й, и знает нашу проблему тоже лучше многих. Даже непосредственные кураторы проблемы в Посольстве, с кем раньше встречались чуть ли не ежедневно, не имеют сегодня таких встреч. И вместо прежнего внимания к культуре, искусству российских немцев — что было нам так дорого и важно после десятилетий их фактического запрета, сегодня — равнодушие, холодность. При этом — небывало масштабная, несомненно важная в условиях безвременья для политического и экономического сотрудничества двух стран программа в сфере культуры в России вообще — несомненная заслуга Посла и Посольства. Но созерцать весьма затратное доброе внимание к другим при улыбках мимоходом к тебе — слабое утешение…
Однако, сколько бы отрицательных эмоций мы ни выражали по этому поводу, нужно признать, что причин для такого поворота у Германии было более, чем достаточно. (Другое дело, оправдывают ли они этот поворот). И прежде всего они инициированы российской стороной — т. е. тем, кому оказывалась помощь.
Встречи, договоренности, протоколы 11 заседаний Межправкомиссии, коммюнике о сотрудничестве, указы Президента, закон "О реабилитации репрессированных народов" — и никаких реальных шагов по их выполнению. Более того, вместо государственности один Министр по национальной политике предлагает российским немцам ориентироваться на "гражданское общество", другой — развивать национальную культуру без совместного проживания, третий — извиниться перед русским народом за нападение Гитлера на Советский Союз, а сам "гарант Конституции" — переквалифицироваться всем в саперы и выкапывать с помощью Германии снаряды на военном полигоне, чтобы там под надзором и селиться. Такова "стратегическая линия".
Практическая же политика не намного лучше. Государственной национальной политики в стране как таковой нет. Решений по ней никто не принимает. Идеологии в ней, кроме идеи роспуска всех национально-территориальных образований и сплошной губернизации всей страны, никакой. Под видом моратория на изменение административных границ исключаются всякие разговоры о восстановлении нашей государственности. "Ротация" министров такова, что германская сторона с некоторыми из них не успевает даже познакомиться. А Миннац перманентно в состоянии реорганизации, перетаскивания столов и папок, то раздуваясь вдвое-втрое, то опять сморщиваясь до своей привычной несостоятельности. Вдобавок в последние годы невозможно понять, кто же определяет политику и позицию Миннаца: Министр, который четко говорит одно, или замминистра со своими подрядно-задействованными подопечными, утверждающий и делающий противоположное. Во всяком случае, пройдясь по кабинетам, представители германской стороны убывают лишь с одной более или менее ясно пробивающейся мыслью: видимо, надо подождать, что скажет следующий министр.
Не лучше и с финансированием. Обязательства в виде обещательных предположений вроде и есть, но к каждому заседанию Комиссии выясняется, что из-за непреодолимых трудностей в стране (надо полагать, из-за утечки очередных нелегальных десятков миллиардов долларов за рубеж) средств было выделено только столько-то процентов, но к концу года может быть… и т. д. Невозмутимо-тоскливое выражение лиц германской стороны показывает: ясненько… В то же время и эти скудные столько-то процентов распределяются фактически лишь между несколькими "главными" подрядчиками, пришедшими к полному согласию на основе принципа равновесия страха, т. е. на основе способности каждого "подставить" других при недоучете его интересов. А иных к распределению средств, т. е. к "определению политики", не подпускают — это означало бы лишиться всего или "делиться".
Еще один настраивающий на раздумье момент — выезд 2,5 миллионов российских немцев, так и не дождавшихся решения своей проблемы в России. Возникает вопрос: есть ли еще смысл ждать этого так твердокаменно избегаемого решения, платя дальше сотни миллионов марок "в помощь" этому нерешению? И стоит ли еще чего-то добиваться для оставшихся, или дешевле и их, предварительно подучив немецкому, забрать, чтобы не тратиться на них дважды — и здесь, и там?
Каждой из этих причин уже вполне достаточно, чтобы германская сторона сникла. Но ведь были и есть еще внутригерманские причины.
Огромные начальные усилия, не продвинув решение проблемы, своей (стратегической) безрезультатностью вызвали необходимость приложить огромные же усилия для оправдания и продолжения курса. Громадные делегации Х.Ваффеншмидта, с включением представителей оппозиции, министерств, ведомств и всегда язвительных германских СМИ, позволили этот курс растянуть. Тем глубже и непоправимее было затем разочарование: политически вера в восстановление государственности при тогдашнем руководстве России была, надо полагать, убита тотально, и не только для оппозиции, для которой идеи других всегда мертвы еще до рождения.
