– Я все время находилась рядом. Артем ничего не принимал, – слегка оскорблённым тоном заверила меня Ника.
– Тогда почему он выглядит, как живой труп? – не сводя взгляда с застывшего лица, уточнил я.
– Это состояние называется диссоциативное расстройство, – сдержанно ответила Вероника.
– А если по-простому? – Я выпрямился и посмотрел на девушку. Она тяжело вздохнула и открыла окно.
– Свежий воздух ему необходим, – пояснила свои действия ровным тоном. – Ступор, обездвиживание, – продолжила, разворачиваясь ко мне и опираясь спиной на подоконник. – Длиться может от нескольких минут до нескольких часов.
– А мне с ним что делать? – растерянно пробормотал я, тоже ощущая, что вот-вот впаду в точно такой же ступор и обездвиживание. А, может, и правда? Сбежать от всех проблем в вымышленный мир? – Ты же врач, откачай его как-нибудь!
– Покой и наблюдение. Пугать его, хлопать, пытаться растормошить, не стоит, – Ника бросила на меня строгий взгляд, когда я в очередной раз щелкнул пальцами перед лицом брата.
– Может, все-таки лучше доставить его в клинику? – озадачено потерев переносицу, спросил я. Предложенный вариант казался резонным и логичным. – Пусть проведут обследование, выявят причины, – продолжал рассуждать я.
– Кирилл, причины я и так тебе скажу. – По хмурому выражению лица Вероники я понял, что она не восторге от моего предложения. – Стресс, психические травмы, недостаток внимания…
– Что за чушь? Какие у него могут быть психические травмы? – раздраженно бросил я, складывая руки на груди.
– Ты в курсе, что недавно Артема уволили из газеты, где он проработал много лет?
– Нет. Мы встречались около месяца назад, – ответил я, чувствуя, как кровь ударила в лицо, Черт, мне целую вечность не было стыдно. – Он ничего не говорил.
– А ты спрашивал? – осуждающий взгляд Вероники только добавил дров в топку проснувшейся совести. – Уверена, ты гораздо больше знаешь о своих приятелях, любовницах и деловых партнёрах, чем о жизни и проблемах собственного брата.
– Слушай, не надо со мной разговаривать в таком тоне, – неожиданно разозлился я, вспомнив, как обстояли дела в действительности. – Артем сам не горел желанием общаться. Я всегда звонил первым и заботился о нем. Именно я вытащил его, когда он подсел на наркоту, оплатил лечение и вернул в университет. Черт, я каждый месяц переводил ему деньги, потому что знал, какие гроши он получает в редакции. Я отказался от своей доли в родительской квартире, но до сих пор оплачиваю коммунальные услуги. А что получил в благодарность? Этот засранец втихаря продал квартиру, ввязался в сомнительную историю, нажрался до отравления, а теперь, бл*дь, он в ступоре. Удобная позиция. Можно я тоже убегу от всех проблем, притворившись невменяемым? Вдруг прокатит? Еще и пожалеют?
– Кирилл, я говорила и повторюсь: Артем не симулирует. Я думаю, причина его состояния кроется гораздо глубже, чем в желании избежать ответственности за какие-то свои действия. И ты знаешь, что на самом деле произошло, – проницательный осуждающий взгляд Вероники Божич вызывал стойкое желание отвернуться, но я выдержал натиск. Ненавижу, когда мне пытаются залезть в голову, а Ника сейчас делает именно это. Я понимаю, куда она ведет, говоря о зарытых глубоко причинах. Если позволю продолжить, то Вероника затронет тему тяжелого детства и запоёт ту же песню, что и Стас: «ты не должен был оставлять брата после гибели родителей». Черт, Артем был совершеннолетний. Не младенец. Почему никто не видит очевидных вещей?
– Понятия не имею, – тряхнул головой. Убрал руки в карманы, плюхнувшись на диван рядом с братом. – Что прикажешь делать? Сидеть тут и ждать пока он отморозится? – вопросительно посмотрел во вспыхнувшие негодованием глаза.
– Твой сарказм неуместен, Кирилл. Прекрати говорить о брате, словно он обуза. Никто не требует от тебя многого. Если в течении нескольких дней ситуация не стабилизируется, то я стану настаивать на госпитализации и полном обследовании. Пойми, если сейчас его отправить в психиатрическую клинику, там обязательно что-то найдут и будут лечить. Подумай, прежде чем принять решение. Если бы ты оказался на его месте? Ты уверен, что у тебя нет никаких психологических нарушений?
– Ника, не сравнивай, – раздраженно оспорил я. – Я адекватен, контролирую свои действия и мыслю разумно.
– В твоём понятии разумности и адекватности. У Артёма они могут быть другими. Дай ему время, Кирилл, – убеждала меня Вероника, и черт, мне хотелось ей верить, слушать, развесив уши.
– Ты даже не представляешь, что сейчас происходит в моей жизни, – пробормотал я, сбрасывая наваждение. – Мой бизнес вот-вот рухнет. Лучший друг выбросился из окна этажом ниже, личная помощница вскрыла вены в ванной. И все это в течении всего двух гребаных дней.
