том. Но ей не нужна Сибирь. Ей нужны ее меха и только. Она занята другим. Зато русские придут сюда через год, через пять лет и навряд ли им понравится хан Сейдяк
— Но он же законный наследник, — не сдавалась Зайла-Сузге.
— И что из того? Тебе известно имя Мухамед-Кула?
— Да. Он сын моего бедного брата Ахмед-Гирея. Где он сейчас?
— Этой зимой мы отвезли его в Москву. Одним наследником стало меньше, — губы атамана растянулись в нехорошей усмешке, — но думаю, что и тот, кто захочет сам самостоятельно взойти на ханский холм, рано или поздно окажется в Москве. Там теперь решается судьба Сибири.
— Кажется, я что-то начинаю понимать… Выходит, московский царь направил тебя сюда? Значит теперь ты не свободный человек? Вот оно что…
— Не в свободе дело. И царь меня не направлял сюда Но так получилось, что русские воины пришли со мной. Они считают меня своим, и я не желаю предавать их.
— Ты, может, и себя считаешь русским? — Видно было, что Зайла-Сузге едва сдерживается, чтоб не наговорить ему обидных слов. — Кстати, почему тебя все зовут Ермаком? Ты забыл свое настоящее имя?
— Я бы хотел забыть не только свое настоящее имя, но и прошлое и много чего другого.
— Потеряв имя, человек теряет и свое лицо. Так у нас говорят. Ты и меня хотел бы забыть? Да? Ты же сам сказал…
— Прошу тебя, Зайла-Сузге, не обижай меня. Тебя я помнил и всегда буду помнить. Ты для меня единственный близкий человек. Единственная женщина…
— И у тебя не было других женщин? — дернула она бровью. — Ни за что не поверю. Но не будем об этом. Лучше скажи, что мне передать сыну. Как я поняла, ты не хочешь, чтоб он приходил сюда.
— Да, я не хочу, чтоб он ввязывался во все дела, связанные с ханским престолом. Добром это не кончится.
— Но его ты спросил об этом? Почему ты можешь решать, даже не поговорив с ним? Ведь он все же твой… — она замялась и с трудом закончила, — твой сын.
— Хорошо. Я поговорю с ним и все объясню. Пусть он придет сюда.
— Нет. Один прийти он не сможет. Слишком опасно. А коль с ним будут нукеры, то твои воины нападут на него.
— Этого не случится.
— Лучше будет, если ты разыщешь его. Его сотни стоят неподалеку отсюда. В двух днях пути.
— На Иртыше?
— Нет. На Вагае. Спросишь местных рыбаков и они проведут тебя.
— Договорились. Я возьму с собой небольшой отряд и встречусь с ним. Попробую все объяснить. А ты не хочешь перебраться в Кашлык?
Зайла-Сузге ответила не сразу. Видно было, что она колебалась, но, наконец, решительно покачала головой.
— Зачем? Слишком многое связано у меня с ханским холмом. Хорошего и плохого. Не нужно ворошить воспоминания. Старый Назис укроет меня. Когда вернешься, мы встретимся…
— А мне можно сейчас остаться с тобой? — неожиданно робко спросил он.
Легкая тень пробежала по лицу Зайлы-Сузге и она коснулась тонкими пальцами его лица, прошептала:
— Ермак… Какое странное имя. Первое мне нравилось больше. Но разве можно вернуть обратно прошлое? Мы хоть и рядом, но слишком далеки. Слишком. Время развело нас, а с ним бесполезно бороться.
— Но я хочу быть с тобой! Слышишь?!
— Прости, если причинила тебе боль. Я хоть не поменяла имени, но тоже стала другой. Прощай… Ермак…
Через неделю Ермак сообщил Матвею Мещеряку, что он остается за главного в Кашлыке.
— Мы же с Яковым Михайловым на одном струге прогуляемся до Вагая.
— Не опасно, атаман? Может, побольше народу возьмешь с собой?
— Чего бояться? Кучум не показывается, Карача-бек тоже где-то далеко в степях. Не сунутся.
— Тебе виднее, атаман. Но чего-то сердце у меня ноет.
— Гроза идет, вот и ноет.
И в самом деле. Наступало время страшных гроз, когда небо, словно рассорившись с землей, начинает гвоздить ее огненными пиками, сжигать леса, будоражить речные воды. Тучи то затягивали небесную синеву, то разбегались в стороны, освобождая проход для солнечных лучей. Ласточки низко носились над рекой, ловя на лету мошкару, мелькая белыми грудками. Стихали испуганно кузнечики, как только черные тучи заволакивали небо, и тут же громко принимались стрекотать с прежней силой, едва тучи разбегались и длинные лучики проникали в заросли травы, высвечивая иной, незнакомый мир, обитатели которого мало интересовали человека.
Казачий струг неспешно шел вдоль левого низменного иртышского берега, и Ермак, сидевший на корме, всматривался в прозрачную воду. На какое-то время его глаза различили неподвижно застывшую у лежащей на дне коряги серую щуку. Она казалась плохо обструганным осиновым бревнышком, зацепившимся за корневище, но поблескивающие глаза выдавали ее. К берегу плыла стайка беззаботных чебачков, и Ермак лишь улыбнулся, представив себе, как они будут улепетывать через мгновение, столкнувшись с ожившей внезапно хищницей.
