ивая удовольствие до заоблачных высот. Женщина выгнулась, перед глазами яркими алыми вспышками посыпались бордовые звезды, она пылала и неистово билась в судорогах экстаза. Ее сознание ускользало, тело дрожало, губы приоткрылись в немом хрипе. Последняя достигшая своего пика волна удовольствия обрушилась на нее и накрыла собой, увлекая все дальше и дальше по лабиринтам наслаждения, пока не выбросила в черную ледяную пропасть.
– Посмотри на меня. Я настоящая. А та девушка в белом платье, и другая в черном – всего лишь сон. В одной заключены твои надежды, в другой – страхи.
– Я не испытываю ни страха, ни надежды. Мои сны не вымысел, не плод подсознания. Они реальны, как давно забытые воспоминания. Я знаю, что должен сделать, чтобы мы снова оказались там.
– Мы?
– Да. Девушка в белом платье… Это ты. Это всегда была ты.
– Ты ошибаешься. Твои сны – иллюзия.
– Это прошлое, которое возвращается к нам, чтобы исправить сотворённое зло, наказать виновных. У нас не будет другого шанса. Разве ты не хочешь освободиться?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Скажи мне, как давно ты начала видеть сны, в которых умираешь? Может быть тебе станет легче, если я скажу, что он тоже их видит…
Глава 17
Кирилл
– Ты рано. Артем всегда приходит минута в минуту, – взглянув на изящные наручные часики, Ника окинула меня задумчивым взглядом. Я закрыл за собой дверь и прислонившись к ней спиной, устало провел ладонями по лицу. Я был морально опустошен и энергетически выпотрошен. Разговор с Маргаритой Лихачевой и все, что она выдала сегодня, лишили меня почвы под ногами, раскачали выстроенную годами систему, которая казалась нерушимой, а на самом деле являлась фикцией. Преданные друзья, незаменимые сотрудники, удобные любовницы – сплошная фальшь и лицемерие.
С ума сойти можно… Я был уверен, что держу свою жизнь и окружение под контролем, и в глубине души считал себя везучим человеком. Наверное, так и было, но, как показал мой горький опыт, иногда достаточно пары дней, чтобы лишится всего, во что ты слепо верил. Без наступления и длительной осады, без единого выстрела и брошенной гранаты мои самые близкие люди в одно мгновение оказались врагами…, а потом погибли.
Надо быть полным идиотом, чтобы продолжать верить в случайность череды последних событий. Артем что-то говорил о наказании за грехи, о жертве. Может быть, не стоит так категорично отмахиваться от его слов? Однако, если мыслить беспристрастно, то я немногим лучше Чупрасова, Белевской, Мишиной и Юматова. Или я тоже скоро пополню список мертвых имен? Кто еще? Рита? Странно, но допуская вероятность ее гибели, я не испытывал никаких чувств. У меня не осталось даже ярости. Опустошение – всё, на что я способен сейчас. Глубокое безграничное опустошение.
– Все настолько плохо? – раздался совсем близко голос Вероники Божич. Тонкий, нежный, обволакивающий теплом. Наклонился, уткнувшись лбом в ее плечо, вдохнул аромат из своих кошмаров и снова почувствовал себя счастливым. Абсурд, скажете… а я больше не удивляюсь и не анализирую. К черту. Обнял Нику за талию. Прижал крепче. Ее ладони скользнули по моим плечам, оживляя застывшие мышцы.
– Ты колдунья, Ник, – приглушенно прошептал я. Провел губами по впадинке на горле, шумно вздохнул. – Вижу тебя, и жить хочется.
– А обычно не хочется? – в ее мелодичном голосе проскользнула улыбка. Отстранившись, я посмотрел в оливковые глаза, глубокие, как болотные топи, берега которых покрыты цветущим изумрудным мхом.
– Я просто жил, не понимая зачем и для чего. Не задумывался ни о чем, – тихо произнес я, и запустил пальцы в распущенные по плечам черные волосы, порывисто привлек к себе, запрокидывая ее голову.
– А теперь знаешь, зачем живешь? – спросила она, и я заблудился в ее пристальном бездонном взгляде. Никогда не видел более красивых необычных глаз. Все в Веронике Божич словно создано для меня. Я околдован женщиной. Одной единственной, впервые в жизни. И мне нужно не только ее тело для удовлетворения низменных инстинктов, а она вся с головы до пяточек, включая каждую случайную мысль, мечты и желания. Я хочу все ее улыбки, смех, страсть, ее сомнения и тревоги….
– Думаю, да, – кивнул я, наклоняясь и целуя ее в тёплые губы. Ника мягко отстранилась, не позволив мне углубить поцелуй.
– Сейчас не время и не место, Кир, – объяснила она, застегивая верхнюю пуговичку на кремовой блузке. Я невольно улыбнулся, скользнув взглядом по строгому приталенному жакету и черным узким брюкам. Уверен, Ника намерено оделась так, чтобы усложнить мне задачу раздевания. Я отлично понимаю ее опасения. Как только мы оказываемся наедине, я веду себя, как озабоченный неандерталец. Но, если быть до конца откровенным, то и Вероника не сильно отстает от меня и, входя во вкус, превращается в распутную амазонку, жадную и ненасытную. В ней действительно что-то есть от языческой колдуньи.