Приход к власти социал-демократов с их испытанным "интернациональным" мышлением (высказывание главного из них, О.Лафонтена, о том, что ему милее один эфиоп, чем два российских немца — вряд ли только выражение личных, галльскими генами детерминированных вкусов; впрочем, дальнейшие демарши О.Лафонтена позволяют предположить, что один эфиоп для него милее, и чем все германские социал-демократы) вызвал сразу залп отрицательных перемен. Во-первых, естественная неготовность многолетней оппозиции ни идейно, ни кадрово сходу успешно продолжить управление сложнейшим государственным механизмом — требуется время. Во-вторых, принципиальное дистанцирование от национальных вопросов, тем более за пределами страны. В-третьих, уход из активной политики деятелей, в чьих сердцах национальная трагедия другого народа еще способна была найти отзвук и сочувствие. В-четвертых, пришедшие к власти должны в первую очередь всегда объяснить народу, как плохо работали их предшественники (в данном случае, в вопросе о российских немцах), чтобы было понятно, как трудно будет исправить положение. В-пятых, новая метла всегда должна мести по-новому, а программу нового метения, кроме отказа продолжить прежнее пылеподнимание, до сих пор разработать не удалось.
Сюда добавляются проблемы с обустройством 2,5 миллионов "поздних переселенцев". Этих бедолаг никак не удается достаточно унизить непризнанием их знаний, их профессионализма, их дипломов, их трудолюбия, их нужности, наконец, их немецкости, и даже новым режимом спецпоселения с невыездом под страхом лишения социально обеспечиваемого разлагающего безделья. То есть собственная неспособность эффективно использовать мощный интеллектуальный и трудовой потенциал, свалившийся, как манна небесная, в руки стареющей страны, воспринимается как социальная и политическая катастрофа из-за сведения проблемы переселенцев к чисто локальным проблемам коммунального уровня.
И здесь каждой причины в отдельности было тоже достаточно для пересмотра прежней политики и выработки новой. К сожалению, первое было сделано, второе — до сих пор нет.
Но был и еще один момент — связанный с радикальным изменением ситуации в движении российских немцев. С созданием четыре года назад Федеральной НКА всеми общественными организациями российских немцев произошло то, чего так долго, пусть на словах, требовала от них германская сторона: движение стало единым, стало говорить "одним языком", и к тому же получило новый, более высокий статус, признанный специальным законом. Казалось бы, новая ситуация и новые возможности должны вдохновлять и на новый уровень сотрудничества. Размечтались…
Оказывается, единая организация — это недопустимая централизация, что очень "недемократично". Оказывается, один язык — это ограничение плюрализма мнений, что тоже "недемократично". Оказывается, оставшиеся от прежних общественных организаций карликовые штатные бюро, давно занятые только выполнением проектов, т. е. зарабатыванием денег только для себя, надо по-прежнему считать полноценными общественными организациями, причем равными и равноправными с ФНКА. И у всех у них должно быть по одному голосу. Так устанавливается "равенство" между подрядными бюро платных услуг из нескольких человек и Федеральной НКА, вобравшей в себя практически весь актив движения российских немцев, имеющей 30 региональных (областных и краевых, по германским меркам — земельных) организаций и 150 местных. То есть устанавливается "равенство", которое на деле есть вопиющее неравенство. Зачем это нужно германской стороне? Да чтобы и дальше идеологам политики подряда "демократично" отстранять российских немцев как народ от вмешательства в эту неприемлемую для народа "политику". Неприятие же такой ситуации, противоречащей не только российскому, но и международному праву в отношении НКА, расценивается как "конфликтность" и стремление ФНКА к "монополии" (монополия кучки подрядчиков распределять средства народа — это нормально; стремление народа участвовать в распределении выделяемых ему средств — это "конфликтность").
Более того, к ФНКА и ее лидерам, цели и задачи которых — добиваться решения политических и национально-культурных проблем народа, предъявляются критерии как к тем же мелким подрядчикам: "вот они делают проекты, их работу видно, а что делаете вы? — ничего!" При этом полное игнорирование главной — политической — работы ФНКА и абсолютный отказ в финансировании тех самых проектов, если их предлагает ФНКА, — чтобы она и дальше "ничего не делала"? И вдобавок — небезуспешная попытка расколоть ФНКА работой напрямую с регионами, не через "центр"…
Итог же один: бесконечная проектно-отчетная жвачка в то время, когда и новая ситуация в России, и новая ситуация в немецком движении давно уже дают новые возможности для эффективных совместных действий России, Германии и российских немцев.
И с такой политикой предлагается мириться? Когда на карте стоит будущее народа?
И в третий уже раз возникает этот самый сакраментальный вопрос: кто виноват? Кто виноват — при несомненных начальных добрых намерениях — в той негибкой самонадеянной политике, с шараханьем из одной крайности в другую, с неучетом постоянно меняющейся ситуации в России, с игнорированием мнения тех, ради кого эта политика и должна проводиться, с тратой сотен миллионов марок без ощутимого результата в главном, с опусканием государственной политики на уровень подрядчиков, не имеющих никакого интереса в действительном решении вопроса, более того — лишающихся своих гарантированных доходов при ее решении? Кто виноват?