– Ты всерьез думаешь, что я способен убить Веронику? – изумился я, недоверчиво глядя на Артема.
– Ты бы видел себя вчера со стороны, тоже бы поверил, – отозвался брат. Я отвёл взгляд, и мы замолчали. Надолго. Слов и связных мыслей не осталось, как и логических объяснений, и новых версий. Я встал и поплёлся на кухню, сварил себе кофе, закурил в открытое окно. Артем сидел за столом, вращая в пальцах кружку против часовой стрелки. Напряжение усиливалось, тишина давила на барабанные перепонки. Предчувствие неминуемой трагедии витало над нашими головами.
– Они все умерли, Кир. – сдавленно произнес Артем, первым решившись начать разговор. – Все, кто получили эти гребаные монеты.
– Не заставляй меня напоминать, с кого все началось, Тём, – мрачно отозвался я. – Кто решил продать квартиру, чтобы прикупить себе эту чудную коллекцию?
– Я следующий, Кир, – вполголоса отозвался брат. – Ты уже знаешь, как это произойдет?
Я отвернулся и посмотрел в открытое окно на сверкающий ночными огнями город и летящие по трассе автомобили.
– Это же бред, Тём, – схватился за переносицу пальцами, пытаясь остановить волну накатывающегося беспомощного гнева.
– Может быть, но этот бред способен убивать, – напомнил Артем. Мне нечем было крыть. Бред, безумие, шизофрения или массовое помешательство, но люди действительно умирают. Один за другим, своеобразно дублируя смерти из моих приступов, но в обратном хронологическом порядке.
У меня остался всего один сон… И одна монета, которая непременно появится, как шесть предыдущих.
– Ника права, мы должны держаться вместе. Надо пережить этот день, и может быть, все само остановится, или мы проснемся утром и поймём, что находились в медикаментозном дурмане последнюю неделю.
– Оба, – вопросительно поднял бровь Артём, скептически усмехнувшись.
– У тебя есть другие варианты? – раздраженно спросил я. Черт, мне и так непросто воспринимать всю эту сверхъестественную чушь всерьез… Меня ломает изнутри от того, что я не могу найти другого, приземлённого объяснения… Я не хочу вариться в этом безумии, но, похоже, у меня нет выбора.
Артем отрицательно покачал головой. Я затянулся сигаретой, задумчиво глядя на него.
– Завтра жертв быть не должно, но осталась еще одна монета… Где она черт возьми? И кому предназначена?
– Или тебе или Нике.
– Значит отправитель кто-то из нас. И это не я, Тём, – уверенно заявил я.
– Ты так в этом уверен? – скептически усмехнулся Артём. – Ты не помнишь, как добирался вчера до дома.
– Тём, прекрати, – осадил я его стальным тоном. Затушил сигарету и дернул из пачки следующую. – Объясни, что ты собирался с ними делать, когда тебе вообще пришла в голову вся эта идея с коллекцией и как она вообще возникла, черт побери?
– Ты же снова не поверишь ни одному моему слову, – нахмурился Артем. Я оперся спиной на подоконник, затягиваясь сигаретой и выжидающе глядя на брата сквозь сизый дым. Но он колебался, не доверял мне. Я отчасти понимал его сомнения. Поэтому решил начать первым.
– Вероника сказала, что начала видеть кошмары, после того, как я пытался изнасиловать ее восемь лет назад.
– Надо же ты начал называть вещи своими именами. Раньше это было слетел с катушек, перегнул палку…
– Тём, – резко оборвал я брата. – Мы сейчас говорим о другом.
– Почему же? Травмирующие события могут являться провоцирующим толчком. Я хорошо усвоил одну из теорий доктора Божич во время наших сеансов.
– Мои приступы начались раньше, и я не могу назвать их полноценным сном. Я не сплю, когда все это начинает происходить.
– Значит, твои спровоцировал какой-то другой стресс.
Я ненадолго задумался и в памяти всплыла моя первая девчонка, деревня и неадекватная бабка, которая выгнал меня практически в чем мать родила. Без денег и вещей. Стресс? Вряд ли. Но испугался я тогда знатно. Так что теория вполне вероятная. С этим разобрались, идем дальше.
– Мои хмм… видения и те, что видела Ника, похожи. Они охватывают одни и те же события, но в своих Вероника видит еще одно действующее лицо – меня. А кого видишь ты?
– Её.
– Поясни.
– Ты меня понял. Я вижу ее. На лесной поляне в светлом платье, она бежит вдоль озера и смеется. Она выглядит точно так же как сейчас. Светящиеся глаза, темные волосы… За ней следом бежит вторая девушка. Вокруг поют птицы, пахнет лесом, влажной травой и цветами. Есть одно но… Очень странное. И я долго не понимал, я считал, что не являюсь участником сна, что вижу его со стороны.
– Почему? Что не так?
– Вторая девушка – это я. Ты когда-нибудь видел себя во сне в теле противоположного пола?
– Нет, – немного опешив, я отрицательно качнул головой.
– Вот я и не смог сразу разобраться. Хотя это очевидно, что у души нет пола.
– А ты… ну, это…
– Нет, я нормальной ориентации, Кир. Когда я встретил Веронику в университете, то видимо подсознательно почувствовал некую связь с ней и спутал это чувство с влюблённостью.
– М-да… – я растерянно почесал подбородок.
– Я к чему говорю все это… Я, в отличии от вас, видел прекрасный сон, Кир. Очень красивый и яркий, но он плохо заканчивался.
– Как? – с тяжёлым сердцем спросил я.
– В конце я видел вторую девушку, лежащей на камнях с переломанными костями. Прости, не могу о ней говорить, как о себе. Мне до сих пор не по себе от этого. Она умирала, захлёбываясь кровью. Последний кадр перед тем, как я просыпаюсь – это разжимающийся окровавленный кулак и падающие из него на землю золотые монеты, одна за другой. Семь штук.
– Я ничего не понимаю.
– И я не понимал, но во мне зародилась какая-то уверенность, что я должен получить эти монеты. Я постоянно об этом думал. А потом обратился к Стасу.
– И что ты собирался делать с ними?
– Отдать Веронике, – ответил Артем. Я прищурился, сканируя брата пристальным изучающим взглядом, нехорошее чувство колыхнулось в груди. – Не спрашивай меня почему, Кир. – мотнул головой Артем и быстро добавил: – Она ни о чем таком не просила.
– А теперь позволь мне усомниться и спросить: А ты уверен? Ты вообще половину дней находился в отключке. Где гарантии, что это не она с помощью гипноза или прочей дребедени ввела тебя в это состояние? Она показывала тебе свою папку с погибшими девушками?
– Да.
– Когда? В тот день, когда ты явился к ней, решив, что тебе снова двадцать? Или в тот, когда я оставил вас здесь, а, вернувшись, увидел тебя изображающим мраморный памятник?
– Кирилл, мои провалы начались задолго до того, как я начал посещать приемы Вероники, и ты не знал о них, потому что не интересовался, и тебя никогда не было рядом. Ты работал и тратил свое время на людей, которым ничего не стоило предать тебя за пару миллионов.
– Ну не пару, Тём, – с мрачной иронией возразил я. – Как выяснилось цена преданности гораздо выше.
– Ты думаешь, тебе одному сложно поверить в то, что происходит нечто неподвластное логике и здравому смыслу? – с жаром продолжал гнуть свою линию Артем. – Ника тоже растеряна и боится. Мы, в отличие от тебя, поняли раньше, что оказались втянуты в нечто сверхъестественное.
– Проклятие? – скептически спросил я. – Ты думаешь, что это проклятие? Двадцать первый век на дворе, Тём.
– Неважно какой, – тряхнул головой брат. – Искупление, кармический долг, кара, проклятие. Определений может быть много, Кир. Но мы столкнулись с силой, которой невозможно управлять, с которой нельзя договориться. Нам необходимо понять, что мы должны сделать, как исправить то, что сотворили в прошлых жизнях.
– Сумасшествие какое-то, – меня коробило от каждого произнесённого Артемом слова. Корежило и трясло. Я не верил и не хочу верить ни в какие силы, проклятия и магию. Но, черт, похоже, что моего мнения никто не спрашивал. – Ладно, – сквозь зубы бросил я. – Допустим. Валери Мартель была ведьмой. Андре Лафонтен ее сжёг, и она прокляла его. Причём тут монеты? И ты, мать твою?
– Она не ведьма, Кир. Никогда не была, – горячечно возразил Артём. – Ведьма – это пристанище темной энергии. Валери – она свет, она способна исцелять одним прикосновением. Неужели ты не чувствуешь?
«А есть еще одна интересная легенда, в которой ангел, спустившийся к людям, чтобы сделать мир прекраснее и светлее, превратился в куст жасмина.
Мне ближе ангелы, Кир».
Да, так я и поверил. Ангелы не трахаются, как голодные амазонки.
– К тебе она тоже прикасалась? – мгновенно вскипел я. – Как именно?
– Иди к черту, Кир, – рыкнул на меня брат. – Я никогда не хотел залезть ей в трусы, в отличие от тебя. Это у вас с ней давняя незаконченная история нездоровой одержимости. Если человек способен осознанно сотворить нечто подобное, в чём я сомневаюсь, то зачем ей самой снова и снова обрекать себя на страшную мученическую судьбу? Она мазохистка? Ты представь, какой выброс энергии должен быть, чтобы устроить повторяющийся семикратно цикл смертей? – Артём выжидающе посмотрел на меня. Я не знал, что ответить. Понятия не имел, какая такая энергия, и что еще за семикратный цикл. – А монеты…. Инквизиторы получали плату за завершенные процессы. Ровно семь золотых динариев получил Андре Лафонтен за жизнь невинно осуждённой Валери Мартель.
– И поэтому ты решил вернуть их Валери… Тьфу, Веронике? – сухо уточнил я. Какая-то логика в поступках брата начала прорисоваться в моей голове, несмотря на всю абсурдность ситуации.
– Да, – уверенно подтвердил он.
– И думаешь, что это остановит цикл?
– По крайней мере, выровняет весы. Монет семь, и они как олицетворение смертных грехов, – пустился в философию Артем. – И влияют на тех, кто прикасается к ним, взывают к тем низменным грехам, которые преобладают в них.
– Шесть монет из семи уже у меня, Тём, – не скрывая своего скепсиса в отношении услышанного напомнил я. – И вроде как не пустился во все тяжкие и не чувствую никакого влияния.
– Ты являлся их обладателем, поэтому они не действуют. Именно Лафонтен, совершая свои преступления, зарядил монеты разрушительной энергией. Это воплощение последнее, Кир. Другого шанса не будет. Никто не знает, пробовали ли мы что-то исправить, освободиться… И сейчас ты не должен пытаться обвинять Веронику, которая, как и все мы, стала жертвой грехов прошлого.