– Я подожду его в комнате с кушеткой, – шлёпнув ладонью по упругой женской попке, обтянутой плотными брюками, я многозначительно подмигнул Веронике, намекая на наш недавний «сеанс».
– Я кофе сварю и принесу, – ни грамма не стушевалась доктор Божич.
– Ты ангел, Ник.
– Как быстро у тебя все меняется, Чернов. То колдунья, то ангел, – усмехнулась девушка, и развернувшись, пошла на кухню. Я не удержался от соблазна проводить ее плавно покачивающуюся подтянутую задницу голодным взглядом. Даже слюна во рту скопилась. Совсем уже одичал.
Вздохнув, я направился в импровизированный кабинет доморощенного мозгоправа. Прошелся по светлой комнате, разглядывая уже знакомую строгую обстановку. Многострадальная кушетка, как магнитом, притягивала мое внимание, навевая яркие воспоминания. Кровь мгновенно вскипела в венах. Меня привычно бросило в жар от возникших в голове эротичных образов.
Расстегнув пиджак, я бросил его на скромный диванчик возле стены. Подошел к окну, и подняв жалюзи, открыл его на режим проветривания. Скользнул взглядом по корешкам книг в стеллаже и задержался возле жутковатой картине, вызывающей у меня смешанные эмоции.
Я неотрывно смотрел на привязанную к деревянному столбу женщину в языках пылающего костра, окружённую торжествующими монахами в темных сутанах и беснующейся толпой зевак. Лицо приговорённой искажала гримаса боли и страдания, которые резко контрастировали с выражением лиц ее палачей. Я глубоко вдохнул, ощущая лёгкое головокружение. Мне казалось, что я слышу запах гари и треск кострища, кровожадные крики людей. Перед глазами внезапно мелькнул размытый образ, который я видел вчера, когда смотрел в глаза Веронике.
Едкий дым, копоть, горький пепел, рыжие языки огня и пылающий взгляд, впивающийся в мое лицо, горячие ладони на моих руках, вспыхивающая мгновенно кожа… Я моргнул, тряхнув головой, изгоняя из мыслей возникшую галлюцинацию. Непроизвольно прижал руку к бешено колотящемуся сердцу. Кожа под рубашкой и моими пальцами горела, словно от ожога, оставленного ускользнувшим призраком.
– Страшное зрелище, правда? – неожиданно раздался за спиной спокойный голос Вероники. Я вздрогнул и резко развернулся. Она стояла в шаге от меня и смотрела на мрачную иллюстрацию.
– Ника, ты предупреждай. Я чуть не умер от инфаркта, – выдохнул я.
– Инфаркт тебе не грозит, – сухо заметила девушка, заставив меня нахмуриться. Она снова не в духе? Чем, интересно, я ее разочаровал на этот раз?
– Всегда думал, что в кабинете мозгоп… психолога, – быстро исправился я. – Должны находится исключительно позитивные и оптимистичные картины, натюрморты, приятные глазу пейзажи.
– У меня есть аквариум для релаксации и расслабления, – бесстрастно отозвалась Ника. – Ты первый, кто обратил внимание на картину. Люди стараются не замечать то, что вызывает неприятные ощущения.
– Я обратил на нее внимание еще в самый первый раз, – ответил я, усомнившись в категоричном заявлении Вероники. Психически нездоровых людей как раз-таки привлекает вся эта мрачная тематика.
– Думаешь, она виновна? – внезапно спросила Вероника и я не сразу понял, о чем речь.
– Кто?
– Девушка, которую сожгли, – пояснила она.
– Я не знаю, – я рассеянно передернул плечами. – Во времена инквизиции погибли тысячи невиновных и неугодных церкви и власти. Казнили, жгли, топили, рубили головы. История хранит множество эпизодов бесчеловечной жестокости и массового истребления во имя какой-либо фанатичной цели. И сейчас мало что изменилось. Войны, терроризм, вирусные эпидемии. Раньше была чума, сейчас СПИД. Времена меняются, но человеческая натура остается прежней.
– Ты так считаешь? – Вероника остановила на мне пристальный, изучающий взгляд.
– Да, – подтвердил я. – Человечество по своей природе стремится к самоуничтожению, следует определённой программе.
– И с этим ничего нельзя сделать? Пустить ситуацию на самотек? – по выражению лица доктора Божич я понял, что она придерживается противоположной концепции.
– Я пробовал вмешаться, – напряженно проговорил я. Внутри неприятно царапнуло от воспоминаний, связанных с боевыми операциями, в которых мне довелось поучаствовать и посчастливилось выжить. Говорить об этом не хотелось совсем. Я без спроса сел в кресло Вероники.
– Если каждый поступит так, как велит ему сердце, в границах своих полномочий, то очень многих страданий и ошибок можно избежать, – озвучила она свою утопическую позицию.
– Это все лирика, Ник, – я с сожалением качнул головой. – Сердце, душа, совесть. Мы живем в обществе, где правит система. Законы, нормы, правила, кодексы.
– Понимаю, – холодно отозвалась доктор Божич. – Следуя твоей логике, девушка на картине виновна. Наверняка по законам и кодексам того времени нашлись доказательства ее вины.
– Если тебя это так задевает, зачем ты купила эту картину?
– Я не покупала, – Вероника заправила за ухо длинный, вьющийся локон черных, как мгла, волос. Наши взгляды столкнулись в возникшем напряженном молчании, которое разрушила резкая трель дверного звонка.