– Тем более ты должен понимать, как коротка может оказаться жизнь, и как много нужно успеть сделать для самых близких и любимых людей, пока не стало слишком поздно, – выдала Ника спокойным мелодичным голосом. Уверен, именно таким она говорила со своими пациентами. Возможно, на кого-то ее тон действовал расслабляюще, а я закипал от гнева. Не надо меня ставить в один уровень с умалишёнными и наркозависимыми. Я не мальчик, которого необходимо учить прописным истинам.
– Ты случайно не поешь в церковном хоре? – иронично усмехнулся я.
– А говорил, что изменился, – скользнув по мне разочарованным взглядом, с укоризной произнесла Ника. – Мне пора в клинику. Если возникнут сложности или Артему станет хуже, звони.
– Приедешь? – вздернув бровь, ощупал взглядом стройную фигурку.
– Проконсультирую по телефону, – холодно отрезала Вероника. – Но уверена, что он придет в чувство в ближайшее время. Пересиль себя; прояви терпение и заботу. Никакого давления и повышенных интонаций. Если будешь орать и требовать, он снова замкнется.
– Такое ощущение, что мы говорим о пятилетнем ребенке, – не удержался я от очередного раздраженного комментария.
– У нашего сознания нет возраста, Кирилл, – спокойно отозвалась Ника и, подхватив с кофейного столика свою сумочку, направилась в прихожую.
М-да, за этой мадам можно записывать цитаты в тетрадку. Понимаю, почему Артем помешался на ней. Не понимаю другого – почему на Веронике Божич помешался я.
– Провожу, – торопливо подорвался следом.
– Не стоит, – возразила она. Но я уже стоял рядом и смотрел, как Вероника надевает чёрные лодочки на высоком каблуке. Ее явно тяготило мое присутствие, а учитывая небольшой размер прихожей, мы находились в опасной близости друг от друга. Хотел бы я знать, чем вызван дискомфорт Вероники Божич: влечением или неприязнью? Мне больше нравился первый вариант, но нельзя полностью исключать второй.
– Во сколько заканчивается твоя смена? – не отрывая от напряженной девушки настойчивого взгляда, спросил я.
Мне хотелось задержать ее, используя любые методы, вплоть до самых неприемлемых. Чем чаще мы встречались, тем мощнее становилась одержимость, как нарастающая лавина, несущаяся с вершины горы. Разум твердил, что я должен остановиться и взять себя в руки, но нерациональная часть меня стремилась продлить безумную потребность в женщине, которую я совсем не знал. Я хотел понять причины, истоки, испробовать все грани незнакомых чувств, прыгнуть в омут с головой, наплевав на последствия и даже на ее желания. Однажды я уже поддался инстинктам и чуть было все не испоганил. Ясно одно – я конкретно зациклился на Веронике Божич.
– С какой целью интересуешься? – ее проницательный взгляд остановился на моем лице. Девушка отступила к двери, сохраняя невозмутимый неприступный вид. Мы оба знали, что это только маска. Притяжение, возникшее между нами ощущалось слишком остро, чтобы продолжать его игнорировать. Я сделал шаг вперед, повинуясь неконтролируемому порыву.
– Хочу пригласить тебя на кофе. Или чай. Или что-то покрепче, – низким голосом перечислил я. Настороженный взгляд девушки заметался по моему лицу, я чувствовал исходящие от нее тревожные импульсы. Она напоминала мне испуганную маленькую птичку, угодившую в клетку. Я приблизился почти вплотную, и Ника отшатнулась, вжавшись лопатками в закрытую дверь. В широких зрачках отразилось мое решительное, охваченное возбуждением лицо. Она шумно втянула воздух, распахивая длинные ресницы, и каждый мускул на моем теле превратился в камень. В ушах зашумело от бешеного гула крови, с огромной скоростью, циркулирующей по венам.
– Кирилл, мне нужно идти, – сдвинув брови, твердым голосом произнесла Ника. Она очень старалась сохранять самообладание, но я находился слишком близко и видел в глубине изумрудных глаз смятение, неуверенность, противоречие. Я уже перестал бороться с собой, а она все еще продолжала. Женщинам необходимо больше времени, чтобы принять неизбежное.
– Иди, – улыбнулся я, упираясь ладонями о дверное полотно по обе стороны от ее лица. Склонившись, я провел кончиком носа по ее виску, вдыхая цветочный дурманящий аромат. Ника дёрнулась, толкая меня в грудь кулачками и, запрокинув голову, посмотрела на меня. Без смущения и испуга. Скорее, с любопытством, и я снова потерялся в бездонной зелени ее глаз. К бешеному желанию примешивалось совсем другое чувство, распознать которое я пока не мог. Ее кулаки разжались, и прикосновение теплых ладоней обжигало даже сквозь ткань рубашки. Мои губы прижались к пульсирующей венке на виске, считывая ритм ее встревоженного сердца. Было так естественно прикасаться к ней, так правильно, приятно и чертовски мало, недостаточно.
– Останься ненадолго, – хрипло попросил я, приподнимая ее лицо. Мы оба тяжело дышали, намертво сцепившись взглядами. Я слышал биение ее сердца совсем близко; гулкое и стремительное. К аромату жасмина присоединился другой – чувственный, терпкий, который мгновенно распознает любой мужчина.
– Ты не хочешь уходить, – пробормотал я, оставляя считанные миллиметры между нашими губами. Она судорожно вздохнула.
– Меня не должно здесь быть, – ответила Ника. В ее голосе прозвучала печаль, причины которой мне были непонятны.