нал, что это когда-нибудь случится, но трюк происходил независимо от моей воли, повторяясь снова и снова. Я запомнил то ощущение во всех подробностях: перемещение цветного квадрата явно опережало приближающийся щелчок мыши. При малейшем движении кисти я ловил себя на том, что пытаюсь удержать палец от нажатия на клавишу; хотя это было бесполезно – квадрат уже отскакивал в сторону, что свидетельствовало о том, что я его все-таки уже передвинул. Выходило, будто я пытался помешать действию, которое уже совершил. Поскольку я ничего не мог с этим поделать, потому что дело уже сделано, я нажимал на клавишу мыши. Прежде исследования Иглмена доставляли мне удовольствие примерно в той же мере, что и аттракционы в карнавальный день, но тогда у меня было такое чувство, будто я внезапно провалился в дыру, ведущую в иное измерение.
БИОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ МОРГАНИЯ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В УВЛАЖНЕНИИ РОГОВИЦЫ ГЛАЗА. ЭТОТ МЕХАНИЗМ ОДНОВРЕМЕННО ИГРАЕТ РОЛЬ ВЫКЛЮЧАТЕЛЯ ДЛЯ МОЗГА, КОТОРЫЙ ЗАЖИГАЕТ И ГАСИТ СВЕТ
Как-то раз после лекции о феномене обратной причинности в колледже к Иглмену подошли два слушателя и, отведя ученого в сторону, рассказали о любопытном случае в кампусе, где только что установили новую систему телефонии, которая вела себя странно. Стоило набрать номер кого-то из абонентов, телефон на другом конце провода начинал звонить еще до того, как звонивший успевал набрать последнюю цифру. Как так вышло? Иглмен подозревает, что иллюзия вызвана тем, что звонивший вынужден переключаться от компьютерной клавиатуры с задержкой ответа на 35 миллисекунд к телефонной панели с коротким интервалом ожидания отклика каждой кнопки. Сказывается влияние привычки: мозг уже отрегулировал свою систему хронометрирования с учетом задержки ответа компьютерной клавиатуры и теперь пытается воссоздать то же ощущение синхронности при использовании телефона, однако испытывает глубокое удивление, столкнувшись с немедленным откликом кнопок телефонной панели.
Иллюзия обратной причинности поначалу приводит в замешательство, хотя фактически она обусловлена некоторыми аспектами нормального функционирования механизма восприятия, который всегда отличался высокой способностью к адаптации. Постоянная перестройка систем хронометрирования выступает единственным способом восстановить нормальную последовательность событий и верно идентифицировать причину и следствие в ситуации стремительного наплыва сенсорной информации, поступающей в мозг по разным проводящим путям с разной скоростью. А самым быстрым способом переключения между режимами хронометрирования поступающих сигналов представляется взаимодействие с миром. Инициируя то или иное событие, вы полагаете, что его исход предсказуем, и ожидаете немедленного следствия. Применив определение синхронности к чувственному опыту, вы получаете некое подобие нулевой линии или нуль шкалы времени, отталкиваясь от которой вы сможете определить последовательность поступления сопутствующих данных. «Всякий раз, когда вы ударяете по чему-то ногой или рукой, мозг полагает, что все, что произойдет потом, происходит в один и тот же момент, – сообщил Иглмен. – Вы навязываете синхронность миру». Действовать – значит ожидать, а ожидание предполагает расчет по времени.
Открывшаяся перспектива дала начало одной из самых запредельных, по мнению Иглмена, теорий. Вспомните, что работу мозга осложняют различные технические задержки и запаздывания ответа: сигналы, оповещающие о яркой вспышке света, обрабатываются нейронами намного быстрее сигналов тусклого освещения, исходящего из того же источника; красный цвет распознается раньше зеленого, а оба цвета вместе – раньше синего. Если взглянуть на изображение или сцену, содержащую цвета красного, зеленого и синего спектра, к примеру на американский флаг, растянутый на газоне, то отображение увиденного мозгом будет слегка смазано во времени. Степень расплывчатости может варьировать и далее в зависимости от того, стоите ли вы в тени или на солнце. Тем не менее мозг почему-то регистрирует потоки данных как синхронные и вдобавок исходящие из одного и того же источника. Как нижерасположенный нейрон догадывается, какие сведения прибывали первыми, а три разных цвета относятся к одному и тому же предмету? Как система узнает, что красный спектр излучения воспринимается раньше зеленого, зеленый – раньше синего, а прием сигнала, следующего в режиме «сначала красный, затем зеленый, потом синий», подразумевает, что источником исходных данных выступает одно и то же событие, одновременно генерирующее три разнородных импульса? В противном случае американский флаг виделся бы потоком цветов, проступающих друг за другом: первыми показались бы красные полосы, потом россыпь звезд на синем поле, а под конец дошла бы очередь до газона, оттеняющего полотно. Вся полнота зрительных образов в итоге слилась бы в один огромный психоделический вихрь.
