А вот Юле больше повезло. Прекрасный Митя с родинкой, замечательной душистой шевелюрой и – как позже оказалось – кучей занимательных историй в голове возник в её судьбе так неожиданно, легко и даже незаслуженно, как только и приходит настоящая любовь. По вечерам они бродили, взявшись за руки, по всяким неожиданным местам. Однажды поднялись на звонницу Софии. В другой раз походили по кремлёвским стенам. Митя, раньше тихий и застенчивый, всё больше раскрывался. Нет, на людях он и раньше не выпендривался, мало говорил. Но если было надо, мог придумать или рассказать что-нибудь такое, до чего никто бы не додумался!
Домой он укатил в конце июля и теперь слал Юле письма. Не по Интернету, а бумажные. Они имели массу, запах, плотность и размер... Их можно было трогать! Юля этим не пренебрегала, с нетерпением ожидая новой встречи...
– Хочешь? – Майя предлагает Юле пятую зефирину.
Как только академик замолкает, в помещении становится на пять студентов меньше. Остальные тихо засыпают. Как ни странно, важные учёные от них не отстают: то там, то сям внезапно раздаётся храп. Когда очередной оратор завершает свою речь, аплодисменты будят его утомившихся товарищей, те хлопают, а после снова замирают, свесив головы. Во сне они, наверно, видят грамоты.
Теперь приходит очередь Дунаева. Девчонки уже знают, что он скажет.
– Этим летом на Ивановском раскопе было сделано большое количество уникальных находок. Среди них: ось от телеги, значительный фрагмент лаптя, женские ушные украшения, неизвестные, но крупные изделия из дерева, кузнечный инструмент... Особенно отмечу восемь грамот, найденных в слоях XIV века. На мой взгляд, самым уникальным содержанием обладает грамота, который был присвоен...
О, девчонкам хорошо запомнился тот миг! Олеся снова не хотела заниматься мытьём грамот и надулась, потому что Майя с Юлей не одобрили идею их выбрасывать. «Мойте! – пробурчала возмущённая товарка. – Мойте, раз вам делать больше нечего! Давайте! Всё равно ничё там не написано!» И тут же, в этот самый миг в руках у Майи оказался маленький клочок, где явно, очень явно проступали буквы.
Вот уж было шуму!
А когда Дунаев сообщил, что до сих пор у археологов имелось 999 грамот, то есть это тысячная, Майю начали качать. Кто? Да студенты, разумеется. И кто бы мог подумать, что наука в состоянии подарить такие вещи?
Кстати, лапоть и одно «изделие из дерева» тоже были достижением сестёр Белкиных. Когда им надоела переборка, девочки ещё раз попросили поместить их на квадраты. Ковыряться в почве было, в общем, просто, а копать лопатой и таскать носилки – для такого рядом есть студенты! Девочки нашли подставку для лучины – древний светец, крышку от бочонка, две монеты, пять гвоздей и к ним, наверно, центнер всякой мелочи.
Тем временем проектор демонстрировал учёным находки Дунаева. На большом экране – грамоты под номерами 995 и 1000. Это были две половинки целого письма, склеенные вместе и помещённые зачем-то под стекло, как микропрепарат.
Зал тут же оживился. Проснувшись, археологи усердно стали протирать очки и смотреть на экран. Дунаев перевел то, что было написано на грамотах:
– «От Улиты к Дмитру. Отец хочет выдать меня за Афанасия. Вчера сказал об этом. Я сильно плакала, так что даже разбила горшок пополам. В пятницу приходи к церкви, чтоб мы с тобой вместе убежали». Как мы видим, – сказал Дунаев, – молодые девушки и в древности нередко отличались романтическим настроем...
Зал засмеялся.
– Тем не менее мы знаем, что Улита всё же поступила так, как ей велел отец, боярин... Найдены источники, где Волковна уже упоминается женой известного нам Афанасия Онцифоровича. А смелое письмо к любимому Дмитру, как нам понятно, так и не было отправлено. Улита порвала его сама, своей рукой. Что ж, вот так перед нами из простой и короткой записки вырастает целая история о внутренней борьбе любви и долга. Остаётся только верить, что семейная жизнь Волковны сложилась счастливо, а брак принёс те выгоды, которых так искал её отец...
На мосту опять ужасно дуло. В этот раз девчонки встали по-другому, и София была слева, а Торг – справа. Ветер путал волосы, трепал сёстрам юбки, и казалось, они скачут на конях, летят по небу... По безоблачному небу, может быть, последний раз напоминавшему о лете, которое теперь уходит.
– Помнишь, мы с тобой нашли ту половину чашки? – спрашивала Майя. – Я её так грубо кинула. А вдруг...
– А вдруг это та самая, которую Улита расколола от отчаяния? Не знаю...
Пред глазами девочек предстала сцена: вот рыдающая Волковна, вот толстая служанка ласково подносит ей воды, вот девушка берёт, но руки так трясутся, что спустя секунду чашка на полу. А в душе борьба: «Бежать с Дмитром или послушаться, пойти за Афанасия?»
В обычном черепке, каких навалом, – целая история любви.
– Ну почему так? Почему она не убежала? Ведь по всем законам жанра...
– Значит, тут не этот жанр, сестрёнка!
– Я считала, что любовь всё побеждает.
– А была она, любовь-то?
– Кто же знает?..
Из кремлёвских ворот появился последний студент, очень длинный и тощий, наверно, два метра. Он смог протерпеть дольше всех. Остальные уже разбежались с «концерта», как Майя и Юля. Хотя тот всё ещё продолжался.
– Он милый, – сказала мечтательно старшая, глядя на парня. – Эх, жаль, что отъезд у нас прямо сегодня. Но мы ведь вернёмся?
– Конечно, вернёмся. Ты будешь скучать по студентам?
– Наверно, буду. Но, знаешь, не страшно, что они все в меня не влюбились. Мне просто понравилось быть в них влюблённой самой. От такого как будто взрослеешь, становишься лучше, взлетаешь... Хотя мне и жалко, что дома студентов не будет.
– Но все города у тебя в голове, твои кудри, твоё отжимание и твой маникюр – всё останется дома! – резонно заметила Юля.
Как будто бы с ней соглашаясь, огромные колокола на Софии полили с небес свою музыку.