В этот момент одна из дверей распахнулась и в залу вошла, нет, вплыла новая дама. Чувственная красавица, без признака кокетства, образец женских совершенств. С холодным надменным взглядом. Она плыла по паркетам, чуть придерживая тяжелое парчовое платье двумя пальцами, слегка приоткрыв шелковые туфельки, мягко ступавшие по полу. От нее исходил какое-то лунное свечение и какая-то все поглощающая страсть, так что все мужчины бывшие на балу готовы были преклонить колено.
– Это моя воспитанница Анна Моэнс де ла Кроа, – подскочил к ней и, взяв ее под руку, представил Лефорт.
– Домичелла Монсиана, – на итальянский манер выдохнул Брюс.
– Анна Монс, – чуть присев в поклоне и безошибочно найдя государя, представилась гостья.
– Я буду звать тебя, так как назвал Яша. Домичелла Монсиана, – сразу влюбившись и хватая ее за руку, почти выкрикнул Петр.
– Откуда такое диво? – спросил Брюс, наклоняясь к уху Лефорта.
– Подарок от Малки.
– Она ей, что тайны Мараны открыла? Судя потому что имя у нее лунное, а? – удивился Брюс.
– Чуть-чуть, – оставляя его и направляясь к Анне с Петром, кинул Франц на ходу.
Петр утонул в Анне сразу. Она увлекла его с бала в свою опочивальню. Не жеманясь, показала такое, что он даже представить себе не мог. Полная луна, сиявшая в небе, спряталась в смущении за тучу, увидев то, что знали только ее воспитанницы, но потом осветила все действо полным светом, представив свою жрицу обалдевшему взору царя во всей красе. В полной наготе с распущенными по мерцающим лунным светом плечам, ржаными волосами, водопадом падающими почти до самых бедер. Бедра же эти, только что дарившие ему неземное наслаждение, округлыми полусферами отходили от точеной талии, на наготе которой сиял серебряный пояс, казалось перерезавший пополам эту удивительную Богиню любви.
– Что это? – хрипло спросил Петр, поглаживая ее по бедрам и показывая на пояс.
– Это пояс целомудрия, который я носила до встречи с тобой, – хитро ответила Анна.
– Снимай! – Петр протянул руку к серебряной змейке, вившееся вкруг осиной талии.
– Он теперь будет поясом верности, – отводя его руку, от пояса луны, отбирающего разум, сказала она.
– Верности мне? – самодовольно переспросил Петр.
– Верности, – туманно ответила обольстительница и закрыла ему рот долгим поцелуем, подныривая под него.
С этой ночи Лефорт знал о Петре все, вертел им как мог. Государь был виден друзьям, как на ладони. Бурные ночи с неутомимой Анной отбирали у него последнее здоровье и силы. Пора было в путь.
Однако Петр заартачился. Он не хотел выбираться из пуховых перин своей обожаемой Анхен. Он не хотел лишаться ее ласк и ее игр. Банные девки потускнели пред ней, как пятак перед золотым. Пресная его Евдокия вообще казалась ему кошмарным сном. И так матушка пред смертью сделал все, чтобы отвратить его от нее, а уж после ночей со своей фройляйн он и видеть ее не мог.
– В монастырь! – приказал государь, и князь-кесарь справно исполнил.
Все шло по плану. Анхен убаюкивала Петра, улещивала его так, что другие просто и не умели такого делать. Он теперь ни желал уезжать никуда, ни посвящаться не в чего. Он не хотел вообще ничего, кроме нее. Сутками он готов был лизать ее тело, целовать ее колени, даже носить на руках. Жрица Забвения делала свое дело. И делала его отменно.
– Аннушка, тебе вся эта катавасия не опротивела? – входя утром в ее опочивальню, когда Петра увезли на молебен, спросил Лефорт.
– Поперек горла ваш крестничек с дурацкими прихотями его, – зло ответила Анна, – Вы его, что в казарме воспитывали? С жеребцами да конюхами. Жеребец. Притом дурной и неумелый. Он ведь еще жениться на мне удумал – она встала, потянулась, открывая ему всю себя, – Жеребец, – неуловимым движением руки ухватила Лефорта и, свалив на пол, ринулась сверху с криком, – Но не такой, как ты!
– Аня, – отпивая из бокала красного вина через два часа, устало сказал Лефорт, – Петру пора на запад. Ты меня поняла Аня?
– Поняла, – по-звериному потянувшись всем телом, ответила она, – Поняла. Поедет. Все сделаю сегодня же ночью. Сегодня полнолуние. Хорошо?
– Хорошо! – Лефорт поставил бокал на столик.
– А раз хорошо…, – она резко развернула его на себя, – То и мне должно быть хорошо, – к обеду она отпустила его, сказав, – К полуночи он будет ваш, а под утро ты придешь расплатиться. Понял?
– Понял. Кошка дикая! – восхищенно сказал Франц, – Это Малка тебя так выучила?
– Это тайна, – лилейным голоском ответила она, посылая ему воздушный поцелуй.
Через день Петр дал согласие на посольство и стал собирать вещи. Посольство назвали Великим. Теперь у Петра все было Великое. Он ощущал Великим любовником, от которого млеет самая любвеобильная женщина мира. Он ощущал себя Великим стратегом, который знает, как править всем миром. Он ощущал себя путником, вступившим на тропу Великих дел, что вели его к мантии Великого Мастера.
Часть втораяНа берегу пустынных волн
Людей покидающих отечество для чужих краев, на чужбине не уважают, а на родине чуждаются.
Глава 1Великое посольство и малые дела
Лучше меньше знать и больше любить, чем больше знать и не любить.
