– Может есть кто-то еще? – осторожно предположила Ника. Я тоже, черт побери, об этом сто раз думал. Перебрал самые разные варианты и все впустую.
– Лихачева заверила меня, что никто больше о коллекции не знал, – я резко обернулся и посмотрел на Веронику. Мне не понравилась мелькнувшая в голове мысль, но я должен был озвучить ее. – Ты знала.
– Что ты хочешь сказать? – нахмурилась девушка, отвечая настороженным взглядом на мой прямой и тяжелый.
– То, что сказал. Ты знала, – хлестким тоном повторил я. – Зачем ему понадобились монеты, Ник? Я задаю этот вопрос, наверное, в сто первый раз и так ни разу и не услышал вменяемого ответа.
– Он увидел их во сне, – тихо пробормотала Вероника. Я закрыл глаза и устало провел по лицу ладонями.
– Что за бред? – прошептал отрешенным тоном и бессильно опустился на край кушетки. – Так бывает, Ник? Скажи мне, как психиатр? Так бывает, что приснившиеся вещи материализуются в реальности?
– Бывает, Кир, – ответила она на удивление уверенным тоном. Я не услышал, а почувствовал, как она подошла, встала за моей спиной. Ее волшебные ладони легли на мои плечи и сразу стало легче.
– Ты спрашивал у меня, зачем я купила картину, – начала Ника. Я откинул голову на ее плечо, скользнув рассеянным взглядом по висящей в рамочке на стене репродукции.
– Ты ответила, что не покупала ее, – вспомнил я. Я не мог сконцентрироваться, мысли путались в клубок и разлетались.
– Да, не покупала, – тихо подтвердила Ника. – Мне подарила ее уличная художница, – продолжила доктор Божич, несильно массируя задеревеневшие от напряжения последних дней и ночей мышцы. – Я много раз видела ее за работой. Иногда мы здоровались, перекидывались парой фраз. Обычно она писала пейзажи, иногда людей, а последнюю свою работу по неизвестной причине решила подарить мне. Когда я рассмотрела, что изображено на картине, художница уже испарилась. После я пыталась найти ее, но безрезультатно. Но самое странное не в том, как картина оказалась у меня, а то, что сюжет, написанный незнакомой девушкой, в точности повторял один из моих снов. Словно художница смогла заглянуть в мои мысли и перенести увиденное на холст.
– Один из снов? Ты тоже видишь кошмары? – я хотел повернуться, но Вероника властным движением удержала меня на месте, ее пальцы скользнули в мои волосы, помассировали виски, и меня охватило ощущение лёгкости, вопросы и сомнения растворились в блаженной, расслабляющей эйфории.
– Да, шесть ночей в неделю…. Шесть чудовищных смертей, за которыми вынуждена была наблюдать, но в отличие от тебя, я искала ответы. Я провела собственное расследование, которое в итоге дало результаты. Кирилл, я нашла девушку, изображенную на картине.
– Где? – глухо спросил я.
– В средневековых летописях, – слова Вероники прошли мимо моего сознания, которое постепенно уплывало и растекалось, как мед. – Она действительно существовала и ее на самом деле сожгли, обвинив в колдовстве.
– Как звали эту девушку? – почти беззвучно задал я вопрос, случайно родившийся в голове. Веки отяжелели, и я с трудом держал глаза открытыми, ощущая только волшебные прикосновения пальцев Вероники, живые, согревающие…
– Валери Мартель, – ответила Вероника тягучим, приглушенным голосом. «Валери», эхом пронеслось в затуманенном сознании, и все давно зарубцевавшиеся на теле раны одновременно вскрылись и закровоточили, сердце глухо забилось, стремительно распространяя парализующий яд по венам. От внезапной острой боли перехватило дыхание и потемнело в глазах. Я с силой вцепился в запястья Вероники, лежащие на моих плечах.
– Инквизитора, который вынес приговор, звали Андре Лафонтен. В награду за успешно проведенное дело он получил от местных властей щедрую плату – семь золотых динариев, – то удаляясь, то приближаясь говорил мелодичный женский голос.
Я потерял связь с собственным телом, с окружающей реальностью. Глаза заволокла багряная пелена. Черные хлопья пепла посыпались с неба, я почувствовал его горький вкус на языке, вдохнул ядовитые пары дыма, мои ступни объял адский огонь, проворно поднимаясь выше, кожа пенилась, покрываясь черными струпьями…
«Ты никогда меня не забудешь…»
– Черт побери, – заплетающимся голосом пробормотал я, прогоняя очередное видение. – Как ты это делаешь, Вероник? Это гипноз или какие-то специальные мозгоправские штучки?
– Что ты имеешь в виду? – настороженно спросила Ника. Обволакивающий эффект и певучесть исчезли, и ее голос снова приобрел привычные интонации. Она прекратила массировать мою голову и, кажется, отошла в сторону. Я постепенно остывал, возвращаясь в холодный жестокий мир неприглядной запутанной и непонятной действительности.
– Ты говоришь, прикасаешься, а я словно погружаюсь в транс, – хрипло признался я. – Не могу ни о чем думать. Только слушаю и вижу….
– Что ты увидел, Кирилл? – испытывающе спросила Вероника.
– Эту девушку. И она была чертовски похожа на тебя, – отозвался я глухо. Ника села на кушетку с другой стороны, спиной ко мне, и почувствовав тепло ее тела и цветочный аромат, свойственный только ей и моим кошмарам, я снова начал стремительно терять способность рационального мышления.