Для выстраивания единого образа мозг должен иметь возможность периодической перенастройки потоков визуальных данных и периодического сброса настроек времени. Иглмен предполагает, что нужный эффект может быть достигнут за счет моргания. Биологическая функция моргания заключается в увлажнении роговицы глаза, но тот же механизм одновременно играет роль выключателя для мозга, который поочередно зажигает и гасит свет. Когда свет загорится вновь после первого отключения, органы чувств, возможно, видят что-то вроде размытой красно-зелено-синей кляксы, но многократные повторы по тысяче раз на дню делают свое дело, и мозг начинает понимать, что красно-зелено-синее пятно, вспыхивающее в сознании на несколько десятков миллисекунд, равнозначно синхронному поступлению визуальных сигналов. Мы полагаем моргание пассивным актом, хотя оно может быть таким же результатом активного волеизъявления, как и нажатие кнопки, способствующим утверждению наших намерений в воспринимаемой картине мира. Похоже, моргание служит своего рода тренажером для сенсорных систем, обеспечивающим принудительную перезагрузку чувственного восприятия. Синхронизация сигналов извне достигается не за счет восприятия событий как одновременных, а посредством определенных действий со стороны зрительного аппарата. Каждое движение век как будто говорит: «Повелеваю называть увиденное настоящим», а наши действия и акты восприятия, которые незамедлительно последуют за ним, реорганизовывают себя в соответствии с полученным указанием. Итак, это происходит прямо сейчас. Это происходит сейчас. Это происходит сейчас…
Пауза
Однажды мне предложили сделать доклад на подиумной дискуссии в Италии. Мое выступление значилось последним в расписании, так что я провел день, слушая доклады коллег. Все докладчики, кроме меня, были итальянцами и говорили по-итальянски, а я не знаю итальянского языка. Незнакомые слова кружились вокруг меня в неистовом вихре; время от времени я одобрительно кивал, имитируя понимание, когда мне казалось, что с кафедры прозвучало нечто забавное или глубокомысленное. Я сам себе казался Плутоном, обозревающим отблески далекого Солнца из самого темного закоулка Солнечной системы наедине с мечтами о безмятежной жизни среди планет земной группы.
После выступления четвертого или пятого докладчика я заметил комплект наушников на столе напротив. Оказывается, тексты докладов синхронно переводили с итальянского на английский и наоборот из стеклянной будки в отдаленном углу, которая неожиданно бросилась в глаза. Благодаря переводу понимать итальянскую речь стало немного проще; включив наушники, я заключил, что выступавший в тот момент академический философ проводит какие-то параллели между Чарльзом Дарвином и ньютоновской физикой. То ли он немилосердно перескакивал с одной мысли на другую, то ли тема доклада выходила за пределы моего разумения, а может, имели место оба обстоятельства, но, так или иначе, перевод застопорился. В наушниках начали появляться долгие паузы, изредка прерываемые попытками молодой переводчицы разобраться в смысле пространной речи и донести до слушателей ее суть. Я бросил взгляд на будку синхронистов и увидел за стеклом два силуэта. Вскоре женский голос в наушниках сменился голосом молодого мужчины, в исполнении которого перевод с итальянского на английский звучал быстрее и четче.
Когда наконец-то подошла моя очередь, наушниками решили воспользоваться всего два или три человека в аудитории, что навело меня на невеселые мысли относительно других слушателей. Я принес извинения за то, что не говорю по-итальянски и приступил к докладу, но при этом старался говорить медленно, смутно догадываясь, что это поможет переводчику. Скоро я понял, что допустил ошибку: произнося слова в два раза медленнее обычного, я лишил себя половины отпущенного мне регламента – мое выступление было рассчитано на сорок минут. Я пытался редактировать речь на ходу – опускал примеры, срезал плавные переходы между тезисами и отсекал целые виражи мысли. В результате чем дольше я говорил, тем сильнее становилось ощущение полной бессмысленности моих речей, а лица слушателей в наушниках были так же непроницаемы, как и лица людей без наушников.
В 1963 году французский психолог Поль Фресс в своей книге «Психология времени» произвел ревизию всех исследовательских работ прошлого века, посвященных проблемам восприятия времени, предприняв первую попытку охватить всю отрасль в целом. В книге были рассмотрены все аспекты времени – от последовательности событий до воспринимаемой длительности субъективно ощущаемого настоящего, которое Фресс, обобщая результаты многочисленных исследователей, определяет как «время, затрачиваемое на произнесение фразы, в которой содержится от 20 до 25 слогов», – пожалуй, пять секунд максимум. Мое личное настоящее не может ощущаться как более короткое или более длительное. В дополнение Фресс утверждал, что во многих случаях наше чувство времени и восприятие его длительности «обусловлены фрустрацией, которую испытывает сознание, сталкиваясь со временем. Время либо означает задержку в удовлетворении наших теперешних желаний, либо вынуждает нас осознать конечность счастья, которое мы испытываем в настоящий момент. Ощущение длительности времени появляется вследствие сравнения того, что есть, с тем, что будет». В частности, скука представляет собой «чувство, возникающее в результате несовпадения длительности двух промежутков времени»: в одном из них вы застряли, а во втором хотели бы находиться. В сущности, перед нами парафраз выражения Августина о «растяжении души»