Его царское величество решил предпринять большое путешествие. При этом отправиться в дорогу с большою свитою. Сие Великое московское посольство должно было показать всему миру величие и образованность царя Руси, не в пример его недавно усопшему братцу Ивану и ныне здравствующей сестрице Софье, которая хотя на трон и не претендовала, но и его не пускала. Сам государь в посольстве сем занял место волонтера Петра Михайлова, целью самого того путешествия объявил тягу к учебе, особливо к кораблестроению. А для большей продвинутости в области сей, наметил Петр Алексеевич посетить: Вену, королей английского и датского, папу римского, голландские штаты, курфюстра бранденбургского и город-остров Венецию. Двусмысленность всех его тайн была понятна всем, и любой теперь отъезжающий по делам братским, громогласно заявлял, что едет учиться корабельному делу, даже если после возвращения не знал где корма, а где нос у этого самого корабля.
Маршрут же Великого посольства был выбран Лефортом, который и возглавлял то посольство умело и грамотно. В Вене они должны были определиться, кого, куда в службу отправлять, а далее все работало на эту цель. В Англии их ждал Великий Магистр братства Сионского – Исаак Ньютон, в Дании – остатки Рюриковичей, в Ватикане – иезуиты, в Голландии – глава Гильдии вольных каменщиков Вильгельм Оранский, в Бранденбурге – медвежьи рода, и в Венеции – Левантские рыцари Тевтонского ордена. Таким образом, Лефорт с Брюсом должны были представить Петра почти всем братствам, и заручиться их поддержкой в деле строительства нового Дома на этом камне.
Выезд наметили на весну, на то время пока еще не совсем распутица и кое-где лежит серый ноздреватый снег, но холода уже спали и в воздухе пахнет весной и проталинами. Да к тому же, чтобы успеть через речки по последнему льду перескочить.
Подготовка шла с шумом, с криком, с суетой. Внутри этой матрешки прятались другие. Без пыли и шума готовились не великие посольства, не великие ни по размеру, ни по грому.
Первое возглавлял сродственник царей Борис Шереметев. Старый прожженный дипломат вел свой род от ордынских воевод, прозванных за удаль людьми львиной храбрости или шереметами. По храбрости он не уступал своим далеким предкам. С тринадцати лет, как только вышел из валетов-оруженосцев и был опоясан мечом, так сразу и стал царским стольником. Не уступая по малолетству старшим товарищам в таком сложном деле, что свое время было по плечу и почету и Борису Годунову и Федору Басманову. А когда стала нужда в умном человеке, чтобы в Речи Посполитой хитрые хитрости со шляхами крутить при дворе самой королевы польской, выбор пал на него, так и стал Борис Шеремет высоким дипломатом, получив в награду вотчину в Коломенском уезде. Боярин Шереметев получил с гонцом тайное письмо в котором кроме всего прочего было написано «…ради видения окрестных стран и государств, которые обретаются во Италии и до Мальтийского острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры…». Но многомудрый дипломат умел читать неписанное. Объявив всем, что его позвала в путь благодарность к апостолам Петру и Павлу, он начал укладывать подарки мальтийским кавалерам.
Вторым домом, в котором началась суета и сборы, был дом боярина Петра Толстого, сподвижника Голицына и друга Софьи. Однако в этот раз Толстой ехал по чьему-то другому повелению. Путь его лежал на юг Италии в бывшие земли республики Амальфи и в ее старую столицу Бари, а далее в Венецию к Левантским братьям тевтонам.
Отъезд был намечен для всех в одно и тоже время, в начале весны. Первым, незаметно в сопровождении только слуги и солдата покинул Москву Толстой и, погоняя коней, направился к Днепру, к границе. Следом за ним с долгими проводами, длинными слезами двинулось Великое посольство, возглавляемое Лефортом. Отобрано оно было скрупулезно и со знанием дела. Практически все, кто вошел в Нептуново общество, или готовился к вступлению в оное, или те, на кого положили глаз Лефорт с Брюсом, оказались в его составе. Вторым, после самого Франца, числился Федор Головин – наместник Сибири, тот, что по поручению Софьи мир с китайцами заключил. Воевода ордынский имеющий вес среди войск сибирских. Прочился он в главы Посольского приказа и в братья ордена Андрея Первозванного. Третьим был Прокофий Возницын – Болховский наместник, воевода граничных с вечно непокорной ордынской Воротынью земель, из бывших владимирских родов еще старой Руси. Хитрый лис, язык стесавший в переговорах. Однако Лефорт на него видов не имел и брал его более, для того чтобы оставить в Вене, туркам турусы разводить, пока остальные по делам побегут. Петровских оболтусов, недоучек возглавлял князь Алексей Черкасский, вытащенный для такого дела из Тобола, куда его спровадили Романовы, опасаясь его родовых связей. Потому, как род свой вел он от брата той самой Кученей Темрюковны, что была женою Ивана Грозного и любимицей кромешных братьев, опричников. Вот и держали их Романовы подальше за Урал-камнем. Подальше, подальше. От глаз и от греха подальше. Брюс настоял, чтобы петровскую вольницу в кулаке держал он. Сам Алексей и не противился, а потешников и не спрашивал никто. Среди потешников были, уже теперь им знакомые, Меньшиков и Апраксин и другие, коих надо было к делу определять. Сам Яков Брюс затерялся среди них, отличаясь только статью, да платьем черным. Возки тянулись по дороге на Ригу в окружении почти сотни солдат и слуг. Петр, как он думал, затерялся, также как друг его Яша, среди своих оболтусов под именем волонтера.