– Ты думаешь, что я намеренно применяю гипноз? – с неприкрытой обидой негромко поинтересовалась Ника. – Против твоей воли?
– Нет… – я неуверенно повел плечами. – Может быть…. Ненамеренно. У меня нет объяснения моим ощущениям. Помнишь, я говорил тебе о своих ночных приступах?
– Да, забыть сложно…
– Когда я прихожу в себя, то ощущаю аромат жасмина. Он повсюду. Я вдыхаю его еще несколько часов, после того, как влияние кошмара рассеивается. Аромат жасмина действует, как отрезвляющий сигнал для моего сознания. Раньше…, – я на секунду прерывался, подбирая слова, способные охарактеризовать мои ощущения. – Мне казалось, что обонятельная галлюцинация – это отголосок приступа, но нет. Он сопровождает мое возвращение в реальность.
– Сам по себе жасмин несет положительное значение, Кир, – мягко произнесла Ника, пересела на мою сторону и посмотрев в лицо загадочно улыбнулась. – Целебное, я бы даже сказала, – вдохновенно продолжила она. – С древних времен он известен, как цветок любви, пробуждающий чувственность. Сексуальность. Девушки пользовались благовониями из жасмина, чтобы привлечь к себе любимого. Христиане считают жасмин цветком Девы Марии, символом материнства и женственности. Некоторые народы верят, что если человек хочет попасть в рай, то он должен вырастить куст жасмина.
– Наверное, именно этих мифов начитался Артем, – скептически подытожил я. – Он вообще с детства увлекался ботаникой. Несвойственное для мальчика хобби, не находишь?
– Твой брат нуждается в энергии живой природы, – абсолютно серьёзно возразила Вероника. – Это подсознательное стремление, выражающееся в разной форме. Некоторые сражаются с ним, но в один прекрасный момент бросают все и уходят в лес, чтобы прожить остаток дней в затворничестве и наедине с природой.
– Как много на свете безумцев, Ник, – с иронией вздохнул я.
– Это не безумие, – снова опровергла доктор Божич. – Хочешь я расскажу тебе древнюю индийскую легенду о происхождении Жасмина?
– Давай, – рассеянно кивнул я, поняв, что в принципе ничего не потеряю, выслушав ненужную мне информацию. Звучание голоса Вероники Божич приносило мне куда большее удовольствие, чем сам смысл сказанных ею слов.
– Однажды принцесса Жасмин всем сердцем полюбила Бога Солнца, – с блуждающей улыбкой начала свой рассказ Ника. – Но тот отверг её чувства, и принцесса с горя покончила с собой. И тогда опечалившийся Бог Солнца создал из пепла отвергнутой принцессы красивый благоухающий куст жасмина. Цветки его распускались только ночью, выпуская на волю душу прекрасной девушки и не тревожили при этом бога Солнца.
– По-божественному эгоистично, однако, – пришел я к довольно циничному выводу. – Есть у тебя в арсенале что-то более позитивное?
– Да, – кивнула Ника. – Существует еще одна интересная легенда, по которой в куст жасмина превратился ангел, спустившийся к людям, чтобы сделать мир прекраснее и светлее.
– Последняя мне больше нравится. Хотя тебе, наверное, как девушке ближе влюбленные принцессы и Боги, – усмехнулся я.
– Мне ближе ангелы, Кир, – я услышал ответную улыбку в ее голосе. – Как видишь, все поверья и мифы несут в общей сложности позитивный смысл.
– И это все охренеть, как странно, – пройдясь пятернёй по всклоченным волосам, проговорил я.
– Почему?
– Ты еще спрашиваешь? – устало ухмыльнулся я. – Ты пользуешься духами с нотками этого цветка. И знаешь кучу легенд о нем…
– Ты ошибаешься. Я не пользуюсь духами, – с улыбкой возразила Ника. – У меня аллергия на любые синтетические, искусственные духи, крема и лосьоны.
– Значит ты пробуждаешь во мне галлюциногенный эффект, обостряешь мой психоз, – нервно рассмеялся я.
– Ты не пробовал взглянуть глубже, Кир? – серьёзно спросила Ника. Почему психиатры так любят все усложнять? – В свое подсознание, которое пытается говорить с тобой знаками и символами, но ты упорно не слышишь его. Ты закрываешься из-за упрямства, гордости, привычки контролировать и подвергать детальному анализу все происходящее в твоей жизни. Наше сознание гораздо шире, чем мы можем себе представить, оно хранит в себе то, что мы могли забыть….
– Ник, я не из тех, кто стремится к духовному развитию и копается в себе. Я реалист, материалист, я атеист, в конце концов, – сухо ответил я, предчувствуя очередную лекцию о самопознании и скрытых смыслах.
– Ты просто боишься увидеть то, что не можешь объяснить, – категорично возразила доктор Божич. – Боишься потерять контроль и привычные рамки реальности. Ты хочешь быть единственным хозяином своей жизни.
– Мы и есть единственные хозяева своей жизни, – уверенно парировал я. – А все, кто думают иначе, жалкие трусы, выбравшие путь рабов в стаде таких же, уповающих на чью-то волю, прощение или благодать. Не говори мне, что я боюсь. Я сбился со счета, сколько раз находился на грани жизни и смерти.