Глядя на темную гребенку леса, тянувшегося по вздыбленному холмистому правому берегу, словно частокол крепости, Ермак думал, что когда-нибудь обязательно уйдет в этот вечный сумрак, где станет спокойно жить, охотиться, не будет ответственности ни за чьи жизни, не нужно будет воевать, нападать, обороняться и можно быть самим собой.
Ишим и Алтанай неистово нахлестывали коней, спеша побыстрей добраться до отцовского лагеря, разбитого в излучине между Иртышом и Вагаем. Там же находился их старший брат Алей. На зиму они готовились отойти дальше в степи, но сообщение, которое везли братья, могло многое изменить.
— Отец, — закричал Ишим, врываясь в шатер к Кучуму, — казаки на одной большой лодке вчера днем отплыли от Кашлыка.
— Куда они направились? — безразличным тоном спросил старый хан. Он уже жалел, что разрешил сыновьям следить за всеми передвижениями казаков, чтоб не быть застигнутым ими врасплох.
— Они направляются в нашу сторону.
— И только на одной лодке? Странно… Куда же они могут плыть?
— Может, они готовятся напасть на нас? — предположил Алей.
— Вряд ли… Они бы выступили всеми силами. С ними ли Ермак?
— Кажется, там, — неуверенно отозвались братья, переглянувшись.
Кучум безошибочно вычислил, через какое время казаки могут оказаться вблизи его лагеря, где встанут на ночлег. Выходило, что через три дня, если расчеты его правильны. Но он не мог ответить, зачем и куда они направились. Вдруг он понял, куда плывет казачий струг.
— Где ты видел отряд Сейдяка? — спросил он старшего сына.
— В двух чакрымах отсюда. Уже несколько дней они стоят там.
— По-моему, казаки плывут к ним. Верно, хотят соединиться, — неуверенно заговорил Кучум. — Но если так, то нам придется плохо.
— Как Ермак узнал, что Сейдяк стоит здесь?
— Мы видели как в Кашлык приплывал небольшой рыбачий челнок, — сообщил Алтанай.
— Так я и думал. — Кучум встал и положил руку на плечо Алея. — Ты сможешь незаметно идти по берегу вслед за русскими?
— Конечно, отец. Мои воины хорошо знают эти места.
— Тогда выступай сегодня же… Да поможет тебе Аллах.
…Старый Назис поздно вечером, с трудом сгибаясь, вошел в жилище, где укрылась Зайла-Сузге. Она не спала и тут же спросила рыбака:
— Чем ты так озабочен? Плохие вести?
— Увы, моя госпожа. Рыбаки сообщили мне, что дети хана Кучума видели, как казаки отплыли от Кашлыка.
— И что с того?
— Они тут же поскакали по направлению к Вагаю.
— Ты думаешь, они могут устроить засаду?
— Конечно. Они не упустят такой возможности. Выследят их и нападут во время ночевки.
— Что же делать? — вскочила она на ноги. — Ермака надо как-то предупредить. Может, ты отправишься в Кашлык? Поднимешь казаков?
— На их тяжелой лодке не нагнать атамана. Уже день прошел.
— Твоя лодочка более быстроходна?
— Само собой. Она легка как перышко. Русские на своих лодках никогда не догонят меня.
— Можно ли найти человека, который согласится нагнать струг Ермака. Я награжу его.
— Вряд ли… Ближайшие селение, где можно найти гонца, находится вниз по течению, а пока мы плывем туда, то лишь потеряем время.
— Тогда отправляемся прямо сейчас, — все доняла Зайла-Сузге.
— Госпожа тоже поплывет со мной?
— Да.
— Искать гонца?
— Нет. Мы поплывем вслед за казаками. Ты же сам сказал, что не стоит тратить время впустую. Я готова.
— Госпоже лучше остаться. Собирается сильная гроза.
— Нет. Я еду с тобой.
— Ой, не к добру все это, — вздохнул Назис, но возражать не стал.
Узкая долбленка, направляемая опытной рукой старого рыбака, шла меж вздымающихся волн, подгоняемая дующим в спину ветром. Назис что-то ворчал себе под нос, но Зайла-Сузге, сидевшая в носу, не слышала за плеском волн его слов, погруженная в свои собственные мысли.
После встречи с человеком, которого она все еще любила, в сердце осталась непонятная горечь. Даже не от того, что он изменился, стал другим, а потому что в который раз оказалась перед выбором. Она не могла допустить, чтоб ее сын погиб в очередной стычке, охраняя чей-то караван или неся службу в войсках бухарского хана. Лучшая участь виделась ей. Сейдяк, став ханом Сибири, не только во многом обезопасил бы себя, но и занял при этом достойное его происхождению положение. Тогда она смогла бы жить рядом, нянчить внуков и спокойно встретить скорую старость.
Однако, другой, не менее дорогой ей человек, должен был пожертвовать собой, чтоб обезопасить сына.
Оставался еще и брат, которого она не видела после возвращения из Бухары, хотя Назис рассказывал ей о нем. Говорили, будто бы Кучум почти утратил зрение, плохо ходит, но все еще уверенно держится в седле. Многочисленные сыновья находятся при нем и навряд ли он обрадуется тому, что Сейдяк займет ханский холм. У старого хана совсем другие планы.
А что может сделать она, слабая женщина? Заставить их помириться, протянуть друг другу руки? Но это труднее сделать, чем унять разыгравшуюся бурю.