– Когда верность разрушается – приходит беда, – грустно сказал Яков, глядя на поросшую мхом громадину, – Что ж теперь это будет царство Брюса.
После его отъезда на берега Невы, назад ко двору императора Петра, в башне открылась школа навигаторов. Вдали не то чтобы от моря, но даже от ближайшего ручейка, в серой громаде стали учить тех, кто должен был находить путь в вечной пляске житейских волн, не боясь бурь и ураганов. Школа начала учить навигаторов. Учителей в нее прислал Яков Брюс.
Комнаты стали классами. Залы – собраниями, залами для фехтования и театральными подмостками.
А на самом верху установили телескоп и оборудовали кабинет для чернокнижника и астролога, колдуна и провидца, для последнего волхва на Руси. Для Якова Вилимовича Брюса.
Он подготовил себе логово, для того чтобы уползти в него тогда, когда придет необходимость. Для того чтобы в нем вершить дела, предназначенные для него судьбой, которую он читал так же легко, как свои старые фолианты в кожаных плесневелых переплетах.
А для того, чтобы в логове было все, он подвел под свою руку Берг и Мануфактур коллегии. Он стал содействовать отысканию руд, устройству заводов, покупке в казну золота, серебра, меди и селитры, отпуску для нужд мастеровых и иноземцев железа и свинца, олова и всякого другого. Он поставил свое алхимическое дело на широкую ногу.
Яков Брюс все делал на широкую ногу и помнил старую истину «Камни прячут среди камней». Он искал философский камень и пути к деланию золота, опираясь на всю мощь поднимающегося нового государства. Он обрабатывал свой камень, чтобы водрузить на него свой монумент. Пока имя этому камню было Петр.
Глава 2Завещание
Кто имеет меньше, чем желает,
должен знать, что он имеет
больше, чем заслуживает.
Петр лежал на высоких подушках. Последние два дня ему стало еще хуже, чем все эти долгие три месяца. Долгие три месяца, прошедшие после того рокового наводнения в Ниене. Нава в тот ноябрь просто сбесилась. Она даже не вышла из берегов, как делала это каждый год, а вывалилась из гнилых болотных кромок, в которых несла свои коричнево-свинцовые воды. Вывалилась вместе с утренним туманом, накрывшим всю эту россыпь островов, болот, гнилых луж, проток и ериков. Накрыла и похоронила навсегда, унеся с собой в воды холодного Варяжского моря камень у Каменного острова. Унесла, как будто и не лежал он здесь веками, старый волховской камень. Смыла с Медвежьего острова старое капище, а с Васильевского часовенку. Как будто расчищала место для новых святынь. Отрезала новых пришельцев от старых ниеншанцев, от Спасской обители, от братьев Самсона и братьев иоаннитов, как бы показывая, что кончилась им подмога от старых вер и старых обрядов. Туман этот встал над разлившейся Навой, белым саваном накрыв Летний сад и земляные валы крепости в честь святых Петра и Павла, и только что отстроенные дома и казармы.
Чего его тогда потащило в этот разлив? Или действительно прав Яков Брюс, колдун черный, когда говорит, что все в руках Макоши-Судьбы. Нет бы сидеть дома у теплого камина растопленного сенной девкой, да пить рейнское или мозельское с этим прощелыгой Алексашкой. Так нет, понесла нелегкая глянуть на реку. Силой хотел со стихией померяться, ампиратор хренов. Да еще эта стерва Катька подзуживала, мол, чего тебе кому кланяться. Мы, мол, теперь и судьбу в рог согнем.
– Ты вот император, а я императрица коронованная, жена тебе венчанная, – пилила она государя, – Коль допустили Боги до такого, то чего нам Нави бояться? Нечисти всякой, колдунов черных, да кикимор болотных, – он вздохнул, в боку и внизу живота резко ударила боль.
– Дура! – вслух ответил ей Петр, – Предупреждал чародей. Сиди Петя не лезь на рожон. Слухай тех, кто тебя умнее, – в памяти всплыли слова Исаака Ньютона, сказанные там, в таком же тумане, на Монетном дворе Лондона, – «Глупость людей определяется не умом их правителей, а умением управлять этими правителями, даже если те идиоты! Ты понял!» – он даже помнил свой ответ Мастеру, – Да, если идиот на троне, он всем своим видом должен показывать, что управляет он, а не им…. И позволить править его именем, тем, кто умней! – ответ-то помнил, только делал все не так в последнее время.
Казаков на Украйне прижал, так что не пикнуть. Они и ушли. На Дону пожар раздул. Брюс мир со шведами заключил, он же Петр все норовил в этот муравейник опять палку сунуть и пошерудить. С Портой воевать собрался.
– Вот! – вспыхнуло в голове, – С Портой воевать собрался, потому и вышла из берегов Нава. Дурак! Чего полез солдатиков спасать? Да и чего их спасать они и так бы не потонули. Дурак! Все норовил удаль показать. Кому? Богам? Да им плевать на меня и растереть!
Два дня назад ему стало хуже. Он задумался. С чего бы? Вроде ничего не было. Календарь вот Брюсов почитал, там записано было, что смерть ему ждать надо в месяц этот вьюговей, на второй месяц опосля нового года, что он сам ввел с первого генваря праздновать. Прочитал, вызвал чародея…, а тот не пришел. Катька крутилась с Алексашкой рядышком. Конфетами потчевали из черного порошка – шоколада, как у французского короля принято. Он опять вспомнил, как тетенькал того короля, мальцом на руках, приговаривая: «Всю Францию несу». Высоко тогда голову поднял, когда почуял, что за спиной вся сила старых братств. Нос задрал, за притолоку зацепился, вот и споткнулся. Надоть было под ноги смотреть! Всяк гад норовит ножку подставить. Ромодановский вот даже из Москвы носу не высунул. Знает, что плох император, а не высунул. Не чтит! Апраксин и Шереметев баулы пакуют – назад в Москву, Толстой с иезуитами уже дали тягу. Бегут крысы с корабля!
– Сам. Сам виноват! – с горестью подумал он, – «Позволить править под его именем, тем, кто умней!» – Опять вспыхнули в его мозгу слова Ньютона, – Тем кто умней! А не тем, кто умелей прислуживал, не тем, кто хитрей! Дурак! Где же Яков? Вот кто должен править! После Лефорта и Ромодановского только он голова! А я на бабский подол запал, на лесть Алексашкину. Все Нептуново общество от себя отшатнул. С Третьим кругом совет держать перестал. Туда мне и дорога! – он опять тяжело вздохнул, боль резанула внизу живота.
Стало совсем плохо. К горлу подступала рвота. Он осмотрел себя с высоты своего роста, растянувшегося на кровати. Ногти посинели, руки онемели, ноги стала сводить судорога.
– Кантарелла, – неожиданно раздался шепот в ухо, – Моя знакомая по имени Малка очень любила этот яд с таким удивительно музыкальным названием. Кантарелла. Будто колокольчики звенят под дугой у тройки, что уносит тебя в снежную даль. Будто ангелы поют на поминках. Кантарелла. Очень легко прячется в сахарной пудре, особенно если ей посыпать шоколадные конфеты, – перед Петром стоял Яков Брюс.
– Так ты Яша считаешь, что это яд? – вскинул глаза Петр.
– Я вообще ничего не считаю. Я знаю! – отрезал колдун.
– А ты вообще как здесь? – до Петра только сейчас дошло, что войти к нему в опочивальню колдун не мог, – Екатерина вон с Алексашкой кругом заслоны из верных гвардейцев выставили.
– У двери алтарь возвели, под охраной, – в тон ему добавил Яков, – От волховских сил и нечисти решили новой верой отгородится. Так ведь вера, что старая, что новая, друг другу не помеха. А цацки всяческие жреческие они ведь нечисть не пугают. И волхвы с любомудрами, да с чародеями меж собой всегда сговорятся, каким бы богам не служили…, коли, вправду служат, а не языком тренькают. Так что государь, нет мне преград от защитников твоих, таких как Катька с Алексашкой. А его как-то щеном обозвал. Он вот хоть и вырос долу, а так цепным псом и не стал. Щен и есть щен, хоть и головой в косяк.
– Вот видишь, – Петр с трудом разлепил губы…, – сбываются пророчества твои Яша…умираю я…, когда ты предрек, тогда и умираю…
– То не я предрек, то норны тебе узор сплели. Макошь спряла ниточку, а они узор сплели. Я что? Только завесу отдернул. Хотел тебе предел твой показать, а ты не узрел…, хотя нет, теперь узрел, да поздно…
– Не ищи Яков Вилимович, слов пустых, не греми погремушкой. Не обманывай ни себя, ни меня. По правде. Я и сейчас надежду холю, что ошибся ты…. Вообще тебе последнее время не верил…. Думал грешным делом, что интриги плетешь, выгоду ищешь, … хотя какая тебе выгода…бессмертному…у тебя все это было сто раз и будет еще бессчетно,…а я верил, – он сплюнул кровь, – верил наговорам всяким…на тебя…на Ивана Ромодановского…на Толстого…на всех, кто вокруг меня стоял…и тех, кто в уши мне пел до поры близко пущал…. Прости.
– Чего прощать? – Брюс склонился к постели, но Петр не дал договорить.
– Молчи граф…слушай пока еще говорить могу…. Вспомнил я слова Мастера Исаака…да ты сам знаешь какие…. Пора к ним прислушаться…умному вожжи в руки дать…веретено судьбы…тебе…много чего о тебе бают…ты говорят там, в башне Сухаревой…всем нам смену растишь?… – в глазах Петра мелькнул огонек и пропал, – пустое все это…теперь…. Теперь слушай мою последнюю просьбу…. Беги со дворца…беги скоро…. Укройся в Москве…в башне своей…или где у тебя там схорон…. Иначе съедят…
– Меня съешь?!
– Ты ныне всем, – остановил жестом Петр, понимая, что силы на исходе, – многим ты здесь, как кость в горле, а завтра тем более…, – они оба поняли о ком речь. Петр закрыл глаза, сглотнул, продолжал, – Башню Сухареву бери и скрой…пусть там верные служат и обитают,… придет их черед…. Золото мое возьми, … хотя какое там золото супротив твоего? … золотишко…. Но чтоб в руки поганые не попало…возьми. Пусть правому делу послужит…с твоей помощью…. Власть она из пальцев…, – он поднял руку, с удивлением посмотрел, попытался сжать кулак, не получилось, – уходит власть в руки этих…, – он кивнул на дверь, – А они приберут, …ты им не мешай.
– Все в руках твоих…, – Петр остановил его жестом.
– Того, кого я назначу…. Они со света сживут,…но самим не долго…. Впрочем, я кому все говорю,…ты и так видишь все…. Предадут и сами преданы будут. Единожды солгавший – кто тебе поверит? – он уронил голову, вскинул, – В дрязги их не лезь,…живи тихо с оглядкой…да кого я учу…брата, Великого Мастера. Готовь к престолу достойных, – выдохнул Петр.