– Когда-то я назвал ее Великой Британией, – погрузился в воспоминания Лефорт, – Найди записки Джона Ди. Они тебе помогут построить великую империю.
– Новую Империю, – желчно уточнил Георг.
– Новую Империю, – так же желчно ответил Лефорт, подумав про себя, – Как же я не люблю учеников Роллана.
А в зале уже пели певцы, приглашенные дамами. Они выводили рулады звуков по новой моде, пришедшей из Рима, скорее даже из Неаполя.
– Каковы вам мои певцы? – мило спросила Софья.
– Да так. Пищат тихо, – осушая бокал, ответил Петр.
– А охоту вы любите, – перевела тему дочь, сразу поняв, что в пении государь не силен.
– Охоту батюшка любил, – он потянулся и рыгнул, – А я люблю, шутихи запускать, холопов пороть и девок люблю, – Петра начало развозить, – Я скрипачей привез. Позвать сюда скоморохов – вспомнив, рявкнул он, – А пошли танцевать? Я по-нашему научу, – он схватил молодую княгиню, когда заиграли скрипки, сгреб и начал хватать.
Танцы, если это можно было назвать танцами, продолжались до полуночи и далее почти до утра. Петр и его свита напились вдрызг, государь, подав пример, отказался спать в кровати, промямлив что-то насчет того, что ложе больно дорого, и завалился на полу на собственный матрас, заблаговременно расстеленный Брюсом.
– Все-то ты предвидишь чернокнижник, – с удивлением сказал Георг, прощаясь.
– Завесу времени отдергивать умеем, – усмехнулся Яков.
– А со звездами ты это зря, – подколол его ганноверец, – И без звезд все ясно.
– Кому ясно – кому нет. Один вопрос, – Брюс почти приблизил свое лицо к лицу Георга, и так же как он, не разжимая губ, спросил, – Наследники Кудеяра где?
– Здесь! – коротко ответил курфюстр. Продолжения вопроса к его удивлению не было.
На следующий день, московское посольство, встав глубоко после полудня, отправилось далее, так и не попрощавшись с хозяевами по причине отсутствия оных, уехавших из замка с первыми петухами. Далее путь лежал морем в Любек и Гамбург, а затем и в Голландию, где место им определили в Саардаме. Захудалой гавани не далеко от Амстердама.
В Саардаме Петра и других новичков пристроили на учебу в Гильдию кузнецов к Мастеру Кисту, в доме которого государь и поселился.
– Ну что мальцы, – вышел к ним седой Мастер, – Новички еще, профаны в деле нашем. Будем учиться.
– Чему учится? – не стерпел Петр.
– Ковать, – со смехом ответил кузнец, – Счастье свое ковать, характер перековывать, сталь в огне и воде закалять. Кузнечному делу учиться. Так что господа профаны, завтра в кузню, на учебу.
Через неделю Петр стал дергать головой и лицом. Учеба давалась с трудом. Он подошел к Лефорту.
– Слушай колдун. Давай здесь Алексашку оставим. Мне чего свое счастье ковать? Ты сам сказал, что видел меня в зените славы. А других перековывать и в огне закалять, нехай он учится. Не царское дело! – щека его дернулась.
– А мы куда ж? – Лефорт крутанулся на каблуках и оказался за спиной Петра.
– Ты не делай так Франц, у меня башка кругом идет от твоих выкрутасов, – просительно промямлил Петр, – А я в Амстердам к другому Мастеру. А? – в голосе его было столько просьбы, что Лефорт сжалился.
– Хорошо. Оставим здесь Алексашку. Пусть учится у кузнецов государство ковать. Ну, еще пяток неучей к нему приставим. А ты и остальные в Амстердам. Так, – он пытливо смотрел на царя.
– Так!
– А не пожалеешь, что молот судьбы в руках держать не научился. В братских общинах молот первое дело. Он даже на гербе вышит золотом. Ну, решай!
– Едем, – крутанул головой как бык Петр.
Посольство торжественно въехало в Амстердам в разгар жаркого летнего дня, город морских гезов и потомков ордынских наместников державших под рукой землю Лотаря. Петр по договоренности с Лефортом, сидел в глубине последнего экипажа, соблюдая тайну своего приезда, о которой знали даже дворняжки на улицах и прачки на каналах. Тайну он соблюдал ровно день. На завтра он уже был в окружении своей свиты и амстердамских бургомистров сначала в ратуше, а вечером на представлении в театре. Затем его потянуло по лавкам и магазинам и по кварталам красных фонарей. По розовым кварталам, как называли их в городе сотни каналов. Город любил заезжих визитеров с толстой мошной. Он угостил их обильным обедом и фейерверком, который так любил царь, тайком путешествующий по странам, и о чем знали в каждой стране, куда он прибывал под личиной простого волонтера. Город прокатил простого волонтера на корабле и устроил ему потешный парад.
– Любой каприз за ваши деньги! – Недовольно ворчал Лефорт, но, тем не менее, в процессе всех этих шутих выхлопотал у местного приора Визена право Петру учится в Ост-Индийской компании, как называли для всех непонятливых одну из братских общин, нацеленную на восточные земли.
Здесь уже обучение Петра попало в руки Гильдии плотников. Мастер Клаас должен был сделать из ученика прилежного и разумного плотника, умеющего связывать и сплачивать, прилаживать и поднимать, если надо обстругивать и забивать, смолить и подгонять друг к другу все необходимые детали и части, при строительстве большой Лодьи, корабля, который понесет его гребцов.
– Ты понял задачу? – спросил хмурый Мастер.
– Да, здесь в Голландии, в городе Амстердаме, благодатию Божьей и вашими молитвами, при добром состоянии, если останемся живы, и, последуя Божию слову, бывшему к праотцам Адаму, мы должны трудится, – уверенно ответил ученик, – И чиним это не от нужды, но доброго ради приобретения нового пути, дабы, искусясь совершенно, могли, возвратясь, против врагов наших победителями, а христиан, тамо будущих, освободителями благодатию Его быть. Чего до последнего издыхания желать не перестану, – все это он выдал одним духом.
– Пусть так, – Мастер поскреб в затылке, – Будешь учиться строить Неф, как мы ее называем, по-вашему Лодью, по-простому фрегат, под названием «Петр и Павел» от первой щепы до последнего гвоздя. Такое отныне название твоему Нефу. Приступайте, – и начал учить.
Через пять месяцев терпение Петра исчерпалось. Он опять пришел к Лефорту.
– Что в этот раз не так? – учтиво спросил Франц, сидя в компании с Приором Визеном.
– Я просил Мастера Клааса показать мне пропорции всего дела. Все ступени его. Все тонкости. Попросил его рассказать, как Великие архитекторы свои Нефы строили, как от Нефа к строительству Храма прейти, – с обидой в голосе начал Петр, – А он мне сказал, что это вообще не по уму для профана, и что кто по ступеням поднимается, тот и знания имеет. А мне зело противно, что такой дальний путь для сего воспринял, а желаемого конца не достиг, – в голосе его звучала не по годам выстраданная боль, – Да и времени у меня не воз!
– Так ты что ж государь, еще и Храмы возводить собрался? – так же учтиво воспрошал Франц, – И по какому канону?
– По Симонову поясу! – запальчиво почти выкрикнул Петр.
– По Симонову поясу, – шепотом переспросил Лефорт. В голове его сразу возник образ Артемиды, которая объясняла ему его Долю, про Симеона и Петра, – Это ж кто тебе подсказал?
– Сердце! – Петр шел напролом.
– А ум! – отпарировал Франц.
– Невозможно показать меры разным судам, потому что всякий мастер делает по своему рассуждению, как кому покажется, – неожиданно примирительно встрял Визен.
– Я хочу в корень зреть! В суть! Не гоже мне всю жисть в плотниках ходить.
– Да ты и в плотниках ничего не постиг! – осадил его Лефорт, но примирительно добавил, – Завтра поедем в Утрехт, испросим Вильгельма короля английского, дозволения на твою поездку.
– Мне другой государь не указ! – вспылил царь.
– А он и не государь. Он член конвента братьев храмовников. И до тела Великого Магистра Приоров Сиона только он допустить может, – уже устало огрызнулся старый дьяк.
– А потом я его в Гаагу возьму, – подал голос Визен, – Ишь зубки резаться стали, Надо осмотреть, не гнилые ли. Только спать будешь в лакейской на полу, – повернулся он к Петру. Не услышав возражений, добавил, – Там я его еще раз с Вильгельмом сведу. Мне он не откажет. Считайте вы уже в Англии.
В холодный и мокрый зимний день царь отправился в путь в Англию. Лефорт остался в Голландии, поручив все Брюсу. Силы даже у двужильного дьяка Гуляя иссякли. Король Вильгельм приказал предоставить в распоряжение царя два военных судна и две яхты для проезда в Англию. Через неделю он прибыл в Лондон, где для него, Брюса и их свиты, состоявшей из десяти человек, было приготовлено помещение на берегу Темзы.
Через три дня после приезда Петра король Вильгельм пришел к нему. Царь принял короля в небольшой комнате, служившей ему и некоторым лицам его свиты спальней. Дух в ней стоял такой, что хоть топор вешай. Вильгельм, всегда отличавшийся нравом военного, резко палкой выбил окно.
– Вы тут, что коней выгуливаете, или козлов выращиваете!? – он не дал Петру возразить, продолжил, – Тебя ждет Великий Мастер Исаак на Монетном дворе. Вернее не тебя, а великого храмовника Якова Брюса, но и на тебя из интереса готов посмотреть. Понял ты? Завтра. И окна не закрывайте. Пусть смрад выйдет.
– Завтра, завтра, завтра, – Петр заходил из угла в угол, – Кликнете Якова!
– Якова нет, – ответили из коридора.
– А где он? Найдите.
– Его уже с обеда нет. И где он, кто ж его знает.
Брюс был у Исаака Ньютона.
Глава 2Великое посольство и великое завтра
Плохой учитель преподносит истину, хороший учит ее находить.
Если бы посторонний наблюдатель смог заглянуть в лабораторию мэтра Исаака Ньютона, смотрителя монетного двора, он был бы весьма удивлен. Великий мэтр вел оживленную беседу со странным шотландцем из свиты не менее странного Московского царя. Странный этот шотландец, носивший фамилию Брюс и являвшийся потомком Шотландских королей, в то же время носил русский кафтан угольно-черного цвета с серебряными разговорами, длинные волосы до плеч цвета вороного крыла и кривую половецкую саблю. Правда, никто не удивлялся гостям Мастера Исаака, продавшего, как шептались во всех углах, душу самому дьяволу. Тот же наблюдатель был бы нимало удивлен, если бы услышал язык, на котором общались собеседники. В нем было что-то от арабского, сарацинского, а может скифского и словенского. Более просвещенный слушатель угадал бы в нем давно забытый арамейский, который был, говорят, в далекие времена языком воинов по всей Ойкумене. Прислушавшись, случайный очевидец их разговора, долго бы старался понять, к кому обращаются собеседники, так как Яков Брюс называл мэтра странным именем граф Сент-Омар и братом, а тот, в свою очередь, именовал шотландца странным именем Микулица и так же обращался к нему, как к брату. Но наблюдателей и посторонних слушателей данной беседы не было, по причине ее скрытности и великого умения обоих не разглашать свои мысли, даже в присутствии надежных слуг.