– А и Е…. Так? – Выдохнул в ответ Брюс.
– А и Е, – тихо подтвердил Петр, но вдруг набрался сил и заговорил твердым голосом, – Сам смотри, кто более достоин. Елизавета мне больше по сердцу, Учи ее высоким премудростям, оберегай с усердием. На нее самая надежда. Александра, правда, по серьезней, потому как постарше и мать поумнее была…
– Мать? Анхен что ли? – Брюс удивленно смотрел на Петра думая про себя, – Неужто он в эту сказку, что ему Анхен про дочь наплела верит? Смотри ты Александрой ее нарекла, в сказке-то своей. А он поверил. Недоумок. Как был недоумок, так и остался. Еще и престол ей решил оставить, – но не мог позволить себе высказать все это в лицо умирающему, – Хорошо, – вслух согласился он, – Буду обеих холить, как родных, без предпочтения. Не допущу меж ними вражды и соперничества. Анну замуж отдам за принца-королевича, коли, ей здесь места нет. Кто еще знает о существовании Александры?
– Только купец один, что от Анхен мне весть принес. Так ты его знаешь. Он в Кукуе трактир держал. У него и грамота моя есть, что она моя дочь. На преображенцев опору делай, – неожиданно сменил тему, – они токмо Ромодановскому служат. Казаков не цепляй. Они мне волю свою, у них отобранную, не простят. Всю империю кровью умоют. Ордынское семя. Преображенцы же работают без шуму. Да и у тебя люди твои серые. Они кого хошь ночью удавят, так что и пикнуть не успеет. Так что в твои руки…, – ему опять стало хуже, – в твои руки…обеих…смотри…, если что не так…беда будет…, – он замолчал.
– Купца того найти непременно, – думал Брюс, – Анхен шею намылить, если ее рука, …если нет, я его живьем в кипятке сварю и здесь и в Нави. Торговая душа. Вот душу и вытрясу. Хотя нет. Ее рука. Найду в Париже, отхлопаю по заднице.
– Ну, Яша, Яков Вилимович, Великий Магистр рыцарей Храмовников…настал час прощаться…иди брат…обними меня перед дальней дорогой…. Поминай добром…зла не держи, коли обида кака…. Не знаю, что ждет меня там за гранью, но пожили мы славно! – на глаза ему накатилась слеза. Брюс обнял Петра, тот шепнул, – Прости, коли, не оправдал,…брат.
В дверь входили скорым шагом Меньшиков и Екатерина, с ужасом и непониманием глядя на обнимавшихся Петра и Брюса. Чернокнижник повернулся, грозно зыркнул на обои, метнув взгляд черных глаз, как две стрелы, зло обронил.
– Прощайтесь! Пойду похороны готовить, – и вышел, плечом отодвинув гренадеров, дотянувшихся ему только до уха, не смотря на их богатырский рост.
Петр умер на руках у Екатерины. Перед самой смертью попросил дать ему аспидную доску. Получил. Непослушная рука его вывела «Отдайте все…». Глаза хитро сверкнули, тут же прикрытые ресницами, и рука бессильно упала на грудь. Екатерина напряглась, затаив дыхание, ждала, когда он соберется с силами, чтоб закончить. Петр в последний момент отомстил за все, оставив фразу начатой, но не законченной. Отомстил недосказанностью и отвел подозрение от Брюса в том, что завещание передано ему. Последним усилием воли выполнил свой братский долг. На большее сил не хватило. Император российский покинул этот мир.
Брюс занялся похоронами. Названный брат Роман скоро срубил часовню на дворе крепости Петра и Павла. Великий Навигатор Петр будет покоиться на борту своего боевого фрегата, рассекающего свинцовые волны реки Нави, в своей капитанской каюте, до тех пор, пока рядом не вознесется достойная обитель для его тела. Каменщики начали класть фундамент под собор. А пока Яков Брюс колдовал над телом, сохраняя его по рецептам древних египетских жрецов, нетленным. Чародей и чернокнижник втирал в него мази и пропитывал его ароматическими растворами, вымачивал его в зельях и настоях. Тело должно было дождаться постройки своего корабля, своей лодьи, за штурвалом которой он поплывет в мир героев и богов.
Екатерина и Меньшиков с опаской присматривались к графу. Брюс молчал. Соглядатаи ловили каждое его слово, обнюхивали каждую его встречу. Брюс кожей чувствовал их взгляды, нюхом ловил запах опасности и смерти. Бесследно исчезли два его офицера из братьев, но они и не знали ничего. Просто братья из малой ложи. Погибли кучер и лакей. Но он никогда и не доверял кучерам и лакеям. Утонул в Неве бывший денщик. Но кто знает, почему он стал бывшим и утонул ли он.
Яков соблюдал осторожность. Предельную осторожность. Он научился этому за немереные годы жизни, такие немереные, что не могли и привидится ни Екатерине, ни Меньшикову. При встрече с царевной Елизаветой Петровной его глаза оставались равнодушными и холодными, такими как при встрече со всеми остальными фрейлинами двора. Он галантно приподнимал свою черную шляпу с пером какой-то заморской птицы и раскланивался с должным почтением и уважением. Елизавета же напротив не могла сдержать блеска в глазах при взгляде на этого вечного красавца, любимца ее отца. Глаза ее при приближении Брюса сверкали весело и озорно, но он не реагировал ни на что. Только серые тени кажется, всегда следовавшие за ним мелькали иногда недалеко и от нее.
Тени эти и были тенями, как не пытались их ловить шпионы новой императрицы и ее фаворита. Наконец и им это надоело. Чего с него взять-то? Колдун. Поэтому и тени за ним тянуться гурьбой. Хоть в солнечный день, хоть в не просветную темень. Да и не тени это, а души тех, кого он отправил к бесам в гиену огненную.
Спустя месяц после смерти императора Яков Вилимович попросился в отставку.
Императрица и Светлейший князь принялись его отговаривать.
– В твои-то годы? При твоем здоровье и на покой? Стыдись граф! Тебе еще служить и служить!
– Кому? – глухо буркнул Яков.
– Российской империи – напыщенно сказал Меньшиков.
– Не знаю такой! – отрезал Брюс.
– Да ты остерегись! – взвизгнул князь.
– Щен! – рявкнул неожиданно Брюс и потому как побледнел Меньшиков, понял, что его боятся. Боятся панически. Боятся оставить, но и боятся отпускать, и он пошел с козырей, – Я Петру день смерти накаркал. И вам накаркаю. Смотрите оба, не тревожьте черного ворона!
Меньшиков сразу вспомнил, как баял народ, что Брюс превращается в черного ворона и летит на встречу с черной кошкой, как когда-то при царе Грозном Иване были ворон да кошка черные, что того царя берегли. А как теряет тот ворон перо, то если взять то перо – оно вспыхнет и горит огнем не обжигающим, пока все в пепел не обратиться. А в огне том, тот, кто сдюжит его в руке держать, увидит смельчак свой день будущий, а может и самый кромешный, и сможет его отвратить. Только вот ни у кого еще духу не хватило то перо в руке удержать, когда оно пламенем пылает.
Вспомнил все светлейший князь и зашептал на ухо Екатерине, что-то быстро.
– Вслух говори щен, – грозно сказал Брюс, – Вслух. Так и быть звание генерала-фельдмаршала приму. Предсказания звезд на жизнь вашу составлю, – он повторял все, что шептал Алексашка императрице, – Через год будете знать свою судьбу. Завтра поеду в Москву. Ищите меня в башне Сухаревой. Прятаться не буду и в иноземщину не сбегу. Не надейся и не пужай Екатерину. И еще запомните. Я вас сделал – я вас и разделаю,… коли надобность такая придет. Под ногами у меня не вертитесь. Правьте. Такова была воля покойного. И такова пока воля Богов. Я с Богами не спорю, – он встал, как бы считая разговор оконченным. На ходу бросил загадочно, – Прав был Великий Мастер. Ты Катенька – просто Катенька, а не Чистая. Ошибся я. Промашку дал. Ну, да и на старуху бывает проруха. Я маху дал, мне и исправлять.
– Прощевай Яков! – вскинулся Меньшиков, – Не держи зла! Еще свидимся, дай Бог.
– Зря ты Алексашка себя светлейшим кликать разрешаешь, – неожиданно сказал Брюс, – и сиятельным зря. Я в своей жизни только одну Сиятельную знал. Так она и впрямь Лучезарной была, ты ей не чета. Так что зря, попомни мои слова, зря. Как бы боком не вышло, когда придется ответ за пустословство держать! Сияние оно ведь светит, да не греет.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – плюнул Меньшиков вслед ушедшему Брюсу, – Типун тебе на язык, черная душа. Ну его, Катя, С глаз долой из сердца вон. Пусть катит в свою Москву к Ромодановскому под бок. Даст бог, сожрут друг друга эти два паука страшных. Ну его Катя.
– Страшно Саша. Он, колдун этот, погубит не за понюх табака. Он, да и все его дружки из общества Нептунова. Пригляд за ним нужен. И за всеми ними. Да еще бы я Лизку извела с Анькой. Не надобны мне доченьки эти, хуже падчериц. Только глаза мозолят. Уважь Саша. Сними тяжесть с души. Нет человека – нет проблем.
– Я что тебе душегубец? – взвился князь.
– А то кто? – язвительно поджала губы императрица, – Не ты ль Петра конфетами потчевал? И смотри мне не перечь! Не позволю волю царскую нарушать!
Она успокоилась села на кушетку. Разговор пошел об обыденном. О том, что скоро сорок дней, как отошел государь Петр, а Брюс уехал, и кому-то надо его заменить по устройству всего этого.
Они и не заметили, как в потайную дверцу шмыгнула серая тень, стоявшая все это время за портьерой.
Тень промелькнула под окнами дворца, переметнулась через реку на утлой лодчонке, встретилась с другими такими же тенями, разбежавшимися от нее веером. Растворилась в тени Петропавловской крепости и вынырнула у неприметного домика в глубине двора генерал-губернатора города Парадиз, как любил называть этот небольшой городок, рассыпавший свои землянки и домики вдоль реки Невы усопший Петр Алексеевич. Скрипнула тень дверью домика и совсем пропала в переходах жилища Якова Брюса – любимца Петра Первого, растаяла при свете факелов и вспышках искр, летевших от его колдовских машин.
– Что сорока на хвосте принесла? – не отрываясь от своих склянок и банок, спросил чародей.
– Екатерина…, – зашептала тень, только можно было разобрать, – Елизавета… Анна…Петр малолетка…
– Понял все, – кивнул Брюс, – Глаз с них не спускать. Петрово семя беречь, как зеницу ока, – он вытер руки рушником, – Напомни. Сколь раз там Петр от Учителя своего отрекался?
– Трижды, – удивленно ответила тень, – Прежде чем пропел петух – трижды.
– Значит трижды, преда