И все же… Даже наглядные доказательства ничего не объясняли. Голова взрывалась от вопросов и несоответствия тех фактов, которые мне были известны, с теми, что открылись час назад. Измученный разум подкидывал версии одна страшнее другой. Я сошел с ума, у меня раздвоение личности, я в коме и вижу один бесконечной кошмар или умер и нахожусь в состоянии предсмертной агонии. Мозг отрицал вероятность, что вся эта чертовщина действительно происходит здесь и сейчас. И именно я являюсь центром бесовской свистопляски, катализатором и организатором.
Сжав руль до хруста в костяшках, я едва не застонал вслух, когда на меня обрушилась еще одна оглушающая мысль. Это я их всех убил… Даже если не помнил, в бреду, под влиянием психического расстройства – можно придумать сотни оправданий они не изменят главного – пятеро моих друзей погибли после того, как получили чёртовы монеты. Но, несмотря на наглядные факты и неслучайные совпадения, я по-прежнему отказывался верить в то, что какие-то золотые динарии, какими бы древними они не были, способны убить. Если только они не отравлены, не пропитаны ядом…. Но даже если и так, я держал их в руках, они хранятся в моей квартире и со мной, бл*дь, ничего не происходит. Совсем ничего.
А ведь, не считая последней недели и ночных кошмаров, мне чертовски везло по жизни. Все давалось играючи и легко, за что бы я ни взялся. Спорт, учеба, служба, карьера, бизнес, деньги, женщины. Во время боевых операций я всегда оказывался в немногочисленном числе выживших счастливчиков. Я сумел смириться и свыкнуться даже с ночными приступами. И не только я замечал благосклонность фортуны. Знаю, что многие мне завидовали, но мне было плевать, брал все, что могу, не оглядываясь назад, не слушая советов, не думая о том, каким меня видят другие, забивал на чужое мнение, пренебрегал чувствами окружающих. Я не любил никого. Даже собственного брата воспринимал, как обузу. Сердце дернулось в груди, когда я вспомнил, как Артем швырнул мне в лицо конверт с монетой. Неужели я сделал это? Послал смерть младшему брату? За что? Зачем? Как я вообще узнал о гребаной коллекции? Стас рассказал? Или я сам….
Что происходит, черт? Как я докатился до этого?
Вывод из всего этого напрашивается только один. Я действительно свихнулся и нагородил хреновую кучу дерьма, которую теперь вряд ли смогу разгрести в одиночку и без помощи профессионалов. Мне светит психушка, но, черт… я где-то слышал, что психи никогда не признают себя таковыми. Так может я не один из них? Тогда кто? Кто я, бл*дь, такой?
«– Вы знаете, как выглядит Дьявол?
– Я смотрю на него…»
Я услышал это отчётливо, словно сам произнес вслух. Меня бросило в жар, потом сразу в холод, волоски на затылке зашевелились. Резко притормозив на обочине, я взглянул на себя в зеркало. Не знаю, что я хотел там увидеть. Может быть, рога и красные глаза, но на меня смотрело мое собственное лицо: изможденное, осунувшееся; с темными кругами под глазами и полопавшимися на белках капиллярами. Я выглядел, как конченый псих. И если бы мне пришлось выбирать между Дьяволом и шизофреником, я не уверен, что весы склонились бы ко второму варианту. В сотый раз за сегодня провел дрожащими, вспотевшими ладонями по пылающему лицу и резко одернув их, взглянул на грубые воспалившиеся рубцы.
Это безумие, безумие…
Все мои приступы отличались реалистичностью, так, может быть, я застрял в одном из них? Закрыв глаза, ударился затылком о спинку сиденья, тщетно пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Я всматривался в темноту за плотно зажмурившимися веками, требуя у нее ответа.
И черная мгла услышала зов, раскрыла свои ледяные объятия, затягивая в непроглядную бездну, приглашая присоединиться к пиру проклятых. Нечеловеческие страдания, душераздирающие крики мучеников, смерть, агония, гнев, ярость, реки крови, стекающие с раскрытых ладоней и боль, живая, пульсирующая, бесконечная боль… Я ощутил свою причастность во всем царящем вокруг безумии. Я создал ад. Собственными руками. Пришло время расплаты, и я летел в самое пекло, сквозь сменяющие друг друга кровавые образы, все ступени чистилища, одна за другой открылись мне, погружая глубже, к началу, к истокам.
Я снова оказался там. В центре пылающего кострища. Огонь расступился, и я видел только сверкающие глаза Вероники Божич, Валери Мартель и других…, я провалился в них. В них не было ярости, злобы и гнева, в них не было боли и страданий. Голубое прозрачное озеро и живописные берега, покрытые свежей зеленью и цветущими жасминовыми деревьями. Она улыбалась, а на моих щеках горели слезы. Обжигающая стена пламени сошлась за спиной, отрезая путь к спасению. Моя душа и сердце кровоточили. Черный пепел осыпался с неба. Едкий дым застилал глаза. Ее тонкие белые пальцы обхватили мои протянутые ладони.
«Тело умрет, но душа будет помнить, и она будет платить…, – горячий порыв ветра принес тихий шепот, хрустальным звоном зазвучавший в моей голове. Я увидел ее лицо так отчётливо, так ярко. Ника Божич стояла передо мной в облаке огня и дыма. В разноцветных глазах сверкал страх и мольба.
– Быстрее! – яростный крик ударил, словно кнутом по обожжённой коже.
Я все еще ощущал жар от прикосновения ее пальцев, когда горящие искры и пепел закручиваясь в огненный вихрь, заключили нас в пылающий круг. Боль, агония, треск, свист, крики все исчезло.
Она отпустила меня…
Я резко открыл глаза. Аромат жасмина наполнил все пространство автомобильного салона, ворвался в ноздри, проник в горло, оставил сладковато-медовый вкус на языке. Исцеление, облегчение, нежность… Любовь… А потом резкое осознание, что я должен спешить, а вместе с ним тревога и страх. Быстрее, быстрее, настойчиво звучал в голове ее голос. Она позвала меня. Не знаю, как, но Вероника Божич сделала это.
Через пятнадцать минут я уже парковался возле подъезда доктора Божич, без остановки набирая ее номер, но тот упорно молчал. Домофон тоже не отвечал; я набирал все квартиры подряд, пока мне не открыли, и буквально взлетел на этаж Вероники. Колотил кулаками в дверь, как ополоумевший. Не дождавшись ответа, сбежал по ступеням вниз, обошел вокруг дома, снова поднялся. Паника мешала мыслить здраво и искать варианты. У меня хватило ума только на то, чтобы позвонить в клинику, в регистратуру, где работала Ника. Там мне ответили, что доктор Божич отпросилась до конца дня и уехала полтора часа назад.
В припадке отчаянной паники я собирался выбить дверь, когда мой мобильник ожил. Я достал его дрожащими пальцами и с леденящим душу ужасом уставился на экран. Звонили с незнакомого номера. Сердце рухнуло вниз, мышцы парализовало. Привалившись плечом к запертой двери доктора Божич, я ответил на звонок.
– Кирилл Сергеевич? – взволнованно спросил женский голос.
– Да, – незнакомым, гаркающим, хрипящим голосом ответил я.
– Ваша квартира горит. Пожарные уже выехали…
Глава 20
Все началось с огня и огнем закончится… монотонно звенели в памяти, недавно сказанные Вероникой Божич слова. Я слышал только их. Все остальные звуки исчезли, растворились.
Я крепко сжимал ее тонкие пальцы, всматриваясь в бледное лицо, скрытое кислородной маской. Отсутствующий, затуманенный взгляд Вероники был устремлен куда-то сквозь меня. Я не знаю, что она сейчас видела и хотел бы вырвать ее из кошмара или разделить его с ней. Она позвала меня… Но я не успел. Чувство всеобъемлющей вины разрывало грудную клетку, сжигало дотла и боль была такой же, как в последнем видении, когда я ощущал, как лопается и обугливается моя кожа. Наклонившись, я прижал ее холодные пальцы к своим горячим пересохшим губам.
Звуки, запахи и границы реальности постепенно восстанавливались. Ее ладонь пахала дымом, хотя пламя пожара практически ее не коснулось. Но даже сейчас, я чувствовал сквозь едкий запах горькой гари тонкий и нежный сладкий аромат белоснежных цветов. Скорая помощь, не останавливаясь на светофорах, неслась по трассе в ближайшую больницу. Суетящийся вокруг Вероники врач тщетно пытался оттеснить меня в сторону, заверяя, что никакой опасности для ее жизни нет. Откуда им знать? События последних дней четко показали, что ни в чем и никогда нельзя быть уверенным. Опасность есть, она за нашей спиной, идет по пятам, дышит в затылок.
Я посылал врачей к черту, продолжая держать руку Ники в своей. Никакая сила сейчас не могла меня оторвать от нее. Достаточно смертей и потерь. Не отпущу. Если придётся, буду спать под дверями её палаты. Не отдам ни Богу, ни Дьяволу, даже если последний я сам.
Я заплатил слишком высокую цену за преступления, о которых не помнил. В момент пожара они оба находились в моей квартире. Артем и Ника. Я не успел… Я даже не знал, что они там и зачем они там… В памяти всплыло накрытое клеенкой тело моего младшего брата, когда его загружали на носилках в катафалк. В груди вспыхнули праведный гнев и ярость, но у меня не было сил противостоять и бороться.
Почувствовав, как Ника едва ощутимо сжала мои пальцы, я открыл глаза и посмотрел в ее – наполняющиеся слезами.
– Все закончилось, – прошептал я хрипло, снова прижав ее ладонь к своим губам. Ника дернулась, судорожно вздохнув и отрицательно качнула головой, опустив ресницы. – Мы едем в больницу, все будет хорошо, – убеждал я ее, понимая, какими нелепыми сейчас ей кажутся мои слова. Она пережила невероятный шок, от которого еще не скоро оправится. Мы оба… не скоро оправимся.
– Ты в безопасности, – добавил я тихо. По спине прошел озноб, и резко подняв голову, я посмотрел в лицо врача, пристально наблюдающего за мной.
– Вашей девушке повезло. У нее несильное отравление парами угарного газа, которое купируется в течение суток при должном лечении, – произнес он. – Мы успели вовремя.
– Спасатели сработали оперативно, – коротко кивнул я.
Но, если бы я приехал раньше, то никто бы не пострадал. Пока я звонил в дверь квартиры Вероники и метался вокруг ее дома, драгоценные минуты были потеряны. Они стоили моему брату жизни….