Давно известно, что наша оценка продолжительности времени может варьировать в широких пределах в зависимости от обстоятельств: эмоционального состояния, окружающей обстановки и конкретных событий, которые мы наблюдаем и длительность которых оцениваем. «Наше ощущение времени подстраивается под разные состояния сознания», – писал Уильям Джеймс. Десятилетием раньше или около того ученые обнаружили куда более любопытные способы замедлять или ускорять ход внутреннего хронометра, принцип действия которого основан на нашем образе мыслей и сущности наших переживаний, а также на сочетании обоих факторов. Если в течение короткого времени вам демонстрируют изображение человеческого лица на мониторе компьютера, ваша оценка продолжительности демонстрации будет зависеть от того, что вы увидите: пожилое лицо или молодое, привлекательно оно или нет, принадлежит ли оно к вашей возрастной группе или этносу и пр. Фотографии котят и черного шоколада в представлении участников эксперимента дольше задерживаются на мониторе, чем изображения ужасающего вида пауков и окровавленных сосисок, демонстрируемые в течение того же отрезка времени. Недавно мне попалась статья под названием «При чтении табуированных слов время пролетает быстрее», в которой рассматривалось влияние ненормативной и сексуально окрашенной лексики на искажение восприятия времени. Впрочем, ради сохранения академического антуража задействованная в ходе эксперимента табуированная лексика в публикации не приводилась, а примечание в конце статьи извещало читателя о том, что список слов можно получить непосредственно у автора по запросу. Я так и поступил; получив в ответ на запрос письмо, извещавшее о том, что при чтении с монитора таких слов, как «е…ать» и «задница», продолжительность демонстрации кажется дольше, чем при чтении нейтральных слов, таких как «велосипед» или «зебра».
Один из аспектов модели тактового генератора-аккумулятора, который больше всего нравится Уэардену, заключается в отображении общественного опыта: по мере длительности события или отдельного отрезка времени появляется ощущение, что чувство времени формируется в сознании. Таким образом, внутренние часы предстают в нашем воображении чем-то вроде цифровых наручных часиков, показания которых увеличиваются строго пропорционально ходу объективного времени. Большая длительность объективного времени равняется большему количеству щелчков внутреннего часового механизма, интерпретируя большее количество тактов как индикатор более длительного промежутка объективного времени.
Существуют и другие разновидности часов. Представьте себе часы, которые показывают время не в числах, а на распознавании образов: к примеру, цифровые наручные часы, которые вместо чисел показывают картинки. Первую истекшую секунду обозначает собака, вторую – цветок, третью – кошка, четвертую – книга и так далее. Можно научиться определять длительность временных промежутков даже без использования упорядоченной метрической системы контроля времени с произвольным соотношением между временными промежутками.
ВНУТРЕННИЕ ЧАСЫ ПРЕДСТАЮТ В НАШЕМ ВООБРАЖЕНИИ ЧЕМ-ТО ВРОДЕ ЦИФРОВЫХ НАРУЧНЫХ ЧАСИКОВ, ПОКАЗАНИЯ КОТОРЫХ УВЕЛИЧИВАЮТСЯ СТРОГО ПРОПОРЦИОНАЛЬНО ХОДУ ОБЪЕКТИВНОГО ВРЕМЕНИ
«Итак, в моих силах, к примеру, добиться от вас нажатия кнопки спустя четыре секунды, обучив вас нажимать кнопку, когда на циферблате появится изображение собаки, или машины, или чего-нибудь еще, – объяснял Уэарден. – Поведенческие реакции такого рода можно попросту имитировать». Так бы функционировали часы, работающие по принципу распознавания образов; по крайней мере, подобные модели лежат в основе некоторых попыток объяснить феномен контроля времени с позиции нейробиологии. К примеру, модель миллисекундных часов Дина Буономано предполагает, что наша восприимчивость к коротким промежуткам времени проистекает из способности мозга отслеживать остаточные состояния конфигураций сетей его собственных нейронов, которые можно сравнить с расходящимися кругами на поверхности пруда. Однако, по словам Уэардена, в отсутствие упорядоченной метрической системы учета времени сложно сравнивать продолжительность временных промежутков разной длительности. «На каком основании вы станете утверждать, что десятисекундный интервал длится дольше пятисекундного? Вероятно, вы почувствуете разницу между двумя отрезками времени, но едва ли сможете сказать, какой из них длиннее».
Как ни странно, человек способен выполнять арифметические действия с временными промежутками. В одном из опытов Уэарден обучал испытуемых распознавать отрезки времени длительностью десять секунд путем проигрывания гудка в начале и в конце интервала. Ученый повторял сеанс пару раз, позволяя испытуемому привыкнуть к стандартной продолжительности интервала. Затем он воспроизводил новый отрезок времени примерной длительностью от одной до десяти секунд, начало и конец которого также обозначались гудками, а затем просил подопытного определить, какой доле стандартного отрезка времени соответствовал истекший интервал. Был ли он равен половине стандартного интервала? Может быть, он был равен трети или одной десятой? (Ради чистоты эксперимента Уэарден давал испытуемым несложное задание, демонстрируемое с компьютерного монитора, которое должно было отвлекать их от попыток определить длительность интервала путем счета в уме.)
«Когда вы просите людей определить продолжительность того или иного отрезка времени, кровь сию же минуту отливает от лица, так как они думают, что это невозможно», – говорит Уэарден. Тем не менее оценки длительности времени на глаз оказываются на удивление точными: чем меньшую долю стандарта интервала прослушивают участники эксперимента, тем короче им представляется ее продолжительность. Прослеживается практически абсолютная линейная зависимость между фактической длительностью временных отрезков и оценками испытуемых. Когда вы действительно прослушали половину промежутка, ваши субъективные ощущения говорят примерно о том же, что в некоторой степени предполагает линейный характер процесса накопления тактов внутреннего часового механизма. Расхождения в оценках между отдельными участниками эксперимента были минимальны; предполагаемая длительность одной десятой и одной трети стандартного интервала представлялась испытуемым примерно одинаковой. Также Уэарден установил, что люди успешно решают задачи на сложение временных промежутков. Участникам эксперимента давали прослушать два или три фрагмента разной длительности, затем просили мысленно объединить прослушанные отрезки в один фрагмент большей продолжительности, а затем прибавить полученную сумму к более длительным интервалам, проигрываемым во вторую очередь. «Подопытные хорошо справлялись с заданием, – прокомментировал ученый. – А теперь давайте задумаемся, каким образом мы складываем разные промежутки времени между собой, не владея упорядоченной метрической системой контроля времени?»
На днях мы со Сьюзен субботним утром ускользнули из дома и выбрались в город, намереваясь посетить Метрополитен-музей. С тех пор как родились наши мальчики, нам еще не доводилось бывать там вдвоем. Толпы посетителей еще не рассеялись, и мы около часа топтались вокруг, проникаясь грандиозным безмолвием искусства. Мы ненадолго расстались, оставаясь морально вместе, но держась порознь; Сьюзен пробилась к работам Мане и Ван Гога, а я протиснулся в небольшую боковую галерею размером чуть больше, чем вагон метро, заставленную стеклянными пеналами с небольшими бронзовыми скульптурами Дега. Перед моим взглядом предстало несколько бюстов, немного скачущих лошадей и фигура потягивающейся женщины: небольшая бронзовая статуэтка поднимается на ноги, изогнув поднятую левую руку, как будто пробудившись от долгого сна.
В конце галереи обнаружился продолговатый шкаф с двумя дюжинами балерин, запечатленных в разные моменты движения или смены позы. Одна танцовщица рассматривала подошву правой ступни, вторая натягивала чулок, третья стояла, вытянув правую ногу вперед, держа руки за головой. Поза «арабеск с наклоном»: танцовщица наклоняет корпус вперед, опираясь на одну ногу и широко раскинув руки, как ребенок, изображающий самолет. Поза «арабеск вперед» – стоя прямо на левой ноге, отставив правую, а левая рука обхватывает затылок. Застывшие движения балерин не утратили плавности, и мне подумалось, что я ненароком забрел в репетиционный зал и танцовщицы, застигнутые врасплох, замерли на мгновение, предоставляя мне восхищаться совершенной механикой грациозных фигур. В какой-то момент в галерею вошла группа молодых людей, которые, как мне показалось, тоже занимались балетом. «Ну-ка быстро отвечайте, где здесь вы?» – спросил инструктор, сопровождавший группу, и юноши в едином порыве указали на стоявшую рядом со мной бронзовую статую, которая в точности повторяла позу зрителей. Мужская фигура, отлитая в бронзе, стояла с выставленной вперед правой ногой, уперев руки в бедра и отведя локти назад. «Мне понравился твой выбор, Джон», – заметил инструктор.
Время летит, когда нам радостно, однако может замедлить бег в минуты угрозы жизни, во время автокатастрофы или падения с крыши. Ощущение длительности времени может быть искажено под влиянием токсических веществ, создающих иллюзию ускорения или замедления хода времени в зависимости от препарата. Кроме того, существует множество других способов вызвать чувство искривления времени, менее известных широкой публике, и ученые с каждым годом пополняют список. Взгляните, к примеру, на две скульптуры Дега из серии, иллюстрирующей позиции классического танца через мышечное усилие различной степени: одна балерина находится в позе покоя, а другая выполняет третий арабеск. Скульптуры (и их изображения) не двигаются, но тем не менее кажется, что изображения балерин находятся в движении – и этого, как выясняется, достаточно для изменения восприятия времени.
Во время одного исследования, результаты которого были обнародованы в 2011 году, Сильви Друа-Воле, нейропсихолог из Университета Блеза Паскаля в городе Клермон-Ферран (Франция), с тремя соавторами показали изображения двух балерин группе добровольцев